Архив Митрохина. ГЛ. 11. Ч. 2. Главный противник

“Самоходы” и легальные резидентуры в начале холодной войны

Главные успехи КГБ в борьбе с главным противником во время президентства Дуайта Д. Эйзенхауэра (1953-61) и Джона Ф. Кеннеди (1961-63) были достигнуты не благодаря грандиозной стратегии по созданию новых нелегальных резидентур, которая потерпела крах через несколько лет после ареста Фишера, а благодаря серии “самоходов”.
Самым важным из них, вероятно, был “главный агент” ЦРУ в Западном Берлине и Германии Александр (“Саша”) Григорьевич Копацкий по кличке “Койшвиц” (последовательно выступавший под кодовыми именами ЭРВИН, ГЕРБЕРТ и РИЧАРД), который предложил себя для вербовки советской разведке в 1949 году. 1

КГБ обучил его тайнописи и микрофотографии, в 1950-е годы ему заплатили в общей сложности 40 000 западногерманских и 2117 восточногерманских марок, а также наградили за успехи несколькими золотыми часами. 2

Копацкий работал в одном из центров американских разведывательных операций. Западноберлинское отделение ЦРУ находилось всего в нескольких милях от самой большой концентрации советских войск в мире. Одной из главных задач Копацкий был поиск восточногерманских женщин, готовых заниматься сексом с советскими солдатами и выступать в качестве агентов ЦРУ. Принимая активное участие в попытках станции вербовать советский персонал и поощрять перебежчиков, он смог найти множество возможностей для саботажа ее деятельности. Среди большого количества разведданных, которые предоставил Копацкий, были личности более ста сотрудников и агентов американской разведки в Восточной Германии; некоторые из них были арестованы, а другие превращены в двойных агентов. Он также оказал содействие ряду операций КГБ по “надуванию” фиктивных агентов, предназначенных для обмана станции ЦРУ. В 1952 году он помог организовать фиктивную перебежку советского агента Виктора, который впоследствии работал на радиостанции “Голос Америки” и поставлял, как сказано в досье Копацкий, “ценную информацию”. 3

После того как в 1954 году Копацкий ненадолго попал в тюрьму за вождение в нетрезвом виде, ЦРУ изменило его имя на “Игорь Орлов”, чтобы его судимость не фигурировала в заявлении на получение гражданства США. 4 В 1957 году, когда его прикрытие в качестве агента ЦРУ (но не советского) в Берлине было практически раскрыто, Орлов вместе с семьей был доставлен в Вашингтон и прошел дальнейшую оперативную подготовку в Агентстве. Затем он вернулся в Европу, чтобы принять участие в различных операциях ЦРУ в Германии и Австрии. 5 В 1960 году ЦРУ, наконец, начало подозревать, что “Орлов” работает на КГБ. Проведенная позднее в Центре оценка ущерба привела к выводу, что чрезвычайное количество сотрудников КГБ, находившихся с ним в непосредственном контакте – более двадцати за последнее десятилетие, – возможно, способствовало тому, что он попал под подозрение. 6 Для того чтобы Орлов не перебежал до того, как дело против него было создано, ЦРУ пообещало ему новую работу в Агентстве в Вашингтоне, уволило его по прибытии в январе 1961 года и начало интенсивное расследование. 7 Орлов установил контакт со своим новым советским контролером И. П. Севастьяновым, оперативным сотрудником вашингтонской резидентуры, устроился на работу водителем грузовика и в течение нескольких лет ничего не контактировал ни с ЦРУ, ни с ФБР. В 1964 году он купил картинную галерею в Александрии, штат Вирджиния, частично оплаченную, несомненно, его доходами от КГБ. 8

