Радушные Держащая купол 2 Глава вторая

День лишь начал клониться к закату, когда она вышла из леса и подошла к своему двору. Вдоль забора лежали свежесрубленные толщиной с пядь березовые стволы, уже обтёсанные по бокам, чтобы легче их было подгонять встык.

Старую избу успели раскатать и снесли останки со двора. Вокруг печки было прибрано, а на месте старого лаза в подпол красовалась новая белеющая свежей древесиной крышка. Столбы для навеса уже вкопали в землю, а по двору разносился пьянящий аромат жаренной на углях свинины.

 Завидев хозяйку гридни, рассевшиеся по всему двору по тут, то там подскакивали и, приветствуя и кланялись. Она заботливо махнула рукой, чтобы те не отрывались от вечери.

– В самый раз ты вернулась! - радостно поприветствовал ее Пахом. – В аккурат, мясо снимаю. Где будешь снедать? Он заботливо разложил на деревянном блюде поверх тонкой лепешки куски мяса. Она втянула в рот веточку мокрицы, которую жевала дорогой и проглотила.

– Да. Здесь с вами, вечер добрый, чего в избе то томиться. Сейчас лишь умоюсь да переоденусь с дороги. Вспомнив, что с утра ничего не ела, она почувствовала сильный голод.

– Что? Нашлась травка то твоя?  Спросил князь с надеждой глядя на девушку, когда та вошла к нему в клеть.

– Да нашлась. С чего бы ей не найтись. Она посмотрела на пустую склянку с зельем, что оставляла. Луна молодая нынче. Поутру и почнем. Теперь все от тебя зависит, князь. – Коли сдюжишь, то через две луны сильней тебя лишь великаны останутся. Коли не сможешь вытерпеть, то прости, братец, не судьба.

– Я готов! Голос его был полон решимости и от напряжения звенел стальными нотками.

– Ты подожди, родимый так говорить. Пойми, я ведь с тобой тут не в ладки играть собираюсь. Не говорила я тебе до времени. Но вот вишь, какая неладная приключилась с тобой. Тот меч, коим тебя рубанули, заговорен был особо. Да и не то, чтобы особо, но вот чары, что в него вложены, страсть какие древние. Оттого их и не углядели ни лекари твои, ни ведуны, ибо, что не знаешь, то и не видишь, чуешь, неладное, но узреть …. Она развела руками и вздохнула. – Узреть не получается. Снова вздох. – Погоди, умоюсь с дороги и вышла.

Твердислав некоторое время лишь слышал плеск воды в ушате. Потом все стихло и краткое время спустя снова появилась Полонея в чистой рубахе, расклешенной от пояса, а сверху на ней было платье с проймой ниже талии, открывающее соблазнительные изгибы стройного крепкого тела, в узкой нижней сорочке.

– Платье у тебя какое замысловатое. Мне нравится. – Князь ласково оглядывал хозяйку.

– Да и мне тоже. Девушка была довольна произведенным впечатлением. – На Руяне на чужестранках углядела и себе таких нашила. – объяснила она. Потом снова стала серьезной. – Уж не знаю, нужно ли тебе поведать, как все у нас тобой будет делаться. Но часть все же должна, чтобы ты лишний раз не беспокоился. Чары, понимаешь ли, эти уже с тобою срослись. Кабы, сразу бы, то все легче бы было. Тут вдруг встрепенулась, словно вспомнила что. Внимательно поглядела на него. – Князь! А где оберег твой? Вдруг спросила она.

– Какой оберег? – удивился мужчина. – Та, не зная, как ей выкрутиться, чтобы не сказать какой она оберег имела в виду. – Да, я тут думала, от чего ты жив то остался. И, смекнула, что у тебя мог быть оберег.

– В сундуке лежит мой оберег. Твердислав повернул голову в сторону сундука с его пожитками, что привезли вместе с князем. – Да сама вон открой и погляди.  Полонея нерешительно коснулась крышки сундука, а потом смело его распахнула. – Там слева, внизу его Пахом положил. Она отодвинула лежащие сверху рубахи, и, просунув ниже ладонь, нащупала, мешочек. Когда вытащила его, Твердислав подтвердил, что там и лежит его оберег. Развязав кожаный мешочек, она достала оттуда предмет похожий на оберег, но лишь похожий.

