Стена

Утро.
Я лежал, смотрел в одну точку на стене, не моргая. Глаза уставали, и от этого казалось,что я открыл взглядом как будто чёрную дыру.

Так я сосредотачиваю мысли. С утра они у меня готовы разбежаться, как тараканы. Бывают атаки или порывы, как я их называю, но я их ловко отбиваю.

Сегодня намечается хороший день. Ко мне в гости должна приехать женщина. Ну как женщина — девушка. Но странно: я вроде бы всю неделю думал о ней, ожидал её приезда, а вот настал этот день, и я не хочу её видеть. Хочу скрыться от неё... Потому что мне нравится скрываться. Скрытый образ жизни я начал вести ещё на старой квартире. Соседи меня охарактеризовали так: уходит рано, возвращается поздно, высок, бородат. Это всё, что знают обо мне в принципе, и здесь, на новой квартире, больше никому ничего знать и не нужно. И вообще, тссс... никому обо мне не слова.

Но при всём при этом, если загибать пальцы и произносить мужские имена, то их будет три. Это мои друзья. Ну а женщины... это женщины.

Если даже не приедет женщина, ну девушка, то приедет друг из пригорода и почитает мне свои стихи. Я произнес его имя вторым, соответственно, и палец номер два.

За выходные нужно отчистить свои фильтры восприятия, чтобы вернуться в пучину будней.

Я перевернулся с бока на спину, оторвав взгляд от чёрной дыры, открытой мною в стене. Ко мне на грудь сразу запрыгнула кошка и начала обнюхивать лицо. Красивые создания — кошки. Говорят, когда смотришь на кошек и живопись, приходит спокойствие. Не пробовал, но охотно верю.

Я протянул руку, взял с табуретки, стоящей у кровати, смартфон. Было 9:25, и в тот же момент, как я взял его, я получил сообщение от той самой женщины, ну девушки. Меня передернуло, я потряс головой.

Немного о ней: её можно целовать, её можно обнимать, но её внутренняя пустота подобна бездне. Это толчок от неё, но что толкает в неё? Возможность поцелуев и объятий? И всё? Раздеть её? Она скажет, что сама себе всё это не так представляла... Беги... Но я прошу её, умоляю, вонзить мне ногти в спину и не отпускать — в аллегорическом смысле, конечно.

Есть ещё одна... О ней буду краток: пишет, когда никогда, моего ответа ждущая, с ума по мне сходящая, с мужем своим разведённая, совершенно нынче свободная и готовая на всё... Но я не готов с ней ни на что. Кстати, она написала следом за женщиной, ну девушкой. Сейчас процитирую оба сообщения:

Женщина, ну девушка: 
> «Я сегодня не приеду, буду с мамой целый день. Мы поедем по магазинам.» 
Мой ответ: «Хорошо.»

Вторая: 
> «Я бы очень хотела с тобой сегодня погулять по центру. Пожалуйста, можно?» 
Мой ответ: «Нет.»

Грустные смайлики перемешиваются с поцелуйчиками и сердечками.

Я не хочу вставать. Кладу смартфон обратно на табуретку. Кошка лежит у меня на груди и щурится. Я закрываю глаза, и мы засыпаем.

Звонили дважды. На первый звонок я не ответил и не ответил бы на второй, если бы кошка не оттолкнулась от моей груди, спрыгнув на пол. На экране звонившего смартфона светилось имя моего друга — поэта. Я ответил:

— Алло, извини, я немного ещё уснул.

— Привет! Я же знаю, что ты просыпаешься рано! Помню, как вдохновлялся твоими биологическими часами, — я включил громкую связь. Его голос, громкий и нервный, наполнил комнату. Я откинулся на подушку и сказал:

— Рад тебе. Сегодня у меня не задалось.

— Ха-ха! Значит, у тебя есть время на поэзию? Нет-нет, не подумай, что я злорадствую, но я обязан приехать и прочитать тебе стих, который я писал целую неделю. Я буду буквально через пятнадцать минут.

— Да, приезжай, конечно. Только, если ты не против, принимать я тебя буду лёжа в кровати.

— Выезжаю!

Кошка опять запрыгнула мне на грудь, вопросительно глядя, будто спрашивая: будем спать или нет?

— Дорогая, сейчас будем слушать стихи.

Ровно через пятнадцать минут раздался звонок в дверь, потом стук, потом опять звонок. Да иду, иду! Шаркая тапочками, накинув халат, я подошёл к двери. Кошка меня опередила.Я открыл.

