Радушные Держащая купол 2 Глава седьмая

Солнце лениво ползло по небосводу. Наступившая жара не давала отдохновения. Боль в обожженных руках усиливалась, поднялся жар и тело кололо тьмами незримых иголок. Полонея металась на ложе, еле выдерживая накатывающие потоки боли в обожженных руках и в теле. Боль… боль слилась в единый кошмар во всем ее существе.

Отвыкшие терпеть боль члены, но натренированные и привычные самостоятельно оживотворять нужные в нужный момент целительные чары, словно недоумевали от того, что не выходит произвести то, что всегда выходило без сучка без задоринки. И невдомек им – членам ее тела было, что от этой боли не поможет ничего, пока сама природа не сделает свое дело, для которого, вестимо нужно время. Все как людей.

Мокрые настельники липли к телу, склизко облепливая кожу. Зудящая в складках занавески на оконце муха, взвинчивала мозг, который взрывался осколками раздражения. Ей бы сделать, что-то с этой мухой, дабы перестала жужжать, а сил нет. И чары зря на нее тратить тоже. Она встала с неимоверными усилиями с ложа, сорвала с себя мокрую рубаху и бросив на пол, медленно пошла к сундуку с чистым бельем. Застелила постель. Движения были неверными, тело бил озноб, зубы отбивали непрекращающееся клацанье, до одурения болевшие руки, обернутые Чеславой, выше локтей, едва слушались. Она взяла обернутыми в холстину ладонями жбан с квасом, глотнула.

– Кислый. Тело содрогнулось дрожью, лицо скривилось от неприятной сейчас кислоты. Кислый квас вызвал волну раздражения. Ей хотелось плакать, и она плакала. Слезы текли из глаз, она наклонялась к подушке, утиралась и снова плакала от боли, раздражения, усталости и напряжения.
Она старалась гнать от себя мысли, что что-то могло пойти не так или мысли о том, что она что-то сделала не так, как следовало.

«Никогда не забывай, моя девочка. – Сказал ей на прощание почтенный Юхан Доаиву Айла – не многим Всевышний умолил нас перед духами, мы суть боги, ибо дети Всевышнего. Но, кем бы ты ни была, и что ты ни делала, но ты - все же человек. А человек не Всевышний. Все мы приходим сюда учиться и торить свои пути, на которых слезы и боль идут поручь с радостью, заблуждения, оплошности, промахи поручь с победами и достижениями, потери поручь с обретениями. Иначе…. Она до сих пор помнила взгляд его ярко синих мудрых и ласковых глаз, глядя в которые представляется взору млечный путь. Путь, которым когда-то их предки пришли на Святую Землю- Матушку.
– Иначе, девонька…. Нет сотворчества с нашим Творцом и богами. Для того и направил Он нас, чтобы мы творили, торили свои пути дорожки. А не просчитывается лишь Всевышний. Лишь Он Единый от века до века прав и славен.»

– Благодарю тебя, отче. Тихо проговорила Полонея. В оконце что-то стукнуло.
Сойка.

Птичка – тотем старого саама и его рода влетела в клеть. Создание облетело небольшое помещение и, примостившись на притолоке двери, стало внимательно обозревать вокруг себя.

Полонея шмыгнула носом. – Благодарю тебя, почтенный Юхан Доаиву Айла. На сердце отлегло, и боль вроде утихла. Полонея указала взглядом птичке на заботливо оставленный Чеславой кусок хлеба с салом. – Угощайся, гостья дорогая. Та ей словно кивнула. Дважды приглашать не пришлось.

«Каасули» прозвучало в голове имя птички, которая с превеликим удовольствием принялась за угощение. Наевшись Каасули, некоторое время еще внимательно смотрела на ученицу хозяина, потом словно приготовилась кричать.

Сойки - лесные птицы, что могут кричать на манер других птиц, подражая их звукам.