Холодок пробежал по спине и в горле пересохло. В золотую круглую пластину вплавлен квадрат из сланца, а на нем прикреплена девяти концов звезда из какого-то черного камня, похожего на гладко шлифованный обсидиан. Весь предмет был густо испещрен разными символами и знаками, значение которых она не знала, но похолодевшие пальцы рук ничего хорошего не сулили.

Смутные воспоминания стали кружится перед глазами. Она вспомнила, что в книгах, и свитках, которые ей в свои редкие визиты привозили Наволод и Старер, что-то подобное было. Но что она сейчас не могла вспомнить. Приходящие в голову мысли, разбегались. Возникшее состояние было похоже, на действие отводящих глаза чар, какие творили северные вёльвы. Но северные вельвы делали другие обереги и если и использовали девятилучевую звезду, то творили ее из яхонта, аметиста или янтаря. Те, что подешевле просто из подручных скальных осколков и мрамора. Очень редко из сердолика или бирюзы, что в тех краях не то чтобы дорогая. Она просто баснословно дорогущая.

Приворотные чары, что были поверху странной волшбы развеялись сразу, лишь Полонея взяла вещицу в ладони. А уж в чем, а в приворотных чарах северным вёльвам равных было не много. Словно эти наляпали на все остальное сверху, до кучи. Но опять же девяти конечная звезда - символ достижений и стабильности. Многие чародеи в чужих землях используют ее как связь силовых центров в человеческом теле, семь лучей – это центры, а остальные два земля и небо. Закрался вопрос: Чьим достижениям и стабильности должен служить этот предмет, подаренный князю, как оберег? И, какие такие достижения и стабильность он должен был передавать через князя своего хозяину? В груди нарастало нечто липкое и тревожное, некоторые знаки ей все же были знакомы, но их смысла она не знала. И не могла сейчас ощутить.

– Странная вещица, князь. Кто тебе ее дал?  Князь слегка смутился под взором ведуньи.

– Да… полюбовница моя Геня. – Полонею пробрал холод и даже слегка тряхнуло.

– Геня, говоришь. – она задумчиво смотрела на странный оберег. Потом взяла запястье мужчины в руку и через пульс, мерно бьющийся на запястье, углядела образ его полюбовницы Гени. Потом поднялась на ноги.

– Недосуг мне сейчас разбираться с этой штукой, князь, но ты уж не серчай, этот дар от твоей возлюбленной я пока у тебя заберу. Князь ничего не успел ответить. На пороге стоял Пахом.

– Полонеюшка. Мясо ж стынет? – Он так добродушно на нее смотрел, что та улыбнулась и прыснула добрым смехом.

–Ты, то поснедал, княже? Обратилась она к лежащему.

– Да не хочу я. – его голос звучал обреченно. – Договаривай, давай, что хотела.

– Не сейчас, князь. Чуть позднее. Подумать мне надо. – А знаешь, давай ка мы тебя на двор вынесем, и там ты все же поешь. Князь хотел было отказаться. – Пахом давай- ка мы князя нашего на двор вынесем. Обожди, я сейчас сено прикажу положить. Через минут десять, Полонея отправила в избу несколько гридней перенести князя. Когда того вынесли на улицу, то его ожидало полу сидячее нагромождение из тюков сена. Спинка опиралась на стену подыизбицы, а с боков тюки были подперты бревнами. Сверху все это накрыли шкурами.

– Трон, прям таки - заметил князь, и на его лицо набежала тень. Потом очень тихо проговорил. – Я соломенный князь. Когда его уложили, полусидя на сломе крытой мехом, Пахом стал кормить. Полонея вышла из двора, отошла саженей за двадцать, разрыла рядом под молодой осиной землю, положив в ямку подарок Гени, и тихо в голос заговорила:

Матушка - Сыра земля.
Силой, ты всегда полна,
Ты впитай в себя все зло,
Что несет то колдовство,
Что впечатано в вещицу.
 Забери! И возродиться
Дай живейным родникам,
Что подвластны лишь богам.