— Здравствуйте! — как всегда он нервно бегал глазами. Мой друг-поэт не был психом, но был близок к сумасшествию, как и я, собственно...

Мой друг-поэт повёл меня за руку в комнату:

— Идем, идем, скорее, скорее! Так ты будешь лежать? Ты мне говорил, что будешь. Давай укладывайся вот так. На, вот тебе кису твою. Так, а я сейчас начну! Можно я встану на табуретку?

— Можно, — я убрал свой смартфон с табуретки, которая стояла рядом с кроватью.

— Отлично! Ты главное устройся получше, прими свою любимую позу.

Мой друг-поэт поставил табуретку на середину комнаты, отряхнул её рукой. Надобно сказать, он даже не разувался и не снял с себя куртку. Я не возражал, мне было всё равно.

Итак, он прокашлялся, достал из-за пазухи свой блокнот, перелистал страницы, нашёл со словами «а вот...»

Я, конечно, не буду переносить текст, но скажу, что это было весьма дурно. Но я всегда за творчество, каким бы оно ни было. Талант — это такое дело... Но никто никогда не может запретить человеку творить.Это неотъемлемая наша часть.

— Ну как? Ты молчишь, как обычно, значит, никак! О капризный мой поклонник, ты... ты... понимаешь меня?

— Да, понимаю, но сказать ничего не могу, ибо я глух к твоим скрытым смыслам.

— Ты всегда к ним глух!

— Возможно, ты должен меня тронуть!

— Как кто?

— Как Борис Рыжий, например.

— Ты не в себе, я вижу...

— Я вижу, ты тоже...

— Так, так, давай, давай, вставай! — он слез с табуретки и схватил меня за руку, потянув. — Ты унываешь, пытаясь восстановиться в своём жилище. Это не дело! Идем на улицу, там сегодня не так холодно.

— Ладно, идём, заодно зайдём что-нибудь перекусим, — я поддался на его тягу. Он поставил меня на ноги. Я пошёл к шкафу, где висели мои вещи выходного дня — очень шалапайские, как говорила моя маман.

Через несколько минут мы были уже на улице. Я вдохнул воздух и достал сигареты из кармана куртки. Мой друг-поэт ударил меня по руке:

— Спрячь, обойдёшься без них.

Я посмотрел на него. Прав он, чёрт возьми. Не могу побороть себя. Я убрал сигареты обратно в карман и мы вышли на аллею.

— Советую тебе вон видишь урну? Сейчас будем проходить мимо. Избавься от них вовсе, вместе с зажигалкой и мыслями о них.

Так и сделал, но с мыслями, конечно, сложнее...

— Давай отвлекись, посмотри, сколько на аллее прекрасных особ. Всматривайся в их лица, глаза, фигуры...

Ха, ну-ну... Вот идёт прекрасная особа, я бы даже сказал, особо прекрасная. Прямо по курсу. Я иду на сближение с ней. По её левую руку рядом идёт что-то смешанное с человеком и животным... Мы сближаемся. Он хватает мой взгляд, а затем и руку.

— Ты чего пялишься, урод?! — я вырываю руку.

— Ничего!

Человеко-животное сплёвывает мне под ноги, и они уходят. Мой друг-поэт испуганно смотрит на меня. Я говорю ему:

— Чего? Я следую твоим же советам...

— Но не обязательно смотреть на прекрасных особ, которые идут со своими спутниками, так сказать. Это было эксцентрично.

— Да уж...

Мы двинулись дальше. Хотелось есть, хотелось вредного, хотелось бургера...

Мы пришли к достаточно непопулярной, но хорошей бургерной. Расположились на стойке. Нам пообещали, что ждать мы будем недолго: через десять минут мы будем наслаждаться фирменным бургером. Так и вышло. У меня по бороде тек сок от сочности. Мы в чёрных перчатках. Хватаю губами трубочку, всасываю в себя колу.

— Это наслаждение хочется продлить, но невозможно. Я наелся, — мой друг-поэт недоел, я съел всё.

— Вы слабак!

— Увы...

Двери заведения открылись. Я невольно посмотрел, кто вошёл. Это были человеко-животное и прекрасная особа. Оба уставились на меня. Я смотрел на них и мне казалось, что правым глазом я смотрю на неё, а левым — на него. Она улыбалась краем своих губок. А он оскалился и сказал:

— Ух, ну ладно, аппетит испорчен, но не до конца.

И они прошли в зал, уселись. К ним подошёл официант. Мы расплатились, выходя, я пожелал им приятного аппетита...

