Российская Конфедерация. Антиутопия. Глава 42

 
 

Самвел,   Цихлав   и Шахтар     двигались медленно, по колено в воде. Они, конечно же, не  готовились к такому повороту событий и просто не подумали о высоких болотных сапогах.
 Имаратовцы были облачены в  спортивную обувь, но даже самые модные и дорогие кроссовки отнюдь не решали проблемы.
 Самвел же вообще вырядился в лакированные ослепительно - белые туфли, изготовленные из высококачественной плетёной кожи. Однако ни массивные желтые бляхи, «под золото», ни длинные, задранные вверх острые носы туфель не давали абсолютно никаких преимуществ, наоборот становясь обузой.
Утопая в жиже, обувь через шаг соскакивала с ног, задерживая и без того медленное движение к намеченной цели. Как ни спешили бойцы, но двести метров они с трудом одолели за семь минут.
 Алекс, следя за их перемещением, не забывал контролировать и бойцов прокурора. Чикатило приготовил «винторез» к бою, поместив его на моховой кочке. Четыре цели – четыре выстрела. С такого расстояния вероятность промаха была крайне низка.



Наконец – то, спешащие на выручку Сурену люди достигли заветного рубежа, однако радость на лицах перемежалась с растерянностью. Хачикян был жив, и это являлось главным, но   под воздействием      
снотворного  он   продолжал спать.
 Движением ножа Самвел перерезал шнур, которым пленник  был привязан к дереву.
 Три пары заботливых рук тут же потянулись к безвольно обмякшему телу. Только протащить по раскисшей, разбухшей почве стокилограммовый  груз оказалось не так-то просто.
Реально, не блещущей физическим развитием троице это было не под силу. Крепко схватив увесистое тело под руки, бойцы попытались принудить его идти или хоть как-то передвигать ноги. Но  после двух-трёх шагов стало ясно, что все попытки бесполезны, и  без помощи со стороны с задачей никак не справиться.
Самвел  потянулся к мобильнику. Наверняка, он хотел переложить ответственность на «старших по званию».
Алекс неотрывно следил за всеми телодвижениями попавших в западню людей. Их неуклюжесть могла вызвать лишь смех. Но только у того, кто не знал, что последует дальше.  Сместившись всего на несколько шагов, загнанная в ловушку группа  обогнула дерево, до того скрывавшее Хачикяна от Чикатило. 
Тут же последовало то, ради чего и   задумывалась начавшаяся трое суток назад операция.
*** 
  СУРЕН ХАЧИКЯН.
  Утопающий инстинктивно хватается за любую соломинку. И Сурен до последнего мгновенья надеялся, что пронесёт и на этот раз. Сумбурные воспоминания бесформенными обрывками информации, наскакивая одно на другое, ворошили сознание…
…В делах и заботах пронеслись два года   службы. Через «сарафанное радио» дошло до Хачикяна что людишки,   угрожавшие ему репрессивными  мерами за якобы растраченные «общаковские бабки», отправились «червей кормить». А ведь из-за огульных, как казалось Сурену, обвинений и пришлось выбирать, между зоной и армией. Однако возвращаться домой не  было никакого желания. Ведь в тот критический для жизни  час все близкие, по сути, «кинули» его! 
Не сомневаясь в правильности выбора, Хачикян написал рапорт и остался на сверхсрочную службу. По окончании школы прапорщиков он был, назначен на должность заведующего вещевым складом.
 Сурен просто потерял дар речи, приняв в работу свой склад. Едва подхватив нижнюю челюсть, от изумления отвисшую до колен - ну, может быть, чуть-чуть выше! -  торжествуя, он осмотрел невиданные богатства. Их было на порядок, да что там, на несколько порядков больше, чем в вонючей каптёрке.
И тогда Хачикян окончательно и бесповоротно поверил в то, что коммунизм построить всё-таки можно. Но не во всемирном масштабе, и не в одной, отдельно взятой, стране, а в пределах первичной ячейки общества – семьи.



По отчётам у завсклада всё сходилось тютелька в тютельку, комар носа не подточит. С начальством он делился по-барски щедро. Иногда Сурен задумывался, почему же в школе ему с таким трудом давались арифметические действия сложение и умножение. Потому, пришёл он  к окончательному и бесповоротному выводу, что в жизни намного важнее уметь отнимать и делить!
Потихоньку, с божьей помощью, кое-как одолел заведующий складом офицерские курсы. Лейтенантские погоны явно были ему к лицу. К тем дням   в росте оно  догоняло   сделавшееся солидным  брюшко.
 Склонный к  творчеству и постоянной импровизации,  армянин уже не вернулся в «тряпочный бизнес». Став офицером, он занял должность замкомандира   по тылу одной из   нестроевых частей, обслуживающих учебку.
Но, достигнуть вершин профессионализма  Сурен так и смог. Его пылкая, целеустремлённая натура требовала поиска новых решений, вариационного разнообразия комбинаций, холодящего и, в то же время, греющего душу риска, в конце концов! 
Хачикяна захватывал сам ход  поиска стрессовых ситуаций,  избытка адреналина.  На этом он и погорел. Внеплановая проверка с самого верха всё расставила по местам. И вновь пришлось выбирать из двух зол меньшее. Так Сурен и расстался с сытой, можно смело сказать, счастливой  жизнью…

