Цветики. Люцерна

Шёпот тонн песков. Вой голодной пустоши, мертворожденной в своём раскалённом величии.

Цветик люцерны, стоило начаться восходу, стала закапываться в песок. Чем ниже – тем прохладнее становилось её стеблям, тем безопаснее она себя ощущала. Погоня, неумолимая, ведущаяся за ней по ночам, тоже остановилась – никто из двоих не желал быть спалённым под лучами солнца.

Всё началось бесконечно много оборотов солнца назад. Буквально с момента, когда цветик люцерны выбралась из семечка и раскрыла глаза.

Есть традиция, что каждый новый росток необходимо встречать солнцем и улыбками. Но эта цветик припозднилась и, в отличии от сестёр, открыла глаза только ночью. Напротив сидело нечто огромное и улыбалось, словно ожидало её пробуждения.

Существо хищно щурилось, потирая передние лапки. Серо-жёлтые крылья, обвитая серыми волосками грудь. Она очень выделялась на зелёном фоне куста, казалась чужеродной, будто из другого мира.

– Я подожду, пока ты не зацветёшь, – прострекотала насекомик, отступая всё с той же застывшей улыбкой. – Тогда мы встретимся снова.

Люцерна на тот момент не поняла значения этих слов и того, как эта встреча повлияет в итоге на всю её дальнейшую жизнь. Она продолжила жить среди кустов таких же как она, и получила собственное имя – Люцер. Все остальные имена были уже заняты, так широко было поле. Имя Люцер было именем десятков её сестёр.

– Как дела, Люцер?

– Неплохо, неплохо, Люцер. Хорошая погода, верно?

Так общались между собой те цветики. Проживали они на юге, и радовались даже самому жаркому солнцу. Но пустыня, соседствующая рядом с ними, вынуждала их с каждым сезоном немного сдвигать свои рассады.

Цветик люцерны лишь позднее узнала, что при рождении она встретила насекомика. До этого она считала ту встречу странным полузабытым сном, рождённым не слишком плодородной почвой.

Насекомики абсолютно безжалостные создания, лишённые эмпатии даже к своим собратьям. Потерпев поражение в своих бесчисленных попытках навредить цветикам, они обычно не расстраивались и неторопливо обдумывали следующий шаг. Многие насекомики даже предпочитали охоте торговлю – вариант бескровный и гораздо более приятный, чем риск потерять голову или несколько лапок.

Но насекомик, что предстала перед ней в первый день жизни, была другой. Её прозвали люцерновой совкой. Бабочка, что охотится в ночи.

И именно её выводок убили родители Люцер. Днём, пока бабочка спала, они собрали группу цветиков и копьями разворошили все яйца, закололи всех гусениц. Звонко лопались под ударами ног зелёные кругляши, спрятанные до того под листья. Не удалось цветикам добраться только до матери – она спряталась слишком высоко, чтобы простому цветику удалось обнаружить её с земли.

А затем пришла жара. Совке так и не удалось отложить новые яйца, ибо безжалостное солнце даровало ей бесплодие. Цветики праздновали три дня, прячась в тенях кустов, танцуя и потешаясь над поверженным врагом. Уж скольких её племя поело, скольким перегрызли шеи жирные гусеницы – и вот впереди у них было время восстановиться и вновь набрать свою численность.

Так и жила Люцер в окружении сестёр, лишь изредка вспоминая о той встрече в день своего рождения. Но ночь от ночи, не смотря на отсутствие гусениц, количество сестёр сокращалось. Сначала никто не придал этому внимания – дикая степь таила множество опасностей для молодых цветиков. Но Люцер было неспокойно.

– Люцеры, нам нужно покинуть колонию и поскорее уйти, – говорила она сёстрам, до белых костяшек сжимая своё копьё.

– Не глупи, Люцер. Куда мы пойдём? Дальше либо пустыня, либо бесплодные заражённые земли. Любой путь – самоубийство. Будем двигаться вместе с остальными, потихоньку. Так и безопаснее, и мороки меньше.