К моменту открытия своей галереи Орлов вполне мог быть уверен, что дело против него никогда не будет доказано. Его уверенность испарилась весной 1965 года, когда ФБР появилось на пороге его дома, провело несколько дней за обыском, допросило его жену Элеонору и вызвало его для прохождения теста на детекторе лжи. Орлов, похоже, запаниковал. Находясь под наблюдением и не имея возможности установить тайный контакт с КГБ, он пошел в советское посольство на 16-й улице через заднюю дверь, тщетно надеясь войти незамеченным. 9 Вашингтонская резидентура согласовала с ним план эксфильтрации, на который согласилась Москва. Воодушевленный звездным рейтингом “Абеля” как мастера шпионажа и ласковыми воспоминаниями о нем его американского адвоката, Центр намеревался превратить высылку в рекламный трюк. Он планировал провести пресс-конференцию в Москве, на которой Орлов будет представлен как советский нелегал, совершивший героические подвиги в тылу немецких войск на восточном фронте во время Второй мировой войны, а потом проникший в ЦРУ. Затем Орлов опубликует историю своей жизни, которая будет использована в качестве “активной меры” для прославления КГБ и очернения его главного противника. 10

Однако этот план пришлось отменить. Жена Орлова категорически отказалась ехать в Москву с двумя маленькими сыновьями, и он решил пересидеть в Вашингтоне. 11

Хотя ФБР держало “орловское” досье открытым, они так и не смогли доказать его вину. Однако их расследование, как и расследование ЦРУ, было основано на одном неверном предположении. После своего дезертирства в декабре 1961 года майор КГБ Анатолий Голицын дал несколько подсказок, которые помогли подтвердить подозрения в отношении Орлова. Голицын правильно сказал, что советский шпион, чья настоящая фамилия начиналась на букву “К”, действовал в Берлине и Западной Германии, но ошибочно сказал, что его кодовое имя, а не настоящее было САША. ЦРУ и ФБР ошибочно заключили, что Александр (“Саша”) Копацкий, он же “Игорь Орлов”, был агентом САШЕЙ. 12 Досье Орлова в КГБ показывает, что на разных этапах своей карьеры он был последовательно ЭРВИНОМ, ГЕРБЕРТОМ и РИЧАРДОМ, но никогда не носил кодового имени САША, и что он оставался советским агентом до нескольких лет до своей смерти в 1982 году. После того, как в 1978 году в прессе появилась статья, в которой утверждалось, что Орлов был советским шпионом, КГБ прервал контакт с РИЧАРДОМ. 13 В 1992 году, через десять лет после смерти Орлова, галерея “Орлов”, которой руководила его вдова, по-прежнему описывалась вашингтонским путеводителем как “притон для авторов, пишущих о шпионаже”. 14

Западный Берлин и Западная Германия, где Копацкий (он же Орлов) впервые предложил свои услуги КГБ в 1949 году, стали для КГБ самыми успешными местами вербовки недовольных американских военных. Самым важным из них, вероятно, был Роберт Ли Джонсон (фото) под кодовым именем ДЖОРДЖ, разочарованный в американском образе жизни сержант армии и по совместительству сутенер в Западном Берлине. 15

В 1953 году Джонсон и его невеста-проститутка Хеди перебрались в Восточный Берлин и попросили политического убежища. Однако КГБ убедил Джонсона остаться на Западе, получать вторую зарплату, шпионя для Советского Союза, и свести старые счеты с армией США. Несмотря на вовлечение в проституцию, алкоголизм и азартные игры (не говоря уже о шпионаже), Джонсону удалось устроиться охранником в 1957-1959 годах на ракетные площадки в Калифорнии и Техасе, где он похитил документы, фотографии и, однажды, образец ракетного топлива для КГБ. 16

Наиболее продуктивный период работы Джонсона в качестве советского агента начался в 1961 году, когда он работал охранником в Курьерском центре вооруженных сил США в аэропорту Орли под Парижем, одном из главных нервных центров в засекреченной системе военных коммуникаций.

В течение следующих двух лет он передал своему контролеру 1600 страниц совершенно секретных документов.
Среди них были шифры и ежедневные таблицы ключей для шифровальных машин Adonis, KW-9 и HW-18; оперативные планы командования вооруженных сил США в Европе; документы о производстве американского ядерного оружия; списки и местонахождение целей в Советском блоке; отчеты разведки США о советских научных исследованиях, развитии авиации и ракет; данные РЭР о состоянии готовности ВВС Восточной Германии.