Мы направлялись обратно к моему дому, преимущественно молча. Мне было легко, но я понимал, что это лишь на время, пока я не останусь наедине с собой. Короткая отсрочка, а потом снова пробуждение, взгляд в стену, потом работа, потом снова в стену. Может быть, я буду с женщиной? Но она не спасение. Я утону с ней и без неё. Нет выбора или есть? Во что удариться? В стену? Разбежаться и размазаться, как краска... Краска... Хочется курить. Эй, поэт!

— Эй, поэт, что вы молчите?

— Мне дурно, я ужасно наелся.

Мы вывернули вновь на аллею и тут же столкнулись с одним не молодой человеком. Он невежественно остановил нас рукой. На удивление, это у него получилось.

— Извините, молодые люди, что останавливаю вас и таким образом требую вашего внимания, — мы изучали его образ: 50/50 бомж/нет. На его плечах были две сумки, по одной на каждом. Сумки были совершенно одинаковые.

— Я не нищий, нет! Просто мне нужно уехать из этого города, скрыться. Я не преступник вовсе. Я, знаете ли, интеллигент, но...

Тут его речь оборвалась, потому что оборвал её мой друг-поэт. Сейчас всё услышите.

— Хо-хо-хо! Вы хотите денег сейчас от нас, чтобы уехать? Вы бомж, но говорите, что не нищий? Да я по вашим глазам и рту вижу, что вы полжизни своей сознательной, а может быть, и всю сознательную, только и делали, что людей на три буквы посылали. Это-то и привело вас в итоге сюда, на это место! Прав я? Прав или нет? Отвечайте!

— Да пошёл ты на...

— Да нет, это ты пошёл! Турист!

Ха-ха-ха! Я рассмеялся.

— Всё, пойдём, пойдём, — я увёл своего друга-поэта и смеялся. — Ловко ты его...

Мы прошли по аллее и вернулись к моему дому, остановившись в арке.

— Будем прощаться, — в самый тот момент, когда мы жали руки, у моего друга-поэта зазвонил мобильник. Я оставил его разговаривать, а сам удалялся, слыша за спиной отрывки фраз: «Что?.. Зачем?.. Ты что, с ума сошёл? Оставайся, ничего не делай... Я скоро буду... Не вступай в конфликт».

Затем он начал звать меня:

— Стой, стой! Ты мне нужен!

Я остановился. Он подбежал ко мне. Глаза его были округлены и испуганы, взгляд мечется туда-сюда.

— У моего друга-художника большие проблемы!

— Какие же? — я ужасно хотел закурить, был раздражён, хотел остаться один... Я хотел домой, чтобы исследовать пепельницу, в которой должен быть хороший окурок.

— Он в плену!

— В плену!? У кого?

— У проституток!

— Это каким же образом, позвольте узнать!?

— Говорит, что они требуют с него деньги за услуги, которые ему не оказывались. У него было две тысячи, он им отдал, а они говорят: «Давай ещё десять тысяч!» Ну как-то так... У меня денег нет... Займи на выкуп товарища!

— Я не хочу вдаваться в подробности этого отвратительного действия. Я тебе займу десять тысяч, но прошу вернуть мне их не позже следующей недели!

— Конечно, конечно! А ты не поедешь со мной?

— О нет... И тут я получил то, что называется «шоком»: в арку зашла та самая прекрасная особа — спутница человеко-животного. Что!? Что!? Она прошла, смотря на меня в упор, улыбнувшись. Что!?

Друг-поэт посмотрел ей вслед и сказал:

— Она живёт, видимо, у тебя в доме! Ха-ха, а где же её спутник!?

— Никогда её раньше не видел...

— Прошу тебя, дай же денег и поедем со мной! Обещаю тебе, ты увидишь, как я даю ему пощечину! И кстати, у меня рождается стих!

— Его роды я принять не готов. Ладно, жди меня здесь. Я схожу за деньгами. С собой у меня, конечно, такой суммы нет.

Я питал надежду догнать прекрасную особу и посмотреть, в какую парадную она войдёт. Повернув во двор из арки, её, конечно, уже не было. Я поднял голову и начал осматривать окна и балконы. И о да, она! Она выглядывала из окна третьего этажа. Наши взгляды встретились и застыли на секунду. И она резко исчезла.

Я зашел в свою парадную № 2. Она жила в № 1... Странно. Возможно, она или они сняли здесь квартиру?

Дома я взял нужную сумму и спустился, машинально опять глянув на окно.

— Я уже вызвал такси, стоимость поездки беру на себя.

Подъехало такси. Мы сели и поехали в один из спальных районов, не очень-то благополучных, надо заметить.

У водителя на панели лежали сигареты. Машина была прокурена. Тариф — эконом. У меня на языке, на его кончике, начинало щипать: курить, курить, курить. «Будешь выходить, попроси у него сигарету», — шептало во мне. И больше ничего нет, только это желание — удовлетворить себя, получить минутный кайф. Приехали. Мой друг-поэт толкает меня в плечо. Я задумался, борясь со страстью.

Мы вышли. Ух, какое место! Давненько я в таких не бывал. Панельные, обшарпанные пятиэтажки, убогость зашкаливает.

Мой друг-поэт позвонил:

— Алло, алло, мы здесь. Я не один, я с товарищем. Деньги у нас. Скажи им, чтобы они выходили на улицу. С тобой только пусть выходят... Мы передадим деньги... Что? Подняться?

Мой друг-поэт посмотрел на меня. Я пожал плечами, подозревая, что мы вляпались во что-то недоброе.

— Алло, да здравствуйте. Деньги у нас, — мобильный телефон по ту сторону оказался у одной из жриц. Мой друг-поэт повел беседу так:

— Да, вижу вас на балконе.

На балконе стояло что-то ужасное: пухлое, завернутое в полотенце, с растрепанными волосами. На руке, державшей мобильник у уха, во всю длину были золотые браслеты.

— Она просит показать деньги.

Я достал деньги, две купюры по пять, и продемонстрировал ей, держа по одной в каждой руке.

— Она говорит, пусть он идет. Второй этаж... квартира...

Нехотя я вошёл в парадную. Шел по ступенькам очень медленно. Мне казалось, что это какая-то ловушка. Тревога охватила меня.

Поднявшись, я увидел открытую дверь. В ней стоял этот самый художник. Две руки держали его за плечи, две — за торс. Он был одет и обут.

— Деньги вкладывай в руку быстро! — ужасно прокуренный женский голос повеливал. Одна рука, что держала его за торс, вытянулась, раскрыв ладонь.

Я вложил деньги. И как только я это сделал, этого несчастного любовника и любителя женщин лёгкого поведения толкнули с такой силой, что ударившись об меня, мы полетели дальше вдвоём. Я спиной ударился о дверь, находящуюся сзади. Дверь была старой и открывалась вовнутрь. Мы выбили её к чертям и оказались лежащими в коридоре квартиры. Из моих лёгких вылетел воздух. Я заохал. Художник вскочил и выбежал.

Я лежал. Сверху вниз на меня смотрела бабушка. Руки её уперлись в бок.

— А я сейчас милицию вызову!

Воздух снова был в лёгких. Я вскочил.

— Извините, бабушка, — и я бросился прочь.

Выбежав на улицу, мой друг-поэт и его друг-художник бежали. Поэт обернулся:

— Ну где ты задерживаешься? Догоняй!

И я принялся это делать. Почему, собственно, мы бежим, я сказать не могу.

Мы бежали через какие-то дворы, кусты. За нами увязались собаки. Это заставило нас прибавить скорость. В конце концов собаки нас оставили. Я обернулся, убедился и остановился.

— Эй, да стойте вы! — уперевшись руками в колени, я тяжело дышал и смотрел на них исподлобья. Они остановились и делали то же самое.

Отдышавшись, я вызвал себе такси. Я молчал, и они молчали. Все просто стояли, переминаясь с ноги на ногу.

Уже когда я садился в такси, мой друг-поэт сказал:

— Не буду я его бить.

— Я тебя не обязываю. На следующей неделе завези мне деньги, будь добр.

И я закрыл дверь, даже не посмотрев на них.

Я попросил высадить меня на углу возле табачки. Купив сигареты и зажигалку, закурил и направился в сторону дома. Прошёл арку, свернул во двор. И как вдруг передо мной во дворе возник тот самый человек-животное. Мы остановились одновременно. Расстояние между нами было несколько шагов. Мы смотрели друг на друга, без разговоров и каких-либо прелюдий, начали сближаться. Моя рука была готова схватить его за горло, его рука тоже была готова к захвату моего.
Ещё мгновение — и мы хватаем, держим, сжимаем. Сквозь его зубы просачивается: «Ты». Я отвечаю ему так же, сквозь зубы: «Я». Мы не стоим, а кружимся. Уверяю вас, если бы в этот момент включили музыку, мы хорошо бы смотрелись в танце.

**FIN**