…Прошло без малого полтора десятка лет, прежде чем он смог вновь увидеть свою первую привязанность.
Гаяне была замужем, имела двух крепышей – близнецов и даже состояла в попечительском совете местной религиозной общины.  За эти годы она расцвела, и из хрупкого, ещё не наполнившегося соками бутона, превратилась в великолепный цветок.
 Супруг Гаяне оказался на пятнадцать лет старше её, и положение ко многому обязывало обоих. Но стоило ей лишь раз взглянуть на Сурена и женское сердце растаяло. Плоть охватил нестерпимый жар желания, и она поняла, что хочет с головой броситься в омут сладострастия и греховной чувственности.
Однако глубокий практицизм натуры не позволил Гаяне стать рабыней собственных слабостей. Ведь любая зависимость является ничем иным, как проявлением безволия, полагала умудрённая жизнью мать двоих детей. И она решила совместить приятное с полезным, назначив за своё тело умопомрачающую цену.



  Сурен решил раз и навсегда сорвать покров тайны с терзавшего его влечения, он заплатил за эту близость ровно столько, сколько с него потребовали!
 Хачикян гнал прочь удручающие мысли, мерзопакостно было подумать, что его как последнего   «лоха» банально  «развели на бабки». А благообразный супруг не только в курсе происходящего, но и, скорее  всего, является генератором идеи! 
Он   познал Гаяне глубокой ночью. Покрытое тучами небо было чёрным и бездонным. Нигде не проглядывалось ни единой звёздочки.   Округу сотрясал грохот  грома, будто  демоны преисподней     благословляли соитие падших.
 От безумного, нечеловеческого  наслаждения, Гаяне выла, как самка корсака. Её стоны сливались с разрывающей небеса канонадой раскатов грома. И это немыслимо-жуткая какофония, доводила Сурена до умопомрачающего, сжигающего дотла экстаза.
Блики молний выхватывали из ночного мрака красивое лицо Гаяне. Сурен гладил её по шелковистым каштановым волосам,   вглядываясь в бездонные  чарующие глаза. Он просто не мог поверить, что такая женщина в этот час полностью принадлежит ему. Утром они расстались, чтобы встретиться вновь лишь через десять лет…
   
 ***
 По подбородку Сурена проползла красная точка лазерного  целеуказателя снайперской винтовки. Четверо полностью занятых собою бойцов   выдвинулись на засаду, вовсе не ведая об опасности. Так порою по  ветру выходит на охотника не чующий угрозы олень. Так бывает случайно, не заметив стрелка, прямо над его  головой садится   глухарь.
 Чикатило оказался опытным снайпером: пуля вошла точно в переносицу, будто, кто-то небрежно ткнул грязным пальцем, между делом ставя метку пятном из сажи.
Нелёгкий, насыщенный то радостью побед, то горечью разочарований жизненный путь Сурена Хачикяна оборвался мгновенно. Он ушёл из мира людей, так и не проснувшись: без боли, страданий, даже    не осознав смысл произошедшего. 

 Силой удара пули труп отбросило назад. Державшие его братья Аиоховы, совершенно не понимая, что происходит, невольно устремились навстречу друг другу. Лазерный целеуказатель тут же скользнул по покрытому чёрными курчавыми волосами виску, а затем сместился на метр в сторону, найдя крепкий, широкий затылок.