– Не надо. Не кричи. Я все поняла. Благодарю тебя, славная Каасули, что прилетела ко мне и принесла весточку от моего мудрого наставника. Та несколько раз покрутилась вокруг себя, еще раз глянула в глаза Полонее и вылетела в окно. Полонея облегченно вздохнула, прислушалась к себе. Боль в руках не то, чтобы прошла, но заметно утихла. – Вот тебе и сойка, вот тебе и древний как льды Юхан Доаиву Айла. Благодарю. Она приложила правую руку к сердцу и слегка склонила голову. – Болят рученьки мои, но это совсем другое дело. С этим можно и жить, и соображать. Взяла горшочек, с заранее приготовленной мазью и стала дрожащими руками стягивать полоски тонкого холста помогая себе зубами.

Глазам предстала ужасная картина кровоточащих, без единого кусочка кожи ладоней. Ожоги уходили на запястья и дальше вверх до локтей и заканчивались почти у плеч.
– Боги пресветлые вот те раз. Ужаснулась Полонея, взирая на кровоточащие руки.

– Да чего же ты не позвала то меня? Вбежала в клеть Чеслава.

– Не могу кричать. Сил нет — тихо сказала той подруга. – Возьми на полке плошку с желтым порошком, принеси глину, что накопали намедни. Она вздохнула, переводя дыхание. – В леднике жир овечий, ступай принеси. И … Она глубоко вздохнула и задержала дыхание. – Горшок… ну тот с зельем, что от Желиславы досталось. Она облизнула пересохшие губы. – В бане, в бане тот горшок, я из него для князя брала. Чеслава, видя, что та измотана еще и жаждой принесла большой ковш студеной воды и приложила подруге ко рту. Та жадно, захлебываясь пила из ковша, пока не осушила его до дна.

Чеслава убрала ковш и поставила перед Полонеей огромный деревянный таз, налила в него несколько ведер ледяной воды и развела сок клюквы. Ее подруга с благодарностью посмотрела на нее и со вздохом облегчения погрузила руки, на сколько смогла, в ледяную свежесть.

Снова вздох облегчения раздался в горячем воздухе. Муха в оконце, продолжала жужжать и биться в круглые выпуклые стеклышки и в складки занавески. Полонея в блаженстве закрыла глаза, трясущаяся от холода и нагая. Боль стала отступать, а потом снова возвращалась.

– Как хорошо быть мной. Все спасают, помогают. Она измученно и слабо улыбнулась. Потом усмехнулась и продолжил. – Хотя…. Кабы я не была мной, то и таких сомнительных удовольствий бы у меня не случалось.
 
Вернувшаяся Чеслава смешала желтый порошок, добавила в него сок из мелко нарезанной и толченной маточной травы, наскребла жирной голубой глины и добавила в снадобье, зелье из горшка Желиславы.

– Ты давай не щедрствуй, не щедрствуй, милая. Как изведем, зелье с берегов Хвалынских, где его брать то после будем? Ты не всякому купцу, что туда ездит сможешь растолковать что это такое и где взять. Да и сама я не ведаю, где его Желиславушка покойница брала.

– Странствовать пойдем. Глядишь еще каких зелий отыщем. Шутливо отозвалась Чеслава.

– А и правда. Согласилась Полонея. Чего сидим тут, руки изводим, зад наедаем. Может, взаправду, пойти по миру, поглядеть, что там да как. Сколько всего деется по свету, а мы тут квашней киснем.

Эта идея показалась Полонее заманчивой, она даже подумала, чего сразу не пустилась странствовать, когда ушла от Ведагоры. Можно вон и одной было и с Ладарой, да и Наволод ее друг звал всякий раз, когда приходил ее навестить между своими переходами. К Пейджин можно было отправиться. И опять же Сард. Мысль о том, чтобы посетить родину ее далеких предков в Туране показалась весьма заманчивой. Она даже оживилась.

– Вот я дуреха… наседка безмозглая стала ругать себя Полонея.