Люцер оставалось лишь нервно закусывать губу. Постепенно её настигала паранойя. Она стала меньше спать, и всё чаще – бодрствовать по ночам, следя, появится ли люцерновая совка. Она крепко прижимала к груди копьё, стоя напротив двери в их домик вместо сна.

Но сёстры продолжали бесследно убывать. Все, кто не спал с ней в одном домике, таяли на глазах. Настолько быстро, что уже другие цветики с иных зарослей люцерны начали между собой шептаться.

– Вам нужно уйти и увести насекомика за собой! – предъявили они ультиматум соседям. – Ведь, закончив с вами, она непременно переключится на нас.

– Так давайте объединим силы и найдём, где она прячется днём. Или усилим ночные патрули. Что нам может сделать одна-единственная насекомик? – вопрошали в ответ Люцеры.

Спор продолжался весь день, хотя исход его был очевиден. Соседей банально выходило гораздо больше, чем оставшейся щепотки дочерей Люцер.

На следующую ночь пропали трое из них.

И пока остальные, покрепче перехватив копья, готовились к своей последней ночи, намереваясь либо погибнуть, либо убить насекомика, младшая Люцера бежала. Она бежала к пустыне, ловко огибая камни и перепрыгивая сухие веточки. С каждым прыжком степь становилась всё суше, пока не иссякла последняя влага в округе. Ни разу не обернувшись, уже через неделю она добралась до пустыни, на бегу протыкая любого жука, что посмел затормозить её бег.

Пока, наконец, вокруг не осталось ни одного растения, ни одного жука. Только бескрайние песчаные просторы и солнце, опаляющее фиолетовые лепестки. Люцер шумно выдохнула. Воздух рябил от жара, её листья иссохли, стали тонкими и колкими. Даже просто дышать приносило страдание – каждый вдох иссушал её изнутри, унося столь необходимую влагу.

«Живы ли мои сёстры? Наверняка нет. Она, совка, уже убила их всех. И теперь она прилетит за мной, как и обещала».

Люцер придумала простое решение для своего выживания. Днём она закапывалась в землю и сидела в ней до заката. Затем – бежала что есть сил, пока не становилось настолько холодно, что сводило ноги. Сосуды сужались, и все движения начинали затормаживаться. И вновь – закапывалась вниз. В своей маленькой ямке она снимала ботинки и обходилась теми немногими крохами питательных веществ, что удавалось наскрести её корням. Лицо она прикрыла собственным листком, чтобы песок не забивался внутрь во время её привалов. По счастью организм успел адаптироваться даже к этим условиям, пусть ей и приходилось не сладко.

Ночью она нет-нет да оборачивалась. Иногда на горизонте ей чудилось движение. Слишком далеко, чтобы разглядеть, слишком близко, чтобы останавливаться. Совка, что при желании может слиться с песком, явно бы не стала отступать от своей цели. Люцер знала, что осталась последней из своих сестёр. И что век бабочек слишком короток, чтобы они тратили время на что-либо кроме своих целей.

«Ну почему наступила жара, ну почему она не смогла просто отложить яйца на других листах», – мысленно жаловалась Люцер в пустоту.

Когда отсутствие воды уже начало сводить её с ума, и цветик всерьёз посматривала на свою руку с мыслями о том, осталась ли в ней хоть капелька сока, которую она могла бы выпить, она увидела их.

Застывшие, перекрученные, сухие. Простирающие руки к небу, словно стремясь его обнять – она шла мимо засохших цветиков, как по бескрайнему тихому кладбищу. Поначалу она долго рассматривала свою первую находку, затем попыталась разбудить. Но цветик-веточка не дрогнул, лишь упал в песок, поднимая к верху короткие корни.

– Что у вас тут произошло?.. – бормотала Люцер, осторожно обходя всех остальных.

Но затем в её кружащейся голове во время очередного привала под песком возникла новая спонтанная мысль. Те засохшие цветики были веточкового типа. Могла ли в них остаться хоть какая-то влага?..