 ***

ЦИХЛАВ АИОХОВ
 
 … Старый Анвар слегка потянул поводья на себя, игривый жеребец чистых арабских кровей тут же застыл как вкопанный. Потрепав любимца за гриву, Анвар лёгким движением, будто и не было  за спиной девяноста  четырёх прожитых лет, соскочил с коня. Тут же чьи-то услужливые руки подхватили   поводья. Упругой походкой старик прошествовал  в саклю. Лишь лёгким кивком головы    ответил он на восхищённые возгласы многочисленной толпы. Людей,  собравшихся возле высокого каменного забора с крепкой железной дверью.
Кремово-белая черкеска. Серая папаха с алым околышем. Гордая осанка. Такой никогда не выйдет за порог дома в носках, натянутых поверх брюк. Только в ичигах - мягких кожаных сапогах, в которых так удобно  танцевать лезгинку. 
Расправив белые, как перо лебедя, усы, Анвар скинул косматую андийскую бурку.  И в зимнюю стужу в горах согреет она, и в летнюю жару даст прохладу. Пол коня буркой накроешь! Самый сильный ливень стечёт по её космам, так и не промочив  джигита.
Одернув лёгкий, тёплый башлык - не чета городским шарфам! - сделанный из  нежнейшей, почти невесомой шерсти, Анвар прошествовал на  своё место. Там на бархатных, набитых мягким гусиным  пухом подушках уже восседали старцы.


 
В круг ввели Цихлава. Сорок дней не брал он в руки бритвы, не ведал очистительной силы воды, не знал женских услад, не ощущал сытости в желудке. Он ждал прощения от Бога и от людей.
 Цихлав чувствовал собственный запах – смрад давно немытого человеческого тела. Так весной, после голодной, морозной зимы несёт от горного козла, призывающего к брачным играм самок. Он стоял, потупив взгляд: сильный, ловкий, смелый и такой  беззащитный перед  сметающей любые преграды мощью тейпа.
Долго вели старейшины обстоятельный разговор. Многое надо было сказать и многое выслушать. Ни один мускул не дрогнул на небритом лице Цихлава. Ни одна из тяжелых мыслей не отразилась в его взгляде. «Над каждым висит рок определённости,  - беззаветно верил Аиохов, - но  лишь руками  немногих  избранных  вершатся судьбы человеческие».   
Ещё до вынесения приговора Цихлав понял, что ему оставили жизнь. «А стоит ли она тех испытаний, что предназначены прощенному?» - спросит каждый в ком нет основы, кто не вправе назвать себя горцем. Но Цихлав ни на миг не сомневался в этом! И он был спокоен, как приготовившийся к смертоносному прыжку тигр, как вулкан, ждущий своего часа, как снайпер, не ведающий промахов.



Глубокий каменный колодец на вершине горы, из которого даже днём видны звёзды, был вырыт в скальном грунте ещё во времена Шамиля. Такие тюрьмы – зинданы при  великом имаме не оставались пустыми. В них держали тех, кто был недостаточно набожен или не проявлял должного усердия в священной войне с врагами истины – гяурами.
Но позже горцы редко когда   пользовались зинданами.  Во только   для того и существуют исключения, чтобы подтверждать правила. И Цихлав  принял испытание, как подобает сыну гордого народа, имя которого вызывает страх и зависть у всех, кто лишён счастья, нести в своих жилах его горячую кровь!
Аиохов должен был убить своё тело раньше, чем его отыщет смерть. Стать безучастным ко всему, отрешиться от всего, превратиться ни во что –  многим ли это под силу?!
Но  Цихлав готов был обмануть смерть, так и не перейдя грань, отделяющую его от вечности. Это удел слабаков, при первом же жестоком ударе судьбы сказать себе: «всё, нет больше сил для борьбы, лучше гибель, чем такие мучения!»
Аиохов слишком хорошо осознавал, что слабость в этом мире не прощается никому! «Ты уйдешь, - как заклинание,  беспрерывно твердил он переполненные болью слова,  - и что? Неизменно найдётся тот, кто  займёт твоё место под солнцем! И если горькие слёзы на могиле и стенания родственников - всегда ли они наполнены искренней болью? - смогут заменить тебе ни с чем несравнимую радость жизни – уходи! Ты букашка, пылинка, просто ничто!»



Цихлав до безумия хотел жить. И он знал, что, как бы дорого это ни стоило, должен выстоять.
«Ты готов к этому?» – сверху раздался заботливый, чуть дрогнувший голос.
«Брат! И это ты спрашиваешь меня? – мысли Цихлава тревожно колыхнулись, как пламя догорающего костра, - Халид, готов ли я! А разве мне оставили выход?! Я знаю, брат мой, ты бы смог  перерезать моих мучителей как баранов, не чувствующих приближения смерти даже в самый последний миг. Мы бы бежали с тобой, чтобы затеряться среди других племён и народов. Можно сменить имя, даже лицо.
 Но разве стоит жертва цели, ради которой она принесена?! Перестать быть горцем только для того, чтобы жить, обманув свою судьбу. Жить вдали от родных гор, не видя, как   в лучах  закатного солнца  пламенеют кроваво-красными отблесками зубчатые громады Цей-Лома? Не чувствовать острый запах черемши в пропитанном  нарождающейся силой   весеннем лесу? Не слышать родную  речь, где каждое слово будоражит память, превращая существование в жизнь! Давая ему смысл и значение!
Да люди, обрекшие меня на мучения, поступили жестоко. Но разве не сделал бы я то же самое, заняв место одного из них? И я буду, честен перед тобою, брат мой! Они и я - одна кровь и одна плоть. Разве не виновен я в смерти  мужчины и его дочери? Разве не обрёк я на безмерное горе его вдову? И я говорю тебе, брат мой Халид, что вынесу любые муки. Не ради себя, ради нашего рода. А жизнь без этой огромной семьи для меня ничего не стоит. Вот что я скажу тебе, Халид!»