– Ты чего, сестрица? Удивилась Чеслава.

– Вот, Чеславушка ни в жисть я не пожалела, что тебя, голубушку мою родненькую к себе взяла, в род определила, приданное собрала и….

– А нынче то, что? Чай пожалела, сестрица? Чем же не угодила я тебе?

– Да, угодила, Чеславушка, горлинка ты моя-а-а-а растянула слово Полонея. – Угодила, ты мне, ох как ты нынче угодила. Нынче я тем паче рада.

– Ты мне объясни. Я тебе угодила, а себя дурехой называешь. Что стряслось то?
– Наволод! Произнесла она имя своего друга- ведуна. Полонея закрыла глаза и, стала думая о Наволоде искать его в пространстве. Предчувствовавшись, она ощутила его. – Чудно- чудно дивно- дивно, родименький Наволод. Друже мой душевный и Старер.

– Что Наволод то? Что Старер? Стряслось с ними чего? Встревожилась Чеслава.

– Стряслось, Чеславушка. Стряслось. Стремглав летят они на конях лихих, прибудут погостить к нам в дом. Пололея возрадовалась скорой встрече.

– Нынче? Нужно же приготовить все! И где мы их будем класть? А у нас тут....Она бросила взор на руки Полонеи, что лежали в бадье.

– А что у нас тут? Ну князь, его люди, да и ты…

– Наволод же не младенец какой, а ведун. Его такими вещами не удивишь. Да и не нынче он будет, а седмицы через две, а может четыре. Чеслава цокнула языком.

– Вот сколько живу с тобой, Полонеюшка, а все привыкнуть не могу к твоим причудам. Чеслава думала, не понимая каким таким бы еще словом назвать Полонеины привычки общаться с Новолодом и другими такими же, как она.

– А не можешь, так и не привыкай. Князя поставлю на ноги и пойду с Наволодом хоть к моря Хвалынского берегам, а хоть и в Туран.

– Ну как же…. Усмехнулась Чеслава.– В Туран то у нас сходить, что в Полоцк на долбленке доплыть.

– А чего тебя так веселит, Чеслава? Недоумевала Полонея. – Чем это тебе Туран не по сердцу? Знаешь, какие там красавцы мужчины живут, обходительные, какие мастера всяких дел, чародеи, книгохранильницы. Да и царь тамошний и наследник его друг мне.

– Ведаю я, что друг. Да только Туран то этот почитай, как шесть тысяч верст отсюда, сама говорила.

– Пять. Полонея достала руки из бадьи.

– Что пять? Чеслава достала чистую рубашку из сундука.

– Пять тысяч верст. Это от Руяна до Турана шесть.

– Ты что туда на всю жизнь, что ли пойдешь? А я как же? Чеслава взяла плошку с зельем, что мешала.

– Кто их богов ведает, какие они мне пути определили, глядишь, и останусь на всю жизнь. И там люди живут.

– Как я без тебя? Одна тут останусь? Да и чужие там все, кроме царя твоего и наследника. Девушка все силилась и не могла понять шутит Полонея или нет. Полонея удивилась такому поведению Чеславы.

– Ты вроде бы как замуж собралась, сестрица. Али уже позабыла, что вскорости твоего Твердяту домой доставят, избу тебе выгнали под крышу, даже конек поставили, колодец выкопали, сараев понастроили. Печка в избе твоей не хуже той, что тут, баню скоро заложат, стеклышки из Альдыгьй на подходе. Да и окромя Твердяты тут тьма народу.