Она некоторое время постояла у ямки, провела над ней рукой. Воздух под ладонью сгустился, становясь словно стекло. И в этом остекленевшем воздухе Полонея стала рассматривать Геню.
Ее взору предстала молодая женщина, с нежной белой как свежевыпавший снег кожей, огромные зеленые глаза, обрамленные длинными густыми ресницами на молодом, наполненном жизненной силой лице, сверкали яхонтами. Сочные пухлые губы слегка тронула нежная манящая улыбка. Длинная точеная шея слегка наклонена в правую сторону, а по плечам рассыпалась копна, не просто светлых, а сверкающих золотом волос.

– Ну, и где ты, красуля Геня взяла этот оберег? Покажи мне, голубка зеленоокая.
В стеклянном воздухе отразилась добротная изба и в ней женщина средних лет, в красном платье плотного шелка, с золотыми колтами на очелье. Волосы той высоко зачесаны вверх, не на местный манер. Ее гладкие, видно не видавшие тяжелой работы руки, унизанные массивными золотыми перстнями лежат на столе, покрытом желтой скатертью.

– Принесла монеты то? В видении Полонеи заговорила женщина.

– Принесла. Но все равно, Алван. Уж слишком дорого ты просишь за свою работу. Я всю скотину продала со двора, украшения, избу заложила и ….

– Геня! Опомнись, родимая! Что-то ты путаешь, красавица. Просишь здесь ты. А я….. Она взяла инкрустированный самоцветами серебряный кубок и сделала из него глоток.

– А я, Генечка, назначаю цену за свою работу.

– Но ведь с других ты в несколько десятков раз меньше берешь.

– Ох! Извини, Геня….. Она снова надпила из своего кубка – Все остальные, голуба моя светлая с князем не делят ложе. Может, кого он и помял разок другой, то в княгини не рвутся. А это ты лишь одна возжелала княгиней стать, Милицу с дороги убрать. Высоко ведь взлететь хочешь. А за высокий полет и плата соответствует. Как говорится от меры в меру.

– Но ведь ты могла и подождать, когда все случится и я стану княгиней, тогда и цену смогла бы больше дать тебе.

– Уволь, краса моя. Я ведь тебе не на богатство оберег делать буду, а чтобы князя оженить на тебе. Хоть первой женой возьмет тебя, хоть десятой мне дела то нет. А вот когда он сделает тебя своей женой и, ты вдруг решишь, что жаден муж твой с тобой, то и на щедрость мужа прикрасу сделать можно. Но это уже совсем другие деньги, горлинка моя сизокрылая.
Голос женщины стелился мягко, но каждое слово отдавало такой жесткостью, что впору ее словами было бы словно клинками метать.
Полонея внимательнее присмотрелась к хозяйке избы. Коснулась ее чар…. Пустышка. То, что может делать эта Алван не шло в сравнение с тем, что было в обереге, который она продала Гене. Приворотные чары, что сверху наляпаны ее, а вот все остальное…. Полонея облизнула пересохшие губы.

– Так – так, дорогая Алван. А тебе кто дал тебе эту штуковину? Тихо произнесла Полонея. Она вошла в мысли Алван, которая продолжала еще что-то надменно говорить униженной Гене. Предчувствовалась.
Ее словно бы обдало холодом. Человек с маленькой бритой головой и несуразно крупными чертами лица. В мочке его правого уха сверкнула серьга в виде распиленной напополам ракушки. Это тот, чьи чары были на мече, которым изувечили, но не смогли убить Твердислава. Именно! Его образ мелькнул видением, когда она впервые осматривала князя.

