Радушные. Держащая купол. Глава вторая

 «Не вспомнил». Билась в голове мысль. «Не вспомнил. И, как тут вспомнишь? Ведь сколько лет прошло. Лет и зим, словно песок просочилось меж пальцами. Девятнадцать». С того памятного дня, когда она семилетней девочкой уезжала с княжьего двора в лесной скит, обучаться премудростям, да чародейству у матушки Ведагоры.
 
– Девятнадцать. Тихо, прошептала едва слышно Полонея.
Она до сих пор помнила тот ясный солнечный день, ранней весны, когда зима идет на убыль, а еще холодное, но уже ласковое солнышко начинает припекать. Повсюду пока еще лежит снег, но уже с заметными опалинами. Пора, когда все пахнет весной, и все уже готово к тому, чтобы пробуждаться и возрождаться к новой, наполненной красками жизни.

О, как же ей никуда не хотелось ехать тогда! Тем паче в глухой непролазный лес, где жили эти чародейки. Как же она просила отца не отправлять ее туда одну. Как же она не хотела расставаться с княжичем, которого знала всю свою маленькую жизнь, находясь на попечении княгини Явнуты, после смерти в родах ее матушки.
Они вдвоем ходили удить рыбу, проверять силки и купаться в Полоте. Это он учил ее держаться в седле, это ему она вышила кушак. Плакала, прокалывая пальцы, но вышивала, подсмотрев у княгини обережные узоры для воинов. Это он стал ее нареченным женихом и она – его невеста должна была, когда не осталось надежды, что хворая княгиня, когда – нибудь встанет с ложа, уезжать от него так далеко. От него, от отца, потому что отец, часто пребывавший в разъездах никому, кроме волхвы Ведагоры не мог ее доверить.

Она уже всем своим детским сердцем ненавидела эту Ведагору и всех ее чародеек вместе взятых, просто потому что они так далеко живут и ей приходится ехать к ним, чтобы обучаться их тайным умениям. Разумом она понимала, что и отец и княжья чета правы в своих уговорах и доводах, что именно туда ей надобно ехать, но дух в ее маленьком теле возмущался от того, что так происходит и, ее нынче оторвут от всего родного, знакомого, безопасного.

От приживалок, побиравшихся княжьей милостью в детинце, девочка слыхала всякое. И, что голодом там морят насельниц, и в черном теле держат. А иные, и вовсе на тот свет отправляются от жестокого обращения ведуний. Воображение рисовало жуткие образы жизни в обители Ведагоры, а потом разум брал верх. Уж она точно знала, что ее батюшка – воевода не сошлет свою родненькую единственную кровиночку туда, где хоть один волосок может упасть с головушки его чада.

В тот день они с княжичем спустились по ступеням детинца, он подвел ее к запряженным саням, в которых уже ждал возница и ее кормилица Смирна, оставшаяся ее главной нянькой. Юноша накинул ей на плечи поверх коротенького белого кожушка крытый синим бархатом плащ из белых беличьих шкурок, расшитый по полам мелким речным жемчугом и золотой нитью, застегнул серебряную пряжку, расправил на девочке свой подарок и посадил на сани.

– Радица, это я купил для тебя. хотел на Комоедицу подарить, да вот не вышло. Как и тогда, она сейчас почувствовала его теплые губы, коснувшиеся ее холодного лба. Данное ей в младенчестве батюшкой имя звучало в устах Твердислава сладкой песней. Княжич обнял ее крепко – крепко, стиснув так, что девочка перестала дышать. Горькие детские слезы, стекая по щекам, капали и скользили вниз по синему бархату плаща.

– Не плачь, моя хорошая. Пожалуйста, солнышко мое родное. Шептал девочке на ухо княжич. – Не плачь, милая моя звездочка. Время быстро пройдет, и мы с тобой скоро встретимся. А я приеду к тебе – девочка рыдала навзрыд – Слышишь? Как с делами управляться буду, отец отпустит и приеду.

