Рудушные Держащая купол Глава одиннадцатая

Но в тот вечер Полонее кушать так и не пришлось. Только лишь Чеслава подала на стол, как стукнули в дверь, и, не дожидаясь ответа, внесли на носилках, справленных из длинных жердей и еловых веток мужчину. Одежда мужчины, залитая кровью и окровавленное лицо, на котором проступила мертвенная бледность, не предвещали ничего хорошего. Уже, садившаяся было за стол Полонея, махнула рукой на дверь клети, что служила для размещения хворых и, поспешила туда за мужиками.
Всю ночь провозилась Полонея с израненным мужчиной. А когда, ближе к утру вышла в общую горницу, где сидели спасители, уже светало.

– Кто он? Обратилась она к мужикам, разминая шею.

– Да кто его знает? Встал с лавки старшой. – Вояка какой-то. Ехал с сотоварищем. Того медведь прибил – таки, одним махом полоснув по шее когтями. А этого вон не успел. Плешко на рогатину насадил. Но пострадал, сердечный немало. Полонея присела за стол, налила взвар из сушеных яблок и земляники, взяла мясо под холстиной, что Чеслава оставила для нее на столе и шмат хлеба.

– Выживет ли? Обратился к ней Унибор. Рыболов, каких поискать.

– Да выживет. Спокойно ответила знахарка, прожевывая маленькие кусочки снеди. – Что с ним станется. Шибко его порвал косолапый. Долго проваляется, но встанет. Нынче жар у него, коли за пару дён спадет, то пойдет на поправку скорехонько.

– А коли не спадет? Промолвил Плешко – огромный детина, что прославился недюжинной силой, но отходчивым нравом. Про его разборки с суложью в селении бродили разного рода байки. Ссорились те часто с пол оборота затевая склоки, но также и мирились как ни в чем не бывало.

– А все равно выживет. Успокоила его Полонея. – Куда денется. Вовремя вы принесли его. Зараза не успела начать распространяться по телу и раны свежие. Вы ребятки, ступайте – ка по домам. Устала я. Как новости какие будут, сообщу. Мужчины встали с лавки, и все вшестером потянулись к двери, поклонившись Полонее. Из – за занавески выглянула Чеслава.

– Пойду спать. Зевнула Полонея, растирая посиневшие ладони. – Там, на столе стоит склянка, влей ему в рот как солнце встанет три ложки. А я как проснусь огляжу его. Чеслава кивнула и снова скрылась за занавеской.

Оказалось, что изорванный медведем мужчина боярин – старший княжеский дружинник, тысяцкий Родомыслова войска. Именем Местята. Местята оказался образованным добродушным человеком, женатым на воеводской дочке Новожее. Она в скором времени должна была разрешиться их восьмым дитем.

– Надеемся, доча будет, на сей раз. Сказал мечтательно Местята, когда Полонея как – то после перевязки сидела у его ложа и переводила ему из книг, присланных Родомыслом. – Эти сорванцы ведь, все на улицу сбегают. Старшие трое уже в младшей дружине. А любушка – голубушка моя все сокрушается, что дочки у нас нет. Хорошая она у меня. Вздохнул Местята и его светло – карие глаза увлажнились. – Мудро все вот писано в твоей книжице. И ты мудрая – вона как лихо читаешь, да толмачишь из книжицы иноземной. Вот бы нам сделать, чтобы как в их Риме было. Это как справно, вода прямиком из колодца будет литься в тереме. И девкам не таскать, спину не ломать и время освободится для дел других.

– А и сделай, Местята. Чего не сделать – то. Вон в книжке и картинки есть, как все устроено в Риме было. А коли, что я переведу на кожу и, будет тебе в подмогу. Тут и качалка нарисовано как устроена, а коли покумекать, то глядишь, мы и римлян тех перещеголяем.

– Как возвернусь в Полоцк, сразу к князю пойду и пусть …. Да только не ведаю, даст ли согласие на такое.

– А на что тебе князь? Удивилась Полонея. – Ты в своем терему сделай, а потом зазовешь князя в гости. Глядишь, подивиться этакой премудрости и у себя сварганит в детинце. И князю потеха и тебе почет и уважение не лишними станут, а там и дальше пойдет по другим теремам да имениям.

– И, то, правда, твоя. Говорю ведь мудрая ты шибко, Полонеюшка. Был вот воевода у нас, еще до того, как отец моей Новожеюшки не стал воеводою, так он тоже смышленый такой был. И на гуслях играл, и вирши такие складывал, что дух запирало, когда в походах его слушали, а рисунки его....Он замолчал, ворочаясь на постели.

– Что с воеводою то? Затаив дыхание спросила Полонея.

– Да погиб. Хороший человек был. К служивому люду справедливый. Коли у кого беда, какая приключалась, так завсегда первым на подмогу приходил. Тесть сказывал, что один раз вся улица у городских стражников выгорела. И скарб, и скотина, все прахом пошло. Так он из своей походной доли всю мошну отдал, да и добавил еще. Сам следил за возведение построек, чтобы хитрованы всякие не смогли нажиться на чужой беде. Скотину из весей привезти велел и все раздал погорельцам. Он ненадолго замолчал, а потом продолжил. – Княжича спас, но погиб. Дочка у него, сказывают, осталась от жены, что родами померла. Бают, вроде бы была она княжичу невестой... Мужчина снова замолк, поправляя удобнее подушку.

– И что с дочкой? Едва дыша, спросила девушка.

– Да кто ее знает. То ли померла, а вроде, как в учение ее к волхвицам лесным отдали, толи родичи по матери забрали ее к себе. Да только как погиб Владияр, то и невестку князь другую привез. Шептались, что не к добру это все. Да кто ему Родомыслу, перечить станет.

– А что сказывали про воеводу павшего?

– Да то, что он, дескать, голову то сложил за Твердислава, надеялся, может на то, что доченьке его мужем добрым станет, а они вон князья взяли в княгини Милицу эту чужачку. Ведь кабы не защитил тогда княжича Владияр, не подставил бы себя под копье то.... И крада бы остыла уж Твердиславова.

– Что невестка князя? Еще тише спросила девушка.

– А что невестка?

– Злющая она. Лепная, статная, но больно злющая. Да и пустая, уж который год.

– Так может от того и злющая, что пустая?

– Да, что ты, сердечная. Она как приехала сразу злющая была. Девок, вон кипятком шпарила, да собаку велела извести, что вишь ли спать ей не давала по ночам. Приехала да оказалась тут – девка, что при ней была брюхатая вышла. Так та в проруби велела ее утопить, да княжич велел отпустить. Поселил, горемычную у людей, а ее с пузом то, придушенной, потом сыскали. Дитёнок чей – то бегал на заднем дворе, и уж чего ей там понадобилось на заднем дворе то, да только вышло, что он ей опашень  испачкал. Так та била его кроху, на силу князь старый отволок в сторону, а малец помер, дитя малое от побоев. А опосля, как князь пощечину ей прилюдно отвесил, так совсем озверела баба злая.

– Ой! вздохнула девушка. Страсти то какие, сказываешь ты, Местята. Пойду я почивать. До свету встать следует. Дел невпроворот. Какими – то странными показались ей эти рассказы. Что – то в них не сходилось. Но она выбросила из головы эту Милицу. А потом оказалось, что зря. Обрати она внимание на рассказ Местяты, так многих бы бед удалось избежать позднее.

– Доброй ночи тебе, красавица. Доброй ночи, спасительница моя. Вовек мне с тобой не расквитаться и чем отблагодарить то тебя?

– Служба, у меня такая Местята. Служба. Ты вон князю служишь, да державу от ворогов лютых стережешь, а я вот в лесу свою службу несу. Так что квиты, мы братец и нечего тут судить рядить.

На другой день из Полоцка прибыли люди от тестя, оповестили Местяту, что супружница его Новожея разрешилась девочкой. Что, мол и мать и дитя в здравии и отца – мужа домой дожидаются. Для Полонеи передала благодарная супруга отрезы полотна беленого, шкатулку с самоцветами изуроченную, полную всяких прикрас, лампы, что маслом заправляются восточные, подушки, одеяла легкие да теплые на лебяжьем пуху, настельники на стол тонкого льна замысловато расшитые, покрывала диковинные. А еще в укладке были горшки из бронзы, три блюда серебряных, да всякие безделицы для трапезы. Всплеснула девушка руками.

– Да на что мне все это? Любо поглядеть, да все уж вроде как есть у меня. А эти богатства. Но, из клети послышался голос Местяты. – Ой, не обижай ты мою любушку. Это что? Барахло все и рухлядь. А нам во век не расплатиться с тобой, Полонеюшка.

– И то, правда. Сказал пожилой мужчина, что, пригнувшись вошел в распахнутую дверь.

– Здрава будь, красавица – ворожея – лечейка. И ты зятек выздоравливай. – Ох, и напужал ты нас, когда мужики с вестями прибыли. Мы ведь все не хотели доченьке то моей, что в тягости была сказывать, что с тобой приключилось. Да вот ведь сердце женское, поди, пойми, как почуяла. Пришла ко мне загодя – мужиков еще не было, да и говорит – Мол беда приключилась с Местятой. И лица на ней нет. Мать ей: Что ты доча? Одумайся, а то глядишь и накличешь, пока он по путям – дорожкам мается. А эта в слезы. Мол, уже.... А на другой день и мужики прибыли с вестями. Ну, я, как водится, отблагодарил спасителей то. Но прости, зять дел невпроворот, только и смог нынче вырваться. Мужчина подошел к больному, обнял зятя сердечно. – Поздравляю, тебя сын! Внучка красавица, вся в меня вышла. И нос мой и уши. Местята засмеялся.

– Что батя, только нос да уши?

– А ты парень не рыгочи тут. Вся в меня внучка уродилась! Хвастался довольный дед.

– Вот и славно, отец, что в тебя! В кого ей еще быть – то, как не в деда родного.
– Ступайте обедать, Межко Венцеславович. Все уж на стол наметала, моя сестрица Чеслава. Оголодали, поди дорогой, то?

– Добро, красавица. Да, и то верно. Оголодал. Глызя! Крикнул воевода.

– Да, хозяин! В избу вбежал худощавый хлопец и поклонившись Межко стал ждать распоряжений.

– Тащи, паршивец, короба со снедью, да все тащи, что Всенежа моя прислала.

– Ужо, хозяин. Все притащу– выбежал из избы Глызя. И тут же стал вносить короба со снедью, и с пол бортища бочонков.

– Что это, Межко Венцеславович? Спросила его хозяйка.

– Это вот всякие гостинцы, тебя супружница моя Всенежа Жихаревна прислала. Тут селедка, что из Варяжского моря везут соленая, тут лебеда в рассоле. В этих вон вино заморское, там имбирь засахаренный.

– Имбирь! Ох, как же я давно не ела имбирь! Еще батюшка привозил мне. Сколько лет уж прошло! Я даже и забыла, что любила его.

– А кто батюшка то твой, девица? – спросил гость, повнимательнее, приглядываясь к хозяйке.

– А на что тебе, Межко Венцеславович? Иль сватов засылать собрался? Ты с супругою, гляжу, а сынов у тебя вроде, как и нет. Отшутилась хозяйка.

– Да так. Больно лик твой мне кого – то припоминает. Да все не разберусь никак, где я тебя, дочка видеть мог.

– А нигде и не мог, гость дорогой. Ты вроде как по лесам не шастаешь. Снова пыталась отшутиться девушка. – А я вот из лесов не выхожу.

– По лесам, то не шастаю, да в Полоцке почитай всю жизнь прожил. Там и родился. Это вон Местята — зять мой у нас пришлый. А я всех до единого в Полоцке наперечет знаю.

– Да лесная я, Межко Венцеславович. Лесная. Тут выросла, тут и живу.
– Ну, лесная, так лесная. Проговорил воевода, молча кумекая свои думы. – Давай, потчуй, хозяйка угощениями своими. Сели за стол, отобедали. Березовая каша вышла на славу. Чеслава расстаралась с редькой. Редька триха, редька ломтиха, редька с квасом, редька с маслом, редька в кусочках, редька в брусочках, в брусничной заливке, томленная в сливках. Похлебка с крапивой да снытью, с перепелиными яйцами, заправленная густой жирной сметаной.

– Дозволь, хозяйка, у тебя с ночевкой остаться. Вежливо попроосил гость, утирая усы от кваса.

– Оставайся, Межко Венцеславович. Постелю тебе рядом с зятем, а люди твои пущай кто в хлеву размещаются, кто в бане. Чеслава им снесла снеди. Они баню топят. – На чердаке у меня сеновал знатный, да и тепло там.

– Благодарствую, хозяюшка. Воевода снова стал разглядывать стены, увешанные малеванками хозяйки. Встал, подошел к полкам, где у Полонеи стояли книги. Несколько из них задумчиво полистал, углядев гусли усмехнулся, провел по струнам. Как вечер стал опускаться над землей, Полонея пошла травы ворошить в сарай. К ней и пришел Межко Венцеславович.