Собрав раздумья в единый  кулак, Цихлав твёрдо, контролируя каждый звук, ответил брату.
- Разве я первый, кому предназначен этот путь? Судьбу не обманешь. Тебе никогда не придётся сожалеть о том, что нас родила одна женщина!
— Я оставляю тебя, — будто откуда-то издалека раздался голос Халида, — прощай. Верь, что гюрза нанесёт свой смертельный удар раньше, чем  шакалы найдут твоё ещё живое тело. Слышишь, это завывает освежающий «астраханец». Сегодня хороший день, чтобы умереть!
Крепкие  сильные руки нескольких мужей подхватили связанное тело Цихлава и вытащили   из зиндана. Кожаными ремнями  его туго примотали к одиноко стоящему столбу.



 Округу поглотила безжизненная тишина. Время замерло. Цихлав опустил голову, закрыл глаза. Он гнал  все мысли. Все до одной! Не думать ни о чём, стать никем и ничем: только в этом  был единственный шанс на спасение.    
 Тоскливый скрип песка делался все слабее. Вскоре последние шаги растворились в  жалостных завываниях приближающегося ветра. Обратной дороги уже не было.   Время потеряло свой смысл, каждое исчезающее в пасти вечности мгновение на шаг, на полшага подпускало смерть.
Всегда самая алчная, на этот раз своим орудием она выбрала жажду. Исподволь, незаметно разум утрачивает контроль над телом. И   непреодолимое желание бороться за жизнь уступает место равнодушию и безволию. Лишь  первое время жажда приносит нестерпимую боль. Затем наступает забытьё, дающее облегчение, безразличие и  безучастное ожидание смерти.
 «Неужели они не могли дать хотя бы два лишних глотка воды?! Ведь это   совсем не трудно!» — Цихлав тут же осознал всю бессмысленность своих укоров, несколько лишних мгновений жизни не решали ничего. На миг он прервал мысли, весь, обратившись в слух. Лишь унылый  вой ветра  в мертвенном царстве вечного покоя. Он был один, совсем один в глубине безжизненного пространства.



Вдруг животный, инстинктивный страх парализующей волной прошёл по телу. Протяжный   вой шакалов подавил волю, вселяя ужас. Не оставалось ни малейших сомнений, что будет дальше!
Старый больной сайгак покидает стадо. Он находит то, что ищет.  Беспощадные   хищники, настигнут свою добычу, их встреча неизбежна.  Из последних сил будет отбиваться он, цепляясь за жизнь. Жадные, горящие шакальи глаза, их красные пасти с безжалостными клыками, вгрызающимися в окровавленные бока. И умирающий одинокий сайгак. Все это быстро превращается в большой клокочущий комок, где смерть одного даёт силу жизни другим. И это Закон! Для растений,  зверей, людей.
Шакалья стая окружила добычу, готовясь к последнему рывку. Человек был совсем слаб и беззащитен. Человек хитёр и коварен, знали хищники, но он один.  И спешить некуда, надо просто немного выждать. Будет с избытком сочного, свежего мяса. Сильные лапы с крепкими когтями без труда смогут вырыть добычу из зыбучего песка.
Звери были уже  рядом, готовясь  к решающему броску.   Они  вовсе не собирались отступать. Брызжущие слюной шакальи пасти тесным кольцом сомкнулись вокруг добычи, грозные завывания оглашали округу. Вожак стаи подался вперед, осторожно подтянув  ноги. За ним последовали остальные. Это была сама смерть! В безумном ужасе  Цихлав закричал от адской разрывающей тело боли и тут же проснулся…



Этот парализующий волю кошмар стал зловещим предостережением для Цихлава.  За ним последовала,  будто кем-то посланное проклятие, встреча  с подельниками. Какое ему дело до врагов Сурена? Но он как глупец согласился встать на край затягивающей в пропасть воронки. А   переполненный ядом  насмешек и издевательств телефонный звонок настоящего шайтана Александра Стрелова! Он разжёг ярость, лишив остатков благоразумия. Будь проклят этот сын Иблиса!
 
КОНЕЦ ГЛАВЫ.