В совокупности эти документы давали необыкновенное и строго засекреченное представление как об американских силах в Европе, так и о том, что они знали о силах Варшавского договора. 17 Джонсон был окончательно арестован в 1964 году по наводке перебежчика Юрия Носенко. 18

В самих Соединенных Штатах самыми примечательными самоходами из КГБ во время президентства Эйзенхауэра были два сотрудника Агентства национальной безопасности [РЭР], 31-летний Бернон Ф. Митчелл и 29-летний Уильям Х. Мартин. 6 сентября 1960 года в московском Доме журналистов Митчелл и Мартин дали, возможно, самую позорную пресс-конференцию в истории американского разведывательного сообщества.

Самым большим смущением стало публичное разоблачение того, что АНБ расшифровывало сообщения некоторых союзников Соединенных Штатов. Среди них, сказал Мартин, были “Италия, Турция, Франция, Югославия, Объединенная Арабская Республика [Египет и Сирия], Индонезия, Уругвай – думаю, этого достаточно, чтобы составить общую картину”. 19

Хотя перебежка двух сотрудников АНБ стала впечатляющим рекламным трюком, из досье Митчелла в КГБ видно, что она не оправдала ожиданий Центра. 20 Несколько удивительно, что Митчелл был принят в АНБ в 1957 году, несмотря на то, что признался в шестилетних “сексуальных экспериментах” с собаками и курами до девятнадцатилетнего возраста. Предположительно, его способности математика были признаны более важными, чем его сельскохозяйственные опыты. Во время проверки Мартина на положительность знакомые описывали его как безответственного и невыносимого эгоиста, но, как и его друга Митчелла –  одаренным математиком. Политически наивные и социально неадекватные, Митчелл и Мартин были соблазнены советским пропагандистским образом СССР как государства, преданного делу мира, чья прогрессивная социальная система могла предложить им личную самореализацию, которую они не смогли найти в Соединенных Штатах. 21

В декабре 1959 года Митчелл вылетел из Вашингтона в Мехико, вопреки правилам АНБ, вошел в советское посольство и попросил политического убежища в СССР, назвав мотивом своего поступка идеологические причины. 22 Резидентура КГБ предпринимала упорные попытки убедить его остаться в АНБ в качестве действующего перебежчика, но безуспешно. Митчелл согласился на тайную встречу с другим сотрудником КГБ в Вашингтоне, но продолжал настаивать на эмиграции в Советский Союз вместе с Мартином. Однако, оказавшись там, он пообещал раскрыть все, что знал об АНБ.

25 июня 1960 года, в начале трехнедельного летнего отпуска, Митчелл и Мартин сели на рейс 307 авиакомпании Eastern Airlines в Национальном аэропорту Вашингтона, направляясь в Новый Орлеан. Там, после короткой остановки, они сели на другой рейс до Мехико, переночевали в отеле “Виррейес”, а затем сели на самолет авиакомпании “Кубана Эйрлайнс” до Гаваны. 23 В июле они были переправлены с Кубы в Советский Союз. Шифровальщики КГБ были разочарованы в малом количестве ценных знаний о криптоанализе АНБ, которыми обладали Митчелл и Мартин. По мнению Центра, их наиболее важной разведывательной информацией была уверенность в том, что АНБ не преуспело во взломе современных высококлассных советских шифров. 24 Однако КГБ по-прежнему не мог расшифровать высококачественные американские шифры. 25

 Безопасность в штаб-квартире АНБ в Форт-Миде была настолько слабой, что не было предпринято никаких попыток разыскать Митчелла и Мартина, пока не прошло восемь дней после того, как они должны были вернуться из своего трехнедельного отпуска. В доме Митчелла сотрудники службы безопасности АНБ нашли ключ от сейфа, который Митчелл специально оставил для них. Внутри ячейки в ближайшем банке они обнаружили запечатанный конверт с просьбой, подписанной Митчеллом и Мартином, огласить его содержимое. Конверт содержал пространное обличение правительства США и зла капитализма, а также причудливый панегирик жизни в Советском Союзе, включая утверждение, что там эмансипированные женщины были “более желанными спутницами жизни”. 26