– Что мне твои сараи, стеклышки, баня, что мне люди, да и Твердята тоже, коли тебя рядом не будет? На глаза Чеславы навернулись слезы. –А без тебя мне как жить? Детей моих кто исцелять будет, коли ты в Туран собралась? Я только нынче поняла до чего мне по душе людям помогать. Радостно. Словно всю жизнь я этим занималась. Для того и на свет родилась. А травы? Травы собирать, зелья варить, уж до чего мне… а ты…

– Ты прямо как дите малое, Чеслава. Я ж не запрещаю тебе душе своей потворствовать. Да и ребятишек ты, вон уж получше моего правишь. Да и травы я с собой забирать не собираюсь. Собирай себе вволю, вари свои зелья. Вон я тебе и свои оставлю. Все хозяйство тебе оставлю и помогай ты себе на здоровье, людям во славу богов, сколь желаешь, пусть душа твоя радуется. Коль, что к Ведагоре можешь завсегда за советом обратиться.

Чеслава перемешала зелье в большой плошке. Всхлипнула и вышла за запаренной берестой. Постояла недолго за дверью, привела в порядок чувства, надеясь, что сестра ее названная шутит и не собирается ни в какой Туран. И снова вернулась в клеть.

А вот Полонее мысль отправиться Туран показалась весьма заманчивой. И кроме заманчивости, что-то стало тревожить. Она постаралась почувствовать в пространстве Сарда. С тем все было ладно. Колин. Отклика нет. Пейджин. С ней такая же ситуация.

– А на что береста -то нам? Давно хотела тебя спросить. Отвлекла ее от мыслей о друзьях Чеслава.

– Да чтоб холстина не прилипала к плоти.

– На что маточная трава? Девушка изо всех сил старалась сохранить невозмутимое выражение лица.

– Она и лечит и жар снимает. Да и кожу новую нарастит так, что шрамов не будет. Пощиплет, да и охладит, и боль снимет. Вспомни, я же и Ланке прикладывала ее и другим ожегшимся. Чеслава кивнула.

– Полонеюшка! Ты видела свои руки то? Тут без шрамов никак. Это ….. Полонея пожала плечами.

– Ну как уж пойдет. Она прикусила нижнюю губу с правой стороны.

– Как пойдет, Чеслава, как пойдет. Она и сама не то, чтобы уж сильно, но переживала, что без рубцов может не обойтись. Кабы, при обычном пожаре она обожглась, а тут и не пожар вовсе, а зелье природу которого, она до конца и сама не понимала. – Мне почем знать в таком случае, что бывает. Пробормотала она себе под нос.

 – Вот и испробуем состав, что у Желиславы покойницы подглядела.
 
– Давай намазывай. Полонея заглянула в плошку, в которой Чеслава замешала ароматно благоухающий эликсир. – Промокни чистой тряпицей. И намазывай. Только в ладошках согрей, чтоб легче мазать было, липкая мазь получилась. Этот нутряной жир, что от Желиславы достался, вообще, словно и не жир вовсе, а воск стылый.
Чеслава быстрыми умелыми движениями намазала затеплившееся от ее ладоней снадобье на руки подруги, дабы как можно быстрее прекратить пытку. И завернула руки Полонеи, заматывая каждый палец по отдельности, поверх снадобья и запаренной бересты. Полонея закусила нижнюю губу, от боли скрежеща зубами.

– Жжет?

– Ох, жжет, Чеслава. Врагу бы такого не пожелала. Она скривила губы. – Ну, да ничего. Сейчас маточная трава будет прохладу давать. Сссс..... – Пронесся по клети звук сдавленного стона. Полонея закусила губу.

Чеслава взяла чистую рубаху, что приготовила для Полонеи и аккуратно отпорола и оторвала у нее рукава, потом   надела ее на пострадавшую.

– Что Твердислав ?

– Спит. Ни разу не открывал глаз. Даже не дышит, кажись. Только ворон прилетел и сидит на ветке орешника.

– Ворон говоришь? Внимательно посмотрела на подругу Полонея. Она удовлетворенно улыбнулась. – Знает Лют свое дело. Полонея поднялась на ноги и расправила по ногам рубаху. – Вот и ладушки. Ворон, это хорошо, что прилетел. Пусть сидит. Нарежь – ка ему мясца, да побольше, и положи  под деревом, пусть полакомится. Чеслава кивнула.

– А чего он не дышит то?

– Кто?

– Князь.

–А с чего ему дышать? Где ты видела, чтоб покойники дышали?

– Он что? Глаза Чеславы в ужасе расширились.– Ты его, что? Девушка взялась за ворот рубахи и отодвинула, словно тот ее душил.

– Да не убила я его. Не бойся ты. Успокоила её Полонея. – Он почитай, что покойник. К ночи нужно будет его разворачивать и мазать. Пошли кого к речке, Чеславушка, пусть накопают корневищ окопника, да поставь томиться.

– Ты его окопником мазать будешь?

– Буду. Чего б не намазать?

– Час от часу не легче. Но, он же ядовитый.

– Ядовитый. Я много еще, что ядовитого подмешаю к нему. И пусть под можжевелом роют яму. В длину локтей шесть, а в ширь три.

– А в глубину?

– А как могилу пусть роют, подруженька, как могилу. Пробормотала та, удивляясь, что Чеслава сразу не догадалась.

– Батюшки! Ты, что хоронить его собралась?- Спохватилась Чеслава.

– И то, правда твоя, девонька. Хоронить. Чеслава хотела вычерпать в ведро воду, в которой держала руки, Полонея, но та помотала головой.

– Потом, все потом. Ступай, милая. Спокойно произнесла, улыбающаяся Полонея. – Спать буду. А после и хоронить его можно станет.

– Постой! – окликнула она девушку – Будь добра, принеси настойку красавки и воды.
Когда Чеслава принесла, то, что просила подруга, та ей сказала.

– Плесни в чашу пол шкалика. Чеслава выполнила, о чем ее просили, и дала подруге выпить. Испив до конца сонное зелье, Полонея положила на лоб свою перемотанную руку.– Совсем запамятовала. Папоротника нарежь, сама или гридней пошли, да побольше, а как хлопцы яму выкопают, уложи рядом. А пусть лучше сами уложат и режут. И дно пусть папоротником выстелют.

– Зачем дно то?

– Чеслава. Ну, ты меня удивляешь. Я ж князя закапывать буду, а не калика перехожего. Чеслава кивнула, давая понять, что исполнит все как велено. И рассмеялась.

– Вот никогда не могу понять, где ты шутишь, а где всерьез.

– Это чтобы не расслаблялась, сестрица. Дабы твоя активная жизнедеятельность не заплесневела. Она рассмеялась. – Благодарю тебя, родная. Сами боги послали мне тебя. Ступай. Посплю.

– Ты взаправду хочешь уйти в Туран? Не выдержала Чеслава и спросила то, о чем терзалась.  Полонея внимательно посмотрела на подругу.

– Пока не знаю. Время покажет. Но от чего-то мне так тоскливо тут сидеть стало. Словно у меня самой активная жизнедеятельность заплесневела. Тошно мне… подумалось, что где-то жизнь кипит, а я тут….. погорельцы, пиявки, примочки, вывихи. Словно я на лечейку училась. Лицо ее помрачнело.

«Не на лечейку. На княгиню училась я. На княгиню! А коль княгиня и без меня имеется, чего бы мир не поглядеть». Скользнула в голове мысль.

– А я…. Чеслава замялась, не находя слов какие сказать.

– А ты, родная ступай и сделай, что я просила. Не сдюжить ведь мне самой. Так спать хочу, что слов нет.

– Да, конечно. Прости. Я все о себе, да о себе. Девушка выскользнула из клети и закрыла за собой дверь. Полонея легла. Не, смотря на жару, ее бил озноб.
– Много силы ушло на тебя, Твердислав. От голода заурчало в животе. – Кушать хочется. Совсем забыла. Она не долго, думая, хотела встать, но сообразив, что усталость голода сильнее стала дышать глубоко и размеренно, медленно погружаясь в тяжелый, без сновидений сон.