Радушные Держащая купол Глава четырнадцатая

Глава четырнадцатая

– Здрава будь, уважаемая. Поклонился торговец, стер ветошью несуществующие крошки со стола. И ты, красавица – Добродушно кивнул он Чеславе.

– И твой дом пусть хвори да напасти стороной обходят, Семислав. Чего слышно? Что деется? ответила ему с поклоном гостья. – Гляжу в селении люд какой – то встревоженный.

– Да в Вережах пожар случился. Безумная Соломатина невестка, что сыночков потеряла троих оспой унесенных, в ночи пожгла избы сельчан. Восемнадцать дворов лишились крова и скарба. Скотина задохнулась. У кого что – то уцелело, но мало что. Развел руками хозяин лавки.

– Что люди? Пособляют погорельцам? Полонея присела на лавку и внимательно смотрела на Семислава.

– Да, чем поможешь им? Вздохнул сердобольный торговец. Он и все его предки всегда приходили на помощь людям в беде. – Кто что дал. И так два лета неурод. Все, что было повыели. Охота нынче не та и мехов на продажу мало идет. Да и те за десятую долю заставляют отдавать. В четыре раза подати на мою лавку повысили. Все, что зарабатываю, уходит этим мздоимцам. Кабы, не те золотые, что ты мне за посредничество дала с ханским посланцем, не на что было сыновей за товаром отправлять.

– Кто заставляет, Семислав? Кто повысил? Вмешалась в разговор Чеслава.

– Разве не сами охотничьи ватаги везут добычу в Полоцк и дальше? Разве не испокон веку установлены подати для торговцев?

– Да где уж там? Почитай уж другой год как князь назначил нового сборщика податей. Тот и урядил новый порядок.

– А князь что? Спросила Полонея.

– А, что князь? Поставил нового человека. Его человек по княжьей указке и действует. Он из свиты невестки князя. Вроде бы как сродник ей какой, люди сказывают. – Коли так пойдет, то человеки у нас в край разоряться. Да, что я вас своими бедами то тревожу. Мужчина всплеснул руками. – Не побрезгуйте, угоститесь, красавицы. Он встал и направился за печку, где у него хранилось съестное.

– Не прими за обиду, Семислав. Но коли квасок добрый суложи твоей имеется, угостимся с благодарностью. Сыты мы. Из дому идем.

– Да, конечно, квасок есть. Завсегда, моя голубушка его мне приносит. Хозяин лавки мигом спустился в погреб и принес огромный запотевший жбан студеного кваса. – Угощайтесь, дорогие мои гостьюшки. Пенящийся квас был споро, разлит по кружкам. – Все, что ты Полонеюшка, заказывала прибыло. Третьего дня сыновья мои вернулись со знатными товарами. Он достал из – под лавки плетенный короб и поставил рядом с гостьей. Полонея откинула крышку, перебрала несколько мешочков и свертков, ларчиков из бересты. Легкая улыбка коснулась ее губ.

– Довольна ли ты, красавица прикрасами? Так ли поняли мы с сыновьями твои наказы?

– Весьма, Семислав. Добродушно ответила девушка. – Точнее и придумать нельзя. Она задумчиво закрыла крышку короба. – Отправь ко мне домой завтра поутру с племянником. Нынче дела у нас здесь.

– Исполню. Завтра с четвертыми петухами все у тебя будет. Изволишь ли чего еще заказать? Сделай милость поглядеть, что сыны привезли, авось, в хозяйстве, что понадобится.

– После, брат Семислав, с делами управимся, и в другой раз поглядим. Задумчиво сказала девушка. Гостья допила свой квас. – Пойдем! Она коснулась ладонью рукава платья подруги, лишь та тоже закончила пить. Распрощавшись с хозяином лавки девушки оказались на оживленной улице. – Пошли к старосте, Чеслава. Потянула ту за руку подруга.

– На что нам к старосте? Ты ж не собиралась и... заупрямилась девушка, которой хотелось повидаться с возлюбленным.

– Пусть часть монет, что у него храниться отдаст погорельцам. Решила Полонея. – До зимы, моргнуть не успеешь. А так, глядишь, и избы поставят и в хозяйстве кое – чего наладят.

Раскланиваясь и переговариваясь с селянами, скоро подошли к дому старосты. Высокие ворота широкого двора были распахнуты на обе створки. Широкий чисто выметенный двор с множеством сараев и хозяйственных построек, выложенный речными камнями и большей частью крытый навесом поражал своим размахом и нарочитой упорядоченностью находящихся на нем строений. Под навес люди несли и складывали скарб для погорельцев. Старший внук и тезка Ботко Боромировича раскладывал добро в разные кучи при помощи трех хлопцев, по – хозяйски осматривающих принесенное. Увлеченные работой ребята не заметили приход гостий, а те не стали отвлекать старостиных помощников от важного дела.