– Ты ж дочка Владияра и Руты, бывшая невеста княжича. Гость внимательно смотрел на девушку. В его голосе не было вопроса, а только утверждение.
– Почем знаешь? Обернулась к нему Полонея.

– Да, ты как сказала, про то, что отец тебе имбирь возил, так я сразу и смекнул. Он ведь тоже все похвалялся, что любишь ты имбирь в меду выстоянный. Гусли у тебя владияровы. Да и что тут еще сказать, ты на мать похожа шибко. Малеванки вон твои, да книги, что у отца твоего Владияра в тереме видывал.  Ох и красавица мать твоя была! Глядел на нее – наглядеться не мог. Дух запирало при ней. А как померла.... Мужчина на некоторое время замолчал. Темная складка залегла вокруг рта. Он тяжело вздохнул.

– Ты не сказывай никому, дядько Межко. Спокойно попросила она. – Я тоже тебя признала. Хоть и видела, когда мне семь лет от роду было в крайний раз. И не надо, не спрашивай от чего.

– Да, смекнул я. Гордая! И отец твой, гордый был. Полез под копья, заслонил собой Твердислава.

– Это его право и честь, дядька Межко. Заступилась Полонея и за княжича, и за отца.

– Так он же …. Возмутился Межко и саданул кулаком о столб сарая.

– Нет. Не от того, что жених мой. Батюшка был человек служивый. И служил он князю своему. И, стало быть, княжьего отпрыска защитить, ему было и по службе, и по совести.

– Ладно, дочка. Не буду я лезть в твои дела. Спасла зятька моего, поклон тебе низкий. А то уж больно его Новожея, дочка моя любит. Он огладил бороду. – И человек хороший, уважительный. Да муж и отец справный. Помощник мне во всех делах, какого не сыскать. И не гляди, что пришлый. Пуще родного он нам.

– Вот и славно. Сказала знахарка. – Благодарствую, что родителей моих покойных добрым словом поминаешь, дядько Межко.

– Да, добрые люди они были. Твой отец как привез Руту, так воспылал я к ней. Эх. Какая она была! Вспомнил мужчина. – А она верная, да неприступная. Пришел к твоему отцу, я как – то. Он тогда воеводой был. Мол, отправь меня на рубежи дальние, не могу видеть жену твою. Не по вредности, а без злого умысла люба она мне. Лучше уж сгинуть вдали, чем видеть ее чужой и недоступной. А он вот и говорит мне.

– Жаль, брат, мне, что вышло так, да нужен ты здесь. Ты человек княжий, вот и служи князю там, где ты нужнее всего. И где служба твоя больше проку принесет. А коли всех, кто по чужим женам сохнет на погибель отправлять, так и державы у нас никакой не будет. За честность твою благодарю тебя друже. А дадут боги, то и встретишь ты другую женщину, что сердце твое любовью тронет. И сладится у вас все. А слава ж богу, что моя Всенежа мне встретилась. А то и не знаю....Матушка твоя поводов не давала, а вот кабы не Всенежа, то и не знаю, как бы справился я с наваждением по Руте – покойнице.

– Да, дядько Межко, славная у тебя супружница и умом и всем взяла. Коли чего надо для здравы, так ты всегда обращайся. Что знаю, тем помогу, а что нет у богов выспросим. Полонея медленно вышла из сарая.

Переночевал с зятем Межко Венцеславович, и отправился восвояси с гостинцами да подарками для роженицы и новорожденной. Местята вскоре окреп, да отбыл домой.
Тяжелых болящих, нуждающихся в постоянном пестовании пока не было. Из Жнивок, где строилась крепость, несколько раз привозили с сильными ушибами и ранениями служивых людей. Забот с ними было не много, и они уезжали кто одним днем, а кто через день – два.

Времени закончить ханский заказ оставалось вдоволь. Полонея даже закончила недотканный Желиславой ковер, что так и оставался вставленным в станок с тех времен, когда дорогая ее сердцу покойница сделала на нем последние узелки. По весне, как дороги стали приехал ханский посланец, привез золото и щедрые дары от ханской четы. Придирчиво, проверял все дощечки и, довольный увиденным, забрал их, упакованные по отдельности каждая в пропитанные живицей и льняным маслом тонкие кожи и по два бортища уложенные в дубовые сундуки.