Постановлением ЦК КПСС № 295 от 11 августа 1960 года Митчелл и Мартин получили политическое убежище и ежемесячные пособия в размере 500 рублей каждый – примерно столько же, сколько их зарплата в АНБ, и намного выше советских зарплат. 27
Осенью Митчелл получил работу в Институте математики Ленинградского университета; Мартин начал докторские исследования в том же институте.

Оба перебежчика быстро проверили на практике свои убеждения о спутницах жизни. Митчелл женился на 30-летней Галине Владимировне Яковлевой, доценте кафедры фортепианной музыки Ленинградской консерватории. Мартин, сменивший фамилию на Соколовский, женился на русской женщине, с которой познакомился во время отдыха на Черном море. 28

Через несколько лет Центр обнаружил, что и Митчелл, и Мартин доставляют гораздо больше хлопот, чем приносили пользы. Вполне предсказуемо, что оба перебежчика быстро разочаровались в жизни в Советском Союзе. Мартин, которого Центр считал более впечатлительным из них двоих, был достаточно доверчив, чтобы поверить в придуманную КГБ историю о том, что они оба были заочно приговорены к двадцати годам каторжных работ закрытым заседанием Верховного суда США. В конце концов ему показали фальшивую копию приговора, чтобы убедить его выбросить из головы все мысли о возвращении домой. Митчелл был настроен более скептически и к 1970-м годам, похоже, твердо решил уехать. Будучи председателем КГБ, Юрий Андропов дал личное указание ни при каких обстоятельствах не отпускать ни Митчелла, ни Мартина, опасаясь отпугнуть других потенциальных перебежчиков с Запада. В дальнейшей попытке удержать Мартина ему показали статью Юрия Семенова в “Известиях”, в которой утверждалось, что у американских агентов были найдены ампулы с ядом, и его заставили поверить, что они предназначены для Митчелла и для него самого. Митчелл правильно заподозрил, что эта история была сфабрикована КГБ. Галина Митчелл также хотела уехать, но КГБ оказал давление на ее мать, чтобы убедить Галину передумать. После того, как их заявления на получение виз были отклонены Австралией, Новой Зеландией, Швецией и Швейцарией, а также Соединенными Штатами, 29 марта 1980 года Митчеллы заявили советским властям, что они оставили свои попытки эмигрировать. 29 Однако впоследствии постоянно появлялись сообщения о том, что Митчелл все еще пытается уехать. 30

На протяжении большей части холодной войны вашингтонская и нью-йоркская легальные резидентуры не имели большого успеха в предоставлении разведывательной информации изнутри федерального правительства, которой было так много во время Второй мировой войны.
Их ограниченность четко проявилась в течение двух лет перед самым опасным моментом холодной войны – Кубинским ракетным кризисом 1962 года. Вакуум, образовавшийся из-за отсутствия высококачественных политических  разведданных из КГБ из США, был частично заполнен опасной чепухой из других источников, некоторые из которых отражали параноидальные тенденции в советском анализе. 29 июня 1960 года председатель КГБ Александр Николаевич Шелепин (фото) лично передал Хрущеву алармистскую оценку американской политики, основанную на дезинформированном докладе неизвестного офицера связи НАТО с ЦРУ:

В ЦРУ известно, что руководство Пентагона убеждено в необходимости начать войну с Советским Союзом “как можно скорее”… Сейчас США имеют возможность уничтожить советские ракетные базы и другие военные объекты силами своих бомбардировщиков. Но в течение ближайшего времени силы обороны Советского Союза будут расти… и эта возможность исчезнет… . Вследствие этих предположений руководители Пентагона надеются начать превентивную войну против Советского Союза.