– Здравы будьте, хозяева! Открывая дверь и входя в добротную огромную избу старосты со множеством клетей и несколькими печками сказала Полонея, поклонившись в сторону Кумирни. Дети да жильцы старостиной избы бросились к гостье обниматься. Та раздала сласти ребятишками, что завсегда брала с собой.

– Ох, душа ты наша светлая – засуетилась хозяйка. – Да ты присаживайся. И ты Чеславушка. Пригласила девушку женщина. – Пироги в аккурат в печи подоспели. Приговаривала жена старосты быстро протирая и без того отполированный до блеска длинный стол. – Погляди, доченька невестку нашу. Она посмотрела на знахарку. – Слабая она, хворая. Кажись, спину натрудила, как на пашне были. Сделай милость. Прости, что прямо с порога, но и так собирались к тебе внучка посылать.

– А чего ж ты, мать, не бережешь невестку младшую? Вдруг спросила ее гостья. – Чего это она у тебя на пашне? Неужто, работников у тебя мало? Что ж ты за Большуха такая, коль невестки, что в тягости у тебя по пашням на работах? Принялась отчитывать хозяйку Полонея.

– Да как же.... Покраснела Зоряна Ефимовна. – Как же, родимая. Кто удержит то эту дурочку. Все рвется делать. Всплеснула она руками. – И сколь мы ругали ее, а она, не слушается. Вон как послушаешь, что про невесток бабы гутарят, а эта. Куда ни глянь везде ей дело есть.

– Показывай. Встала из-за стола гостья и пошла за хозяйкой в соседнюю клеть, где лежала Бреслава – молоденькая худенькая девчушка лет шестнадцати, бледная и слегка напугавшаяся приходом этой гостьи. Поглядела Полонея на нее, осмотрела, огладила по животу, повернула к себе спиной. – А ты, матушка, ступай к своим пирогам. Предложила хозяйке девушка. – А мы тут потолкуем. Женщина вздохнула, но уходить не торопилась. – Кабы не сгорели. Полонея приподняла вопросительно брови, и та вышла. – А, ты, что же голубушка, скинуть хочешь? Чего лезешь, куда не просят? Спросила она Бреславу – бледную как лепестки румянка. Огромные серые глаза старостиной невестки заблестели от слез.

– А ты почем знаешь? Спохватилась молодуха и пуще побледнела. – Не сказывай никому! Прошу тебя Она схватила ведунью за ладонь, но потом спохватилась и отпустила.

– Давай, выкладывай что у тебя? Деловито приказала ей, облизнув губы Полонея.

– Боюсь. Заплакала молодуха. – Мать моя, да и бабка родами померли. Боюсь. Жить я хочу!

– Дуреха! Засмеялась ворожея. – Коль скинешь, может и спасать тяжелее будет. Кровью изойдешь и что тогда? Она внимательно рассматривала беременную.

– Все равно боюсь! И тетка двухродная еще померла. Слезы лились по щекам, заливая ворот рубахи. – Да вон сколь баб мрет... Еще горше плакала молодая женщина. – Что ни седмица, так и вести приходят. То там, то тут.

– Да с чего ты взяла, что и ты помрешь? Вон у сестер твоих уже по пять мальцов бегает.

– У них бегает, а я помру! Упорствовала та. – Кто – то же должен помереть из нас, раз и мать и бабка померли.

– Ладно, голубушка. Давай так. Предложила ей Полонея. – Я тебе спину нынче выправлю, а ты лежи, больше. Выходи лишь по нужде. Седмицу полежишь. Я травы передам. Пить будешь. Воду еще заговорю.

– Помолись за меня, ведунья! Бреслава схватила руку Полонеи и прижала к груди. – Помолись! Тебя услышат боги то! Ты ж с ними как с родичами гутаришь! А мне так жить хочется! Ее ладони все сильнее и сильнее впивались в руку. Глаза горели желанием обрести надежду, а уж если точнее, то нечто большее. То на что можно оперевшись уповать.

– Да и помолюсь, голубушка. Помолюсь синичка, моя родимая. Приговаривала Полонея, уложив ту обратно и выправляя ей спину. – Да с чего ты взяла, горлица ясная, что меня они слышат больше твоего? Та напряглась, пытаясь встать.

– Да ты ж вон какая. Тихим шепотом проговорила молодица с восхищением. – Вся вот…. Брелава не находила слов, глядя на гостью.

– Вот что я тебе скажу, молодушка. Та приподнялась с постели. – Ложись, я не завершила. Знахарка снова уложила Бреславу ровно. Та угомонилась и ворожея, положив руки на бедра стала растягивать их в разные стороны, направляя лучи живительного тепла в тело юной будущей матери. – Вдохни-ка, ясноокая. Она вздохнула и затаила дыхание. – Глубже. Приказала Полонея. – Выдыхай потихонечку.Так. Расслабляющее тепло пробиралось вглубь напряженного тела, наполняя негой и покоем члены. Медленный протяжный выдох наполнил клеть. Полонея оставила ладонь на теле успокаивающейся Бреславы, продолжая наполнять ее теплом и жизненными силами. – Ну, так вот. Все мы дети богов. И всех нас слышат они одинаково. И все мы для чего то им нужны.

– На что мы им нужны то? И вот я, на что им?- удивилась Бреслава.

– А кто их богов ведает? Боги сами ведут свои дела. Да вот воздают они нам за дела наши, да за чувства разные. И все, о чем мы думаем сбывается. Вот будешь ты, сердешная, бояться и станется все, чего боишься. А будешь в радости пребывать, ожидая своего младенчика, то по радости твоей будет тебе. Ну, ка, еще разок вздохни. Так. Знахарка сделала несколько выверенных движений руками.

– А что же они матушку то мою не сберегли? Обиженно спросила хворая.

– Да, по чем мне знать о твоей матушке. Не все пути богов и помыслы нам открываются. Ответила гостья. – Я о тебе сейчас. Все опускай рубаху. Как встанешь через седмицу потихоньку ко мне с кем – нибудь приходи. Потолкуем еще. Я кое – что сделаю для тебя. А то вон гляжу, свекровь твоя все сильнее горшками гремит – переживает. И по осторожней. Живот у тебя низко…

– Но, ты помолись, Полонеюшка. Не побрезгуй мною. А то я ведь и молиться то толком не умею. Все безоговорочно делаю и обряды, и заговоры там разные. А вот тут… Бреслава коснулась груди. Тут все не спокойно, тревожно, суетно, пусто. Как начинаю молиться я, слова разбегаются, забываю все чему учили. Глупая я.

– А ты, Бреславушка, когда сама молишься, выкинь из головы все чему тебя учили и говори с Ним своими словами, что на сердце, и проси от сердца как слово ляжет, поведай Ему что на твоем сердце, а не в заговорах. Говори просто и смиренно с простой верой, доверяй как самой себе. Ведь, там – в глубине твоего сердечка он и живет.

– Разве не в природе? Удивилась девушка.

– И в природе, и в тебе. В мире все едино.

– Не сказывай никому – испуганно прошептала Бреслава.

– Да не трусь. Не скажу. Поленея вышла из клети горницу, а стол уж ломиться от яств разных. Расстаралась хозяйка со старшими невестками.


– Ну что, Поленеюка? Бросилась к ней хозяйка. – Что с невесткой – то?

– Да, все ладно будет, Зоряна. Все уладится. Улыбнулась она. – Пришли завтра кого – нибудь — травки дам. Заваривай о четыре раз на дню ей и пусть пьет. А через седмицу — другую ко мне пусть кто приведет. Где супруг то твой Ботко Боримирович? Спросила гостья, присаживаясь на лавку, крытую шерстяными настельниками.

– Да вон кобылу в конюшню повел. Ответила хозяйка, махнув головой в сторону открытой двери. – Да ты, кушай, кушай родимая наша. Вот грибочки в печи жаренные, с лучком, сметанкой. Вот пироги с визигою, каша пшённая, редька триха, травками приправленная, пироги с брусникой моченой, с яблочками. И ты, Чеславушка угощайся. Чего словно чужая?

– Принеси ведро воды из колодца, будь добр. Обратилась Полонея к отроку, что сидел на лавке. Тот сразу метнулся исполнять просьбу гостьи. Вошел староста и поклонился Полонее.

– Здрава будь, гостья дорогая. По делу, аль так погостить?

– По делу, Ботко Боримирович. Поклонилась она в ответ. – По делу. Хозяин вымыл руки и сел во главе стола. Супруга засуетилась, подавая ему ложку и ветошь.

– Чем, полезен то могу тебе быть, Полонеюшка? Он засучил рукава рубахи и взял ложкой грибочков. Заботливая супруга уже ставила перед мужем миску с наваристой похлебкой.

– А ты, Ботко Боримирович, возьми из монет моих триста штук, да пошли в Вережи. Пошли, да не сказывай, что я дала. Пущай думают, что от тебя, а лучше скажи, что люди собрали.