И вот, не тратя времени, уже на закате она решила это выяснить. Пока совка ещё не проснулась, пока вечная погоня не продолжилась, она повалила цветика веточку на землю и разбила ей копьём грудь. Внутри что-то блеснуло. В закатной дымке всё ещё остывающей пустыни на секунду показалась капелька влаги – и тут же испарилась. Веточка никак не отреагировала, так и оставшись в своей молящей о чём-то позе с благоговейным выражением на лице. Словно бы даже и не умерла, но такую мысль Люцер мгновенно отогнала.

«Нет. Они все уже окончательно засохли. Если не хочу стать такой же – нужно хотя бы собрать с них немного воды».

То, что она мысленно называла водой, вовсе ею не являлось. Но ради собственного рассудка она исключала любой другой возможный вариант.

С тех пор её путь стал более извилистым – приходилось выискивать на горизонте всё новых и новых цветиков веточек. И разрубать их только по ночам, чтобы драгоценная влага не испарилась в ту же секунду. Цветочное сердце щемило от страха при мысли, что с каждой минутой задержки шорох крыльев мог послышаться совсем рядом, но видимо и совке приходилось нелегко, раз она так тянула с погоней.

«Ну конечно, тут же нет никакой зелени, кроме меня, чтобы ей подкрепиться», – с усмешкой думала Люцер, припадая к очередной своей капельке, продлевающей ей жизнь хотя бы на пару часов.

Лишь об одном она жалела – у неё не было никакой возможности сделать запас воды. Убегая без оглядки из родной степи, она никак не предполагала, что окажется в настолько суровых условиях. Так что со временем она начала поваливать, разрубать и выпивать каждую видимую веточку, не пропуская ни одной.

И эти веточки спасли её во второй раз, выведя своими нестройными рядами к баобабу. Люцер замерла при виде чего-то настолько гигантского, когда взобралась на очередной бархан.

Исполин был настолько могуч, настолько напитанным влагой казался его жирный ствол, что она невольно сглотнула. Затем резко встряхнула головой.

«О чём это я?! Я не буду пить сок дерева. Это омерзительно. Это противоестественно. Нет, я просто попрошу у них временного приюта».

Но мысль о люцерновой совке вновь заставила её содрогнуться в ужасе.

«Нет, я не могу останавливаться. Промедлю – и она меня тут же найдёт, наверняка. Сольётся с корой, прокрадётся ночью по веткам, и меня не станет. Мой род Люцер прервётся так же, как прервался её собственный. Нет-нет-нет. Этому не бывать».

Тряся головой, Люцер побрела дальше. Один из лепестков с её головы, окончательно высохнув, упал.

«Надо бы себя как-то подбодрить. А то это совсем никуда не годится. Соберу в него побольше воды – и выпью всю сразу! Может быть, даже смогу набрать столько, сколько набирала дома. Вот бы мне хоть капельку росы!»

Ветки хрустели и скрипели. Руки после столь долгого пути ослабли, ноги едва плелись. Утешало Люцер только то, что её преследовательница могла чувствовать себя ещё хуже. Чем питалась совка всё это время? Где брала воду? Быть может, кто-то ещё из цветиков люцерн вскоре последовал за Люцер – и, убивая их одну за одной, пожирая нектар и жизненные соки, бабочка могла продолжать свой путь.

Люцер сидела на остывшем песке. Над её головой сияли бескрайние галактики, мерцали далёкие холодные звёзды. Степенно плыли редкие для этой местности облака. Она сидела возле последнего в округе засохшего цветика. Как назывался их род, Люцер не знала. Она никогда до того даже не догадывалась, что цветики когда-то могли существовать в пустыне, особенно так глубоко. Но вот и она, как перекати-поле из легенд, уже бесконечно долго путешествует по этим пескам, нигде не задерживаясь и питаясь чем придётся.

– Интересно, как ты тут оказалась? – спросила она веточку, отставляя в сторону копьё. – Я бежала так быстро и боялась так долго, что даже не помню, каково это, не бояться.