Хрущев воспринял предупреждение всерьез. Менее чем через две недели он публично предупредил Пентагон “не забывать, что, как показали последние испытания, у нас есть ракеты, которые могут приземляться в заранее заданный квадрат цель на расстоянии 13 000 километров”. 31

Москва внимательно следила за президентскими выборами 1960 года. Хрущев считал кандидата от республиканцев Ричарда Никсона маккартистом и другом пентагоновских ястребов и был обеспокоен победой Кеннеди.
Вашингтонскому резиденту Александру Семеновичу Феклисову (псевдоним “Фомин”) было приказано “предложить дипломатические или пропагандистские инициативы или любые другие меры, способствующие победе Кеннеди”. Резидентура пыталась установить контакт с Робертом Кеннеди, но получила вежливый отказ. 32

Мнение Хрущева о Кеннеди изменилось после неудачной и абсурдно неумелой попытки ЦРУ свергнуть Фиделя Кастро, высадив поддерживаемую американцами “кубинскую бригаду” в заливе Свиней в апреле 1961 года. Сразу после кубинского фиаско Кеннеди в отчаянии спросил своего специального советника Теодора Соренсена: “Как я мог быть таким глупым?”. 33 Молодой президент, заключил Хрущев, был не в состоянии контролировать “темные силы” военно-промышленного комплекса американского капитализма. 34

На встрече на высшем уровне с Кеннеди в Вене в июне Хрущев воинственно потребовал прекращения трехдержавного статуса Берлина и заключения мирного договора с Германией к концу года. Казалось, две сверхдержавы встали на путь столкновения.

Кеннеди сказал после этого журналисту Джеймсу Рестону (фото):

Я думаю, что [Хрущев] сделал это из-за залива Свиней.

Я думаю, он считал, что любого, кто был настолько молод и неопытен, что ввязался в эту заварушку, можно взять, а у любого, кто ввязался и не довел дело до конца, кишка тонка.

Так что он просто выбил из меня всю душу. 35

29 июля 1961 года Шелепин направил Хрущеву набросок новой агрессивной глобальной большой стратегии против главного противника, призванной “создать в различных районах мира обстоятельства, которые способствовали бы отвлечению внимания и сил США и их союзников и связали бы их на время решения вопроса о мирном договоре с ФРГ и предложении Западного Берлина”. Первая часть плана заключалась в том, чтобы использовать национально-освободительные движения по всему миру для получения преимущества в борьбе между Востоком и Западом и “активизировать доступными КГБ средствами вооруженные восстания против прозападных реакционных правительств”. На первое место в списке на уничтожение Шелепин поставил “реакционные” режимы по соседству с главным противником в Центральной Америке, начиная с Никарагуа, где он предложил скоординировать “революционный фронт” в сотрудничестве с кубинцами и сандинистами. Шелепин также предложил дестабилизировать базы НАТО в Западной Европе и провести кампанию дезинформации, призванную деморализовать Запад, убедив его в растущем превосходстве советских сил. 1 августа, с незначительными поправками, генеральный план Шелепина был утвержден в качестве директивы ЦК. 36 Элементы этого плана, особенно использование национально-освободительных движений в борьбе с главным противником, продолжали появляться в советской стратегии на протяжении последующих четверти века.

Однако во время администрации Кеннеди роль КГБ в Вашингтоне была менее важной, чем роль ГРУ.
В мае 1961 года полковник ГРУ Георгий Большаков, работая под прикрытием руководителя вашингтонского бюро информационного агентства ТАСС, начал раз в две недели встречаться с генеральным прокурором Робертом Кеннеди.