– Зачем же тебе, человек дорогой  убивать его было? Кто же убивает курицу, что несет золотые яйца? Она попыталась прислушаться к мыслям колдуна, но его образ вдруг померк, а вместо мужчины с маленькой головой и несуразно крупными чертами лица, ее взору предстала Алван. Та лежала на полу своей избы в луже крови с перерезанным горлом, а рядом с ней все тот же серебряный кубок из которого пролилось  кроваво – красное  заморское вином по дорогому тюркской работы ковру.

– Во дела. Что-то понятно, а что-то нет. Лихо как все у вас закручено, лихо. Ну, да ладно. Все тайное рано или поздно станет явным. Полонея сбросила видение и, сформировав из пространства небольшой синий шар, направила его на ямку, в которой лежал злосчастный оберег. Тот ударился о черную звезду. Звезда раскололась и появился запах гниющей рыбы.
– Во, дела! Рыба то тут при чем? Чародейка заглянула  в ямку. Метка из ее чар переливалась искрящимися золотом голубыми лучиками в трещинах разбитого обсидиана. – Умничка. Похвалила она себя. – Ты чудо как хороша! Я чудо как хороша! Девушка хихикнула и загребла ямку носком обувки. – Ай, да я! Снова похвалила себя Полонея. – Ура мне! И тебе! Она подняла вверх голову и улыбнулась тонкому лунному серпу. Потом низко поклонилась на все четыре стороны во все пространство вокруг себя.

Вернувшись на двор, она долго держала ладони в жаре животворящего пламени костра, горевшего рядом с кучей углей, на которой гридни жарили мясо, купая их и очищая от скверны, заложенной в страшном обереге, подаренном князю. Она могла бы сразу уничтожить зловещий дар Гени, но уразумела, что пока рановато, как и рано пока о своих выводах говорить Твердиславу. Наученная горьким опытом в Соулнише  с Гинтере и ее семьей, поучениями волхвов и саамских шаманов, она уже не торопилась ни с выводами, ни со словами.

– Что же ты ушла, Полонеюшка. Мясо то совсем простыло. Ты ни кусочка и не съела. Рядом стоял раздосадованный Пахом. Она задумчиво посмотрела на мужчину.

– Хороший ты человек, Пахом. Тот смутился серьезности в ее голосе.

– Если хороший, то от чего ты смотришь так недобро на  меня.

– Жениться тебе надо. Повернулась в сторону Твердислава.

– Ну, вот как князя на ноги поставишь, то и женюсь, наверное. Есть у меня на примете одна….

– Не туда ты смотришь, Пахом. Не туда.

– Да я б на тебя бы глядел, краса распрекрасная, только кто ж мне позволит на тебя то….

– Опять невпопад, Пахом. Не нужна тебе дочка боярина Силя. Не будет тебе с нею счастья. Приглядись ка лучше к дочке старика Хорва, что держит кожевенные мастерские и лавки. Алтынка любит тебя. И с ней….

– Во, дела! Ты, то откуда прознала?

– Сорока на хвосте принесла, Пахом. Сорока. Она махнула рукой. – Сам решай. Я тебе дала совет. Хоть и не прошенный, но от чистого сердца.

– Ну, ты, даешь, Полонеюшка.

– Вина дай! – Услышала она резкий окрик князя, когда подошла к нему и стала усаживаться на лавку, где десятник Свер постелил для нее овечью шкуру. Он же и подал деревянное блюдо со скворчащим, лишь с огня мясом, несколькими шматами свежего хлеба и стеблями зеленого лука.

Пахом глядел на Полонею, так и не придя в себя от ее совета. Та отрицательно покачала головой.

– Изволь князь нынче вина не пить. Не знаю, как подействует оно. Тот недобро зыркнул на говорившую, но не противился ни словом, ни делом.

 – Ну, сама то хоть испей. Поди-ка в этой глуши ты и знать не знаешь, что это такое. Она усмехнулась.

– Коли б в этой глуши завсегда б жила, то и не узнала бы. А так …. Она немного подумала. – Я ж тут не с пеленок сижу. И вина пивала и много чего иного видала.

– И какое вино самое лучшее? – хитро спросил Пахом, а гридни громко заржали.