– А коли не отпустит? – Девочка недоверчиво смотрела на него. – Коли дел будет столько, что и отпустить тебя не смогут.

– Как же не смогут? Как не отпустят? Ведь ты теперь моя невеста нареченная. Моя маленькая невеста. Как брат женится, и сына родит, так и мне свободнее станет. Следом и другие. А после…. Он гладил ее по заплаканному лицу. – После, когда настанет срок ты станешь моей суложью . И мы уже никогда не будем с тобой расставаться.

– И не правда то. Девочка тяжело вздохнула, высвободилась из объятий княжича и внимательно посмотрела на него. – Все воины отправляются в походы завсегда, а женщины дома остаются одни.

– Доля такая у вас. Доля. Когда вы ждать не будете и дом согревать, то и возвращаться некуда мужам станет. Девочка снова вздохнула. Уж кто как не она знала, что такое, когда женщины ждут своих мужей. Как бы не тревожилась бы, какие бы думы не накатывали, а приходилось им крепиться и быть сильными. И пока последний воин из похода не вернется творить обряд Жданки. Даже тогда, когда чей-то муж, отец или сын погибали, запрещено было лить слезы и причитать. Нужно было ждать все войско. Всех до последнего. И за этим зорко следили старшие женщины. К ним подошел князь Родомысл.

– Ну, все, чада. Пора в путь. Долгие проводы - лишние слезы. Не плачь, доченька. Он погладил будущую невестку по голове, расцеловал в обе щеки и обнял. – Не плачь, радость ты наша. Как смогу, так отправлю к тебе сына повидаться. А нынче пора тебе. Он поцеловал, дочь своего воеводы, которой был божатым  в лоб и обратился к ее отцу:

– Трогай, воевода. Тот кивнул и махнул бортищу  гридней, что ожидали в седлах впереди саней, на которых устраивали удобнее девочку, закутывая в мягкие теплые шкуры.

Отец, ее Владияр – полоцкий воевода поскакал рядом с санями, а позади них, следовало еще четверо саней, груженных скарбом, снедью, гостинцами для матушки Ведагоры и воспитанниц скита. Замыкало обоз еще одно бортище гридней.

– Подождите! Раздался позади окрик княжича, когда они уже на пол – версты отъехали от городской стены и проезжали по посаду, раскинувшемуся вокруг городища. Он несся на лошади и полы его кожуха трепал ветер. – Подождите! Воевода остановил обоз. Дочка его обернулась назад и встала на коленки в санях. Княжич преодолел разделявшее их расстояние. – Я запамятовал. Он спрыгнул с коня, подошел к своей маленькой невесте.

– Вот. Это для тебя. Из-за пазухи юноша достал ожерелье. На длиной нити речного жемчуга золотая подвеска в виде двух синих с голубой эмалью павлинов, соприкасающихся концами хвостов и изогнутыми шеями, смотрящих в разные стороны. На голубой эмали хвостов и крылышек маленькие зеленые цветочки. Чуть ниже, там, где соединяются шеями птицы еще одна подвеска поменьше и на ней три крупные жемчужины. Но эти были не речными, а морскими.

Он молча, надел ожерелье девочке на шею, чмокнул ее в щеку, и вскочив на коня умчался прочь, словно за ним кто-то гнался. Радица, даже не рассмотрев украшение как следует, зажала его в ладошке, ощутив на щеке его слезу.

В свои двенадцать лет, Твердислав казался ей таким взрослым и умудренным опытом, большим и мужественным. Она никогда не видела, чтобы Твердислав плакал, даже когда свалился с крыши детинца, сломал ногу и расцарапал глубоко руки и грудь. А теперь, она видела его слезы, слезы ее верного друга, товарища по играм, мальчика которого она любила больше всего на свете, со всем жаром верного детского сердца.
Воевода махнул рукой впереди стоящим гридням, и они продолжили путь. Ехали молча. Спустя пару часов маленькая путешественница заснула, под мерное движение и хруст снега под груженными скарбом санями, всхлипывая во сне и держа в ладошке драгоценный дар. Драгоценный ни золотом, из которого он был искусно сотворен, ни серебряными нитями – перегородками рисунка эмали, ни жемчугом, а всем тем, чем был для нее юный княжич.

Когда день перевалил далеко за вторую половину, остановились на привал задать лошадям корма и передохнуть, да и самим следовало уже потрапезничать. Гридни развели костры, повесили на треноги котлы и накидали в них снег.
Видя, что Смирна – ее кормилица спит, а отец отлучился распорядиться о трапезе, девочка спрыгнула с саней. Приспичило справить нужду. Она поозиралась, и углядев проталину, пошла по ней в глубь леса. Отошла недалеко – саженей на двадцать. Завершив свое дело, Радица услышала крики отца, который ее звал.

– Я здесь! Прокричала в ответ дочь. Но вдруг …. Она увидела перед собой огромного, высотой в маховую сажень в холке и в сажень в обхвате груди зубра. Огромное животное, выглядевшее почти черным, медленно приближалось к девочке раздвигая мордой со скруглёнными внутрь рогами лапы елей, с которых опадал снег. Животное громко дышало, выпуская в воздух клубы пара. – Помогите! Она закричала и втянула голову в плечи, зажмурила глаза и ждала своей страшной участи.

Животное медленно, но неумолимо приближалось. Его дыхание становилось все громче и стало для ребенка оглушающим. Сама она не дышала, прислонившись к дереву за спиной. Ужас сковал все тело. И вот уже его горячее дыхание совсем близко. Она чувствует его на своем лице, его морда приближается все ближе и ближе, закрывая ее целиком от света дня. Ей кажется, что время застыло, она ждет неминуемую боль и смерть. А боль не приходит. Её все нет и нет, ожидание стало невыносимым и, она открыла глаза. Морда животного находилась от ее лица на расстоянии малой пяди . В шерсти широкого выпуклого лба застряли хвоинки и кусочки коры, гладкие черные рога сбиты на концах. Огромное, тяжело дышащее животное смотрит на нее черными глазами, в которых почти не видно белков и эти глаза обрамлены длинными густыми ресницами. Зубр вплотную приблизил морду и лизнуло ее щеку и лоб.
– Ой, божечки! Сдавленно проговорила девочка.

Сзади раздались крики и в зубра посыпались стрелы. Животное жалостно посмотрело на ребенка, развернуло огромную тушу и понеслось в глубь леса, хрустя ветками валежника и ломая на своем пути кустарник и мелкие деревья.

Отец подбежал сзади, схватил дочь и прижал к себе.

– Зачем же ты глупая ушла? Он прижимал ее все сильнее, не веря, что с дочкой ничего плохого не произошло.

– По нужде, батюшка, я и….. Он не дал ей договорить, взял на руки и понес в сторону саней. Гридни шли следом.

– Глупая, глупая доченька моя. Тебе не следовало идти одной. Нужно было звать с собой Смирну или меня. Мужчина подошел к саням, уложил на них дочку и закутал в меха.

– Есть хочу - тихо сказала девочка. Лицо родителя озарилось улыбкой.
 
– Сахт! – крикнул он, обернувшись, к стоявшему рядом, гридню, – Принеси ей похлебку! Парнишка лет пятнадцати с рыжими кудрявыми вихрами мигом принес девочке деревянную миску, над которой клубами поднимался пар, огромный ломоть хлеба. Передал ей и стал накладывать на хлеб аккуратно нарезанные кусочки копченого сала с тонкими прожилками мяса. Девочка посмотрела на Сахта и, благодарно кивнув, стала есть дымящееся варево, закусывая хлебом с салом. Сахт участливо глядел на ребенка.

– Вкусно?

– М….. весьма. - похвалила его подопечная.

– Это я кухарничал. Он внимательно наблюдал за движением ложки в руках собеседницы. – Матушка моя собирала коренья и сушила, разваренные мясные лепешки в печи. Она всегда так делает, и дает мне, когда я отправляюсь в дорогу.

– Вкусно! Девочка причмокнула, доедая остатки похлебки и отряхивая крошки с мехов. – Поклонись матушке от меня, Сахт. Здоровья ее рукам, и тебе пусть боги во всем помогают. Молодой человек взял у нее миску, оглянулся на стоящего чуть поодаль воеводу.

– Неужто, ты не испугалась совсем? Заговорчески спросил молодой гридень.

– Испугалась, еще как испугалась, душа чуть не выскочила. Сахт напустил на себя важный вид.

– Больше никуда не ходи одна. Всегда зови с собой кого –нибудь. Девочка кивнула в знак того, что поняла.

– Сахт! Позвал его десятник сухопарый мужчина лет сорока без мочки правого уха. Парень резко метнулся к нему. Воевода подошел к дочери.

– Ох, вздохнул он тяжело. – И задала же ты мне страху, дочь.

– Прости, батюшка. Девочка виновато опустила голову. Я думала, что я быстро туда и обратно. Кто ж знал, что этому зубру вздумается туда же.

– Напугалась? Отец смотрел на нее ласково. Глаза девочки загорелись.

– Я думала, что он мне голову откусит. Он был так ко мне близко, дышал прямо в лицо, даже щекотно было. Я очи то зажмурила и все ждала, когда он меня съест, а потом гляжу, а он такой добрый, смотрит на меня ласково так и ресницы у него такие длинные, что аж щекам щекотно стало, а потом он меня лизнул. Она провела ладошкой по лицу, улыбалась. – Вот так. А тут вы все прибежали и стали в него стрелять. Она подняла руки к верху, и из варежки выпало в снег ожерелье, подаренное ей утром княжичем. Воевода нагнулся, поднял его, стал внимательно разглядывать.

– Какая тонкая работа, дивился Владияр. – Красота, да и только! Видал я украшения с эмалью, но это просто на загляденье, чудное какое. Он вложил его дочери в ладонь. – Надень – ка на шею и не снимай. Вещь дорогая. Потеряешь еще. Она послушно надела ожерелье на шею и запихнула за ворот кожушка и рубахи.

– Никогда! Горячо сказала дочь. – Никогда я его не потеряю, буду беречь как зеницу ока. Положу аккуратно и стану хранить. А потом…. Она мечтательно посмотрела в сторону. – Надену на свадьбу. Воевода погладил дочь по голове.

– На свадьбу. Он улыбнулся и глубоко вздохнул, выдыхая одновременно и тяжело и с облегчением. – Тебе уже семь лет, моя голубка. Семь лет…. Задумчиво проговорил мужчина. – Семь лет уже нет моей ладушки, твоей матушки. Как бы она была бы счастлива сейчас рядом с нами, доченька. Так и оглянуться не успею, а у тебя уж и свадьба. Еще каких-то восемь – девять годков и ты …. Мужчина вновь глубоко вздохнул. – И ты – мужняя жена, хозяйка большого имения, а я старик, окруженным внуками, буду учить их сражаться, писать на дочечках лики близких. Она обняла отца. Если бы она тогда могла, хоть на миг представить, ощутить, предположить, что ни чему этому не суждено сбыться.

– Я так тебя люблю, батюшка. Голос ребенка дрожал, очи застлали слезы. Девочка умоляюще посмотрела в глаза отца. – Ну, может не надо мне ехать в эту глушь? Ну, давай домой вертаться. Умоляющий голос доченьки увеличивал и без того грандиозное чувство вины. – Ну, если уж княгиня больна, так возьми себе жену, я уж как-нибудь при ней буду, когда ты в походы станешь отправляться. Обещаю, батюшка, я не буду с ней свариться, буду во всем слушаться, помогать! А она глядишь, и братьев-сестер народит и ко мне привяжется. И мне все ж на свете не одной быть.

– Нет, дочь. Ты должна ехать к матушке Ведагоре. Воевода сглотнул подступивший к горлу ком. – Дар у тебя, понимаешь. Дар, который она поможет взрастить и воспитать. Тут ведь дело не лишь в княгине Явнуте, в ее хвори, и в том, что жены у меня нет. Если бы не твой дар, если бы ни долг перед предками и родом раскрыть твой дар, то я бы не в жисть тебя бы не отпустил от себя, кровиночку мою, единственную. Давно бы привел добрую и ласковую женщину в дом, чтобы стала тебя любить и лелеять. Он махнул рукой, давая понять, что все пустое. – Да говорили мы с тобой уже сколько раз. Кабы, княгиня не захворала, все равно пришлось бы тебя летом отправлять.

– Ты, батюшка сказывал мне про то, что дар этот непонятный у меня от мамы. Так что же это за дар, что не помог ей? Она повысила голос до крика, отчаявшись уговорить отца воротить ее назад. – На что же нужен такой дар, коли родами она померла? Ее возмущению от чувства несправедливости не было границ.
– Не рви мне сердце, доченька моя. Воевода Владияр заправил под шапку выбившийся локон и погладил дочь тыльной стороной ладони. – Все уже говорено переговорено. Он тяжело вздохнул, вскочил на коня, осмотрел свой маленький обоз и, убедившись, что весь скарб собрали, а костры погасили, скомандовал.

– По коням!

Путь продолжился. В сумерках зажгли факелы и ехали при свете огня. В какой-то момент в сани к девочке и ее няне посадили молодую женщину, пояснив, что ее прислали из скита, чтобы та указывала дорогу далее. Иначе туда не попасть. И, сам скит и его окрестности вкупе с тремя малыми весями, где останавливались на постой странствующие чародеи, зачарован. Кому не след туда попасть, во век не попадет.

Скит предстал перед ними глубокой ночью, окруженный высокой стеной сажени в четыре высотой. Толстые дубовые ворота, оббитые широкими железными пластинами, открылись и, лишь после появилась матушка Ведагора. Убедилась, что приехал к ним действительно воевода, приказала впустить, взглянула на притаившихся наверху у бойниц лучниц и махнула им рукой. Путников отправили трапезничать горячим и указали, где разместиться. Воевода взял на руки спящую дочь и отнес в отведённую для них гостевую светелку. Смирна, прихватив с собой самое необходимое, направилась вслед за воеводой и своей подопечной.

Разместив дочь, и ее нянюшку, мужчина спустился к саням проследить за разгрузкой. Матушка Ведагора внимательно наблюдала за тем, что привез воевода и, давала помощницам указания, что и куда нести. Весь вид волхвы свидетельствовал о том, что женщина довольна. Воевода Владияр Полоцкий не поскупился. Ткани, искусно выделанные меха, посуда из мыльного камня и стекла, новенькие котлы, бочонки с соленым и копченным салом, рыбой, мясом, зерно, тонко выделанные кожи, засахаренные и в меду заморские фрукты и диковинные ягоды, несколько мешков соли и прочий полезный скарб был разнесен по клетям и подвалам.

На отдельной подводе прибыли во множестве наконечники для стрел, ножи, топоры, несколько знатных мечей и прочий скарб для оружейной надобности. Лично для матушки Ведагоры воевода привез сундук с жемчугом, бисером и стеклярусом, несколько бочонков сладкого заморского вина и сундучок полный кожаных мешочков с пряностями и специями.

– Благодарствую тебе за добро твое, Владияр Цтиславович. Щедр ты, воевода, премного щедр! Таких даров мы отродясь не получали в нашем скиту.

– Матушка Ведагора! Я ж у тебя единственную свою ценность оставляю. Мне ничего не жалко для дочери. Да и тут у вас сирот полно. Пусть уж чада порадуются. Воевода достал из-за пазухи кошель, до отказа набитый монетами, и вручил Хранительнице. Матушка Ведагора поклонилась знатному гостю и, они разошлись на ночлег.