Большакову удалось убедить Роберта Кеннеди, что между ними можно отойти от  громоздкого протокола официальной дипломатии, “говорить прямо и откровенно, не прибегая к пропагандистским трюкам политиков”, и установить прямой канал связи между президентом Кеннеди и первым секретарем Хрущевым. Забыв, что он имеет дело с опытным профессионалом разведки, которому было поручено его обрабатывать, брат президента убедился, что между ним и Большаковым “завязалась настоящая дружба”:

Каждый раз, когда у него было какое-то сообщение для президента (или у Хрущева) или когда у президента было какое-то сообщение для Хрущева, мы проходили через Георгия Большакова… Я встречался с ним по всем вопросам”. 37

Несмотря на успехи Большакова, оценка американской политики разведкой ГРУ была ничтожной. В марте 1962 года оно подготовило два опасно дезинформирующих доклада, которые подкрепили ранее сделанное КГБ предупреждение о том, что Пентагон планирует первый ядерный удар. ГРУ утверждало, что в июне предыдущего года Соединенные Штаты приняли решение о внезапном ядерном нападении на Советский Союз в сентябре 1961 года, но в последний момент были остановлены советскими ядерными испытаниями, которые показали, что ядерный арсенал СССР был мощнее, чем предполагал Пентагон. Ужасно неточные сообщения советской разведки о планах Вашингтона по термоядерной войне совпали с серией реальных, но до смешного неумелых американских попыток свергнуть или убить кубинского союзника Москвы Фиделя Кастро – действия, идеально рассчитанные на усиление параноидального напряжения в советской внешней политике.

В марте 1962 года Кастро призвал КГБ создать оперативную базу в Гаване для экспорта революции по всей Латинской Америке. 38 Затем, в мае, Хрущев решил построить на Кубе ракетно-ядерные базы – самая опасная авантюра холодной войны. Отчасти он руководствовался желанием произвести впечатление на Вашингтон советской ядерной мощью и тем самым удержать его от дальнейших (несуществующих) планов первого удара. В то же время он намеревался сделать яркий жест в поддержку кубинской революции. 39

Советская авантюра была предпринята в расчете на то, что Вашингтон не обнаружит присутствия кубинских ракетных объектов до тех пор, пока не станет слишком поздно что-либо предпринять.
Это мнение было ошибочным по двум причинам.

Во-первых, высотные самолеты-шпионы U-2 смогли сфотографировать строительство ракетных баз. Во-вторых, аналитики американской разведки смогли расшифровать данные нечетких фотографий U-2, потому что у них были планы строительства ракетных баз и другие важные разведданные, тайно предоставленные полковником Олегом Владимировичем Пеньковским, шпионом ГРУ, которым совместно руководили британская СИС и ЦРУ. Все основные отчеты американской разведки о кубинских базах во время ракетного кризиса впоследствии были помечены кодовым словом IRONBARK (Железная кора), указывающим на то, что они использовали документы Пеньковского. 40

Когда началось строительство ракетно-ядерных баз на Кубе, Большаков продолжал заверять, вероятно, в рамках стратегии преднамеренного обмана, что Хрущев никогда не одобрит такую агрессивную политику. Когда в середине октября самолеты-шпионы U-2 раскрыли существование баз, когда они еще находились в процессе строительства, положив начало Кубинскому ракетному кризису, Роберт Кеннеди обрушился на Большакова. “Держу пари, вы точно знаете, что у вас есть ракеты на Кубе!” Большаков отрицал это. По словам Соренсена, “президент Кеннеди привык полагаться на канал Большакова для получения прямой частной информации от Хрущева, и он почувствовал себя лично обманутым. Да он и был лично обманут”. 41

Советское судно с легкими бомбардировщиками в ящиках направляется в сторону Кубы, 23 октября 1962 года. Фотография предоставлена Минобороны США US Department of Defense/AP

В тот момент холодной войны, когда Кремль наиболее остро нуждался в хороших разведданных из Вашингтона, резидентура КГБ была не в состоянии их предоставить. Во время Второй мировой войны советские агенты проникли во все основные подразделения администрации Рузвельта. Центр был лучше информирован о некоторых важных аспектах американской политики (в частности, о проекте МАНХЭТТЕН), чем вице-президенты Рузвельта или большинство членов его кабинета. 42 Во время кубинского ракетного кризиса, напротив, источники Вашингтонской резидентуры были ограничены агентами и контактами в пресс-корпусе и иