Радушные Держащая купол Глава семнадцатая

Задушевный разговор девушек прервал вошедший в избу житель веси Козимир. Тот поклонился всем и обратился к Полонее.

– Помоги, Полонеюшка, беда у меня, уж не ведаю, что и делать мне. Едва дошел.

– Здрав будь Козимир! Чем помочь тебе, соколик? Полонея указала девушкам кивком головы на дверь и те быстро ушли на улицу, прихватив с собой ножи и корыто с грибами.

– Да во время пожара привалило меня бревном. Думал, отлежусь и пройдет. Агна - суложь моя, мазала какими – то снадобьями, да вот ничего не помогает мне. Он коснулся рукой правого бока, спускаясь руками вниз к бедру. Знахарка достала из сундука чистую холстину и постелила поверх настельника, потом подошла к мужчине, помогла ему снять рубаху и опустить порты. На боку страдальца разлился черный синяк, спускающийся вниз по бедру, набухший от прилившей крови плотный, словно кость.

– О, братец! Уж не знаю, чем тебя жена мазала. Но тут у тебя не просто беда, а страх божий. Ее пальцы коснулись горячей пульсирующей, плотной кожи, натянутой и готовой в любой момент лопнуть. – Ложись – ка, соколик. Как же ты дошел сюда? Она уложила мужчину на лавку и устроила удобнее на боку, подложив по разные стороны подушки.

– Чеслава!  Громко позвала знахарка. Та быстро появилась в дверях. – Принеси, будь добра пиявок из подпола. Все три кувшина. Подруга кивнула и отправилась выполнять просьбу. Бегом метнувшись в подпол, принесла три больших глиняных кувшина, поставила их на стол. Козимир покосился на кувшины.

– Пиявки? С опаской спросил он, напрягаясь всем телом.

– Будет легче, Казимир. Ложись удобнее. Это надолго. Она накрыла его свежей, пахнущей травами простыней. – Я поставлю пиявки, а как кровь перестанет идти, вскрою нарыв и наложу снадобье. Придется тебе нынче остаться тут, дабы я поутру поглядела. Появилась Чеслава с большим кувшинов, сверху обмотанным плотной ветошью. – Чеслава, пусть сегодня Ланка ляжет спать у тебя. Казимир останется до утра.

– Ладно. Буду нужна, я во дворе. Девушка вышла, а Полонея захватив несколько пиявок в ладонь стала прикладывать их к горячей пульсирующей болью плоти Казимира.

– Ну вот, умница моя разумница, похвалила присосавшуюся пиявку на край синяка знахарка и споро наставила с два десятка разного размера пиявок по больным местам и вокруг.

– Не больно. Словно попустило. Сказал Казимир, блаженно прикрывая глаза.

«Мужчины», подумала про себя Полонея. В бой летят, лишь мечи свистят, а лишь свою кровь завидят, так и чувствуют себя неловко»

– Справишься, Козимир. Ты славный воин и не с таки м справлялся. Люди сказывали, доблесть твоя превыше многих служивых людей» Подбодрила мужчину Полонея. Тот слегка растянул в улыбке тонкие губы. По душе видно пришлись ему напоминания о заслугах его.

Полонея слегка прикусила край нижней губы слева и, внимательно следила за тем, как сокращаются тела червяков, увеличиваясь в размерах. Вскоре пиявки, насытившись, стали отпадать одна за другой, а из укусов текла бурая грязная кровь, издающая тошнотворный запах гниющей плоти.
 
– Ох, Казимир, вовремя же ты ко мне пришел. Еще почитай, пара дён и поправить было бы ничего нельзя. Омертвение на месте синяка началось бы и все. Что ж ты тянул то почитай две седмицы?

Мужчина смущенно смотрел на знахарку, не зная, как оправдать свою самонадеянность.

– Агна говорила мне идти, а я думал, что все, итак, пройдет, а как жар перестал сходить, так она уж погнала меня тебе.

– Ты не дай боги, как вдругорядь что случиться, лучше о восьми своих детях подумай и об Агне, что лишь недавно от бремени разрешилась. Как они без тебя будут, и как твой брат их избу и хозяйство к рукам приберет, а мать твою – старуху выгонит.

Тряпица, покрывавшая ранки от пиявочных укусов, медленно пропитывалась темной кровью. Полонея встала и заварила несколько щепотей трав, потом накапала в чашу настойки чаги и разбавила водой.

– На – ка, выпей.
 
Казимир послушно выпил и снова положил голову на подушки. Полонея заменила тряпицу, прощупывая пальцами места между укусами. Выходящая кровь быстро преобразовывалась в огромные черные сгустки.

Она достала из сундука склянку с настойкой марьиного корня, накапала в чашу и снова дала выпить хворому.

– Давай – ка пей. Мужчина послушно выпил, а когда Полонея положила на его голову ладонь заснул. Она же тонким ножом вскрыла приподнявшуюся горкой верхушку синяка и остатки гноя, вперемежку с разжиженной пиявками гнилой кровью пролились в приставленную к ушибленному месту плошку. Очистив остатки нагноения, приложила мазь, свежую тряпицу и подперла руну большой подушкой, не имея возможности его перевязать и не желая будить.

– Завтра отек будет большой, но синяк начнет светлеть к вечеру или на другой день. Поутру поставлю тебе пиявки на печень, дам мази и травы и можешь к вечеру возвращаться домой. Больше себе, чем ему сказала знахарка.

– Здравия. В избе появилась Агна с младенцем на руках и тревожно смотрела на знахарку.