– А то, Пахомушка, которое нравится тому, кто его пьет. – Серьезно сказала хозяйка. – Это еще тысячу лет тому сказал один ученый муж Плиний, что жил в Риме, и странствовал по разным местам и служил своему государю и государству. Был он весьма учен и сотворил огромный труд под названием «Естественная история», он был умен, почитаем и своим господином и людьми, что ходили под ним.

– Это все ты тут в лесу узнала ? – спросил князь.

«И ты бы, дурень, узнал, коли бы книгохранильницей отца своего любопытствовал, а не с полюбовницей своей Геней развлекался, которая тебе беду через постель притащила. Глядишь, бы не валялся тут как трава жухлая » подумала она. Но вслух сказала.

– Да, князь. Тут вот в лесу и узнала.

– Да ты не обижайся, Полонея. Откуда ж мне знать, что ты и про вино и про все это знаешь. Князь попытался сгладить разговор, но чувствовал в себе некую досаду на эту женщину. С одной стороны она его всем восхищала. С другой, тот чувствуя ее превосходство, а больше свою немощность и невозможность показать ей свою былую удаль, не имея особенных от нее обещаний, что та былая удаль возвратиться чувствовал и желание и душевное приятие к ней, но все эти чувства лишь сильнее раздражали его.

– Да, уж – Произнес добродушно Пахом, подавая ей чашу почти до краев наполненную едва желтой, но прозрачной жидкостью.

Полонея внимательно рассмотрела напиток, принюхалась и пригубила. Подержав его немного во рту проглотила.

– Это рейнское, белое.

– По, чем знаешь? – князь ошарашенно  глядел на нее. – Как, ты поняла?

– Вина из жарких краев, – мечтательно стала она говорить, – Более сладкие и терпкие, и дух у них насыщеннее, а вкус богаче. Каждый глоток их не похож на другой. Там сладость винограда выше и урожай богаче. Там могут себе позволить многие знатные виноделы, что продают дорогие напитки купцам за звонкую золотую монету, подвяливать на сене несколько седмиц сладкие плоды, от чего вино становится слаще и терпче. Чем крепче выжимают они плоды, тем выше становятся целебные свойства божественного напитка, особенно коли плоды винограда темные. Такое вино и молодит и бодрит и хворых целит. Плоды же на склонах Таунуса в долинах Рейна не всякое лето вызревают, там, в разы меньше солнца и ветра холодней. От того это вино как его собратья из жарких стран не такое густое вкусом и духом. Она замолчала, поднялась и пошла в избу, под восхищенные взгляды ошарашенных мужчин.

– Ты только погляди, Пахом! Удивленный Твердислав улыбался. – Ну, до чего же она хороша!

– Помниться, друг ты мне не велел вообще в ее сторону глядеть. Не то, что восхищаться ее талантами и прелестями.

– Вот и не гляди, коли не велел. Неча тебе глядеть, куда не след. Пахом тихо рассмеялся.

– Зацепила тебя, братец, наша лечейка. Крепко зацепила.

– Есть малость. Князь постарался снять важность с тех чувств, что бушевали в его груди.

Полонея же войдя в избу, спустившись в подызбицу взяла большой кувшин, хранившийся на полке и покрытый пылью принесла во двор. Вскрыв ножом запечатанную смолой и воском пробку, она налила лишь один глоток князю.

– Пригуби – добродушно сказала она – Не торопись глотать и распробуй хорошенько. Тот сделал крохотный глоток, подержал во рту питье. И с удивлением глядел на девушку, разливавшую вино всем, кто сидел в ее дворе.

– Поднимите свои чаши, братцы, за вашего князя. Пусть боги будут нам в помощь и позволят исцелить его! Пусть хворь на веки покинет его и наполнит его тело мощью, чтобы вел он вас в бой, где вы добудете не лишь победу, но славу достойную вас, богов и предков наших светлых! Громко произнесла щедрая хозяйка.

– Слава нашему князю! Веки вечные процветать державе нашей! Слава богам и предкам! Гридни поднялись со своих мест и подняв свои чаши заголосили стройными голосами.

– Слава! Слава! Слава!