– Да ты, смеешься, душа моя? Хохотнул хозяин избы. – Откель у людей то добро такое? Да и у меня. Вон иные боятся, что зиму не переживут. Слава богам, лето на дворе, глядишь и урожайным выдастся. Да поборник у князя нынче в три шкуры дерет, народ ропщет.

– Выдастся, Ботко Боримирович, непременно выдастся. И лето выдастся и с поборником разберемся. Уверила его Полонея. – Да, токмо никто не должен знать, что я им те золотые прислала. Да и какая им разница. Да вон хоть с капища передали. А я уж с Любочадом потолкую коли что.

– И то правда твоя, Полонеюшка. И то правда. Согласился хозяин, поднося ко рту кружку с квасом.

– Ты еще вот что, Ботко Боримирович. Полонея потянулась за пирожком. – Пришли ко мне телегу. Передам скарбу всякого. Мне без надобности, а людям впрок. Цыплят, да гусят возьмешь. И еще хлопца своего в Полоцк снаряди за мастером печным. Знатный мастер Прян. Мне такую печь сложил, что и нарадоваться не могу. Пусть и людям поможет в новых избах печи по – белому поставит. – Знаю, что раздашь все по справедливости. Как отстроятся нужно будет из Корнищей прикупить нуждающимся коров и поросят. Люди сказывали, у них там приплод случился большой.

– Приплод большой, да падеж у них тоже не малый. Хворый приплод. В Корнищах вообще последние три лета скотина слабая. И птица никудышная. – Ну, коли так, то тем более бери. Сено заговорю. Возьмешь с собой, как соберетесь в Корнищи. Останьтесь там, на пару – тройку дней, отпоите скотину, что купите дегтярной водицей и все наладится и сеном заговоренным. Перед глазами девушки промелькнул неясный образ, да исчез.

– А что у них со скотиной то?

– Животом у них скотина мается. Вмешалась в разговор Зоряна. – Тамошняя знахарка долгие годы жила в землях чужих у ромеев. Видать и позабыла, а глядишь и не знала о том, как нашу скотину содержать. Все у нее на ромейский лад. А они ведь наши животинки то, и не завсегда им чужое подходит.

– Так может я с их старостой потолкую чтоб гнал ее в три шеи? Предложил староста.

– Ты в это дело не лезь, Ботко Боримирович. С их знахаркой кто надо потолкует и вразумит. А тебе лишние враги ни к чему. Да и виды у него на эту женщину имеются. Вначале сказала Полонея, а после поняла, что сказано верно. Так, что, разберутся те, кому должно. Староста кивнул, соглашаясь с сердобольной гостьей. – А что невестка, то Соломатина?

– Дак, в огонь бросилась. Вздохнул староста. – Они там сами не свои. Сидят в общинной избе. Народ на них чуть не набросился. Всё дух вышибить собирались. Едва отбили несчастных. Да и нынче еще злы.

– А ты защити их, голубчик. Попросила гостья, глотая квас. Да и труда особого не составит, когда монеты раздавать станешь. Людям легче будет и от сердца чуть отойдет у них горечь утраты непосильным трудом нажитого. У нее, покойницы, дочка больно смышленая. Свезу ее к матушке Ведагоре. Пусть там обретается. А то люди не спустят. За материны грехи девке придется расплачиваться всю жизнь. Вот как невестку свою вести станешь и девочку приведи. В скиту ей ладно будет. А как вырастет, то отправят ее служить куда подальше, может ближе к Нево озеру иль еще куда. По любому не обидят, и в нужде не оставят.

– Все устрою, душенька, все устрою. Пообещал Ботко Боримирович. – И ладно, что девочку заберешь. Не будет ей теперича жития тут. Сгубят сердешную. Старостина суложь, управившись с хозяйством, наконец присела, выставив на стол еще пирогов с разными начинками и вздохнула с облегчением.

Полонея подошла к ведру с колодезной водой, что принес хлопчик, поставила над водою ладони и зашептала едва слышно заговор.

– Вот, хозяйка. Пусть снесут в клеть к невестке. Она достала из-за пояса серебряное пряслице, потерла его в ладонях и, дыхнув на него пробормотала что – то, что хозяева не разобрали и положила в ведро. – Пусть пьет эту водицу и здрава возвратиться. Зоряна встала и поклонилась с широкой улыбкой на лице. – Чтоб мы делали без тебя, Полонеюшка? Кабы не ты то, чтоб делали.

– Ох, дорогая хозяюшка благодарствую на добром слове, но чай боги бы не оставили своей помощью и милостью вас. Прислала бы Матушка Ведогора другую лечейку.