– И тебя пусть боги берегут, Агна! Не тревожься. Успокоила она женщину. – Все будет ладно. Кости целы, а мясо заживет. Только больше так не делайте. Коли что случается, нужно ко мне или к Любочаду идти. Кабы, еще пару дней не пришел, то и год бы ему кончился. Да ты садись, Агна. Хозяйка махнула головой в сторону лавки.

– Садись, вон и взвар из сушеных яблок на столе холодный, попей с дороги. – Как дочку то назвала? – Полонея кивнула на сверток.

–Малка. В память о прабабке. Судьба у нее добрая была, в радости да сытная. Авось и за дочку мою помолиться покойница и ее удачу моя Малка унаследует. Что дальше то делать? Не, обращая внимания, на кувшин с взваром спросила женщина.

– Пока ничего. Все что нужно сделаю я. Ты вот что, завтра к вечеру пришли повозку ему. Пока нельзя ему ходить так далеко. Женщина послушно замахала головой и заплакала. – Агна! Чего ты плачешь, родимая? Полонея повернула к той голову.

– Страшно мне, боязно. Столь уж дней боязно. Я ж все его к тебе отправляла, а он ни в какую. Что мне делать без него, как я без Казимира то моего, а дети. Она потерла рукой левую грудь и поморщилась от боли.

– Да, что ты распричиталась? Все будет ладно! Уже ладно. Завтра вернется твой Казимир домой. А на четвертый день снова ко мне его привезете. Дам ему и травки, и зелья, мазь. Поставим еще пиявок и все станет краше прежнего.

– Правда? С надеждой смотрела на знахарку Агна. Полонея, улыбаясь закивала головой.

– Что с грудью то у тебя, Агна? От внимания хозяйки не укрылось, что та в который уж раз трет грудь и морщиться. Девушка вымыла руки и насухо вытерла их мягкой ветошью.

– Да грудница у меня. Отвары прикладывала, не помогает. Семь мальцов выкормила, никогда такого не случалось. А тут вот. Прикоснуться больно. Кормлю из одной, а эта аки камень.

Хозяйка избы подошла к женщине. Взяла у нее ребенка.

– Ну – ка, скидывай рубаху. Посмотрю, что можно сделать. Она ласково смотрела на спящую крохотную девочку, нежно погладила ее по щечке тыльной стороной указательного пальца. Малышка открыла глазки, внимательно разглядывая незнакомое лицо, медленно зевнула и снова погрузилась в спокойный сон. Полонея унесла ее к себе в клеть и уложила на постель.

Обнаженная до пояса Агна прикрывала ладонями груди. Левая, заметно больше другой, налилась под тяжестью наполнившего ее, загустевшего молока. Синяя сеточка прожилок, проступала над покрасневшей кожей. Полонея, не касаясь разгоряченной плоти, ощупала грудь по кругу.

– Так я всех пиявок на ваш род изведу. Толи шутя, толи серьезно сообщила Полонея, прикладывая по две пиявки на обе ключицы и две рядом с подмышечной впадиной Агны. – Они помогут снять отек. А потом я наложу тебе мазь и буду делать растирание. Нужно высвободить застоялое молоко.

– Это больно? Со слезами на глазах спросила женщина.

– Я сделаю так, что больно не будет. Придется тебе остаться с мужем тут на ночь, дабы я по утру убедилась, что все ладно. Агна закивала, соглашаясь. – Как дети?

– Слава богам! Все здоровы. Пожар до нас не дошел. Дису, старшую доченьку по осени замуж выдаем. Таислав – сыночек наш отправляется в дружину князя. Мой брат за ним присмотрит и подсобит, коль что, заступится. Поросят целое бортище народилось. Откормим. Будет, что дочке отдать, когда в дом мужа пойдет. Женщина продолжала перечислять домашние новости, а ее муж спокойно спал в клети для болящих, густо намазанный целебными мазями и напоенный травными сборами.
Полонея сняла наевшихся пиявок, смазала грудь женщины густой жирной мазью и стала растирать умелыми движениями, освобождая из грудных протоков темно – желтое густое как масло молоко. Мазь заметно холодила воспаленную плоть. Вначале напряженная Агна, расслабилась и, откинувшись на заботливо подложенные хозяйкой к стене на лавке подушки заснула под тихое гудение заговоров знахарки. Та медленно продолжала свое дело, пока грудь не стала мягкой. Потом смыла остатки мази смоченной в горячей воде ветошью, смазала грудь женщины сиреневатой жидкостью, обернула ее чистой тряпицей и, уложив женщину на лавку, накрыла легким покрывалом, оставила почивать, установив у изголовья женщины дымящую травами каменную плошку.

Войдя в свою клеть, Полонея увидела, что крошечная Малка проснулась и лежит, рассматривая потолок. Она перепеленала малышку в чистое и вышла с ней на крыльцо.
– Какая красавица! Умилилась девочке Чеслава, а Ланка с улыбкой кивнула.

– Дай боги ей счастья и жизни ладной.

– Дай боги. Согласилась с девушками Полонея. – Принесите из сарая колыбель, застелите ее чистым и поставьте близ матери. Пусть Агна поспит.

– Ну, так малышка же скоро запросит есть и не выспится она. Сказала Ланка.

– Не запросит. До третьих петухов проспит. Уверенно сообщила Полонея, поглаживая ребенка по животику. – До третьих петухов, проспит крошечка Малка. До третьих петухов. Повторяла она, ласково глядя в глазки девочки и растягивая слова. – Спи сладко, сладко до третьих петухов. И мамочка твоя поспит – отдохнет, хворь из тела уйдет. И покормит с петухами, Малку с карими очами. Она нежно целовала малышку в лобик.