Веточка не отвечала, смотря куда-то в глубины космоса.

– А ведь будь у меня силы, я могла бы попытаться победить эту совку. Вступить с ней в последний бой, как до того хотели сделать мои сёстры. Их, наверняка, уже нет в живых, но зато они не тряслись от каждого шороха, как это делаю я.

Песок омывал и подтачивал веточку. Она выглядела идеальным собеседником. Глаза закрыты, руки широко раскрыты, словно для объятий. Люцер было даже немного жаль, что в скором времени и её придётся разломать.

– А знаешь что, я тут собрала довольно много воды. Хватит на два глотка. Но одной пить как-то совсем грустно, особенно учитывая, сколько сил уходит, чтобы добыть хотя бы капельку. Попей и ты.

Люцер обмакнула кончик пальца и поместила капельку на иссохшие губы веточки. Капелька, блеснув, скатилась куда-то внутрь. Мгновение – и не осталось ни следа.

– Какая ты жадная! Я вот с тобой делюсь, а ты со мной – нет. Ещё и выпила так быстро, – Люцер счастливо рассмеялась, словно веточка с ней говорила. – Ну хорошо, пусть ты и жадная, зато послушная. И со мной не споришь. Держи вторую, но остальное я выпью сама, ха-ха!

Вторая капелька исчезла точно таким же способом. Тряхнув головой, мол: «Ну не сошла ли я с ума?» – Люцер быстро выпила то, что ей удалось собрать. Времени было мало, она и так задержалась слишком надолго. Прятаться или бежать – но нужно было что-то предпринимать.

Однако, когда она убрала от лица собственный иссохший лепесток, куда собирала воду, то замерла. Веточка начала шевелиться. Показались маленькие розовые лепестки, робкая зелень покрыла границы. Длинные ресницы пришли в движение, и глаза цветика медленно и с наслаждением открылись.

– А? Что? Уже дождь? Уххх, как же сладко я спала! – сказала веточка, потягиваясь.

Люцер молча смотрела на неё.

– А? А? Ой! Новый цветик. Не видела таких, как ты. Прости, мне пока мало воды капнуло, так что встать ещё не могу. Я – цветик саксаул! И зовут меня... – глаза саксаул расширились. – А зачем ты берёшь копьё?..

Смотря на лепестки этого цветика, Люцер наконец-то нашла для себя единственный способ победить.

Люцер копала. Полуденное солнце иссушало её дотла, но больше это цветика не беспокоило. В ней теплилась молодая завязь, её лепестки сомкнулись, образуя под собой маленькое плотное семечко, растущее теперь на макушке. Ей хватило совсем чуть-чуть пыльцы, чтобы убрать из своей груди любой страх. Те веточки, саксаулы, спасли её уже в третий раз.

Пусть её тело иссохнет. Пусть бабочка, если она вообще ещё жива, если она вообще отправилась за ней в пустыню, увидит её труп. Но она победила. Ведь жара убьёт её раньше, чем люцерновая совка.

Её род продолжится, она была в этом уверенна. Нужно только правильно себя прикопать.

Она нашла правильное место. Она перетащила много, очень много саксаулов. Сложила их вокруг себя. Если пойдёт дождь – они проснутся, проснётся и семечко. Появится новая Люцер, и уж саксаул точно смогут её защитить. И то будет четвёртый и последний раз, когда они помогут цветикам люцерны. Пусть и каждый из этих случаев был помимо их воли.

Так Люцер думала, закрывая глаза. Песок засыпался в свежевскопанную ямку, падая ей на руки, ноги, лицо. Его шорох напоминал ей крылья бабочки.

– А, пришла, наконец, – она усмехнулась, обветренные губы тут же лопнули. – Лети-ка ты куда подальше, совка. Я – победила.

Конец.
Чуть больше иллюстраций к этой истории Вы можете найти в моём паблике в ВК - персикис!

Если Вам понравилось, то можете прочитать эпизод Цветиков про малиновый куст:
http://proza.ru/2025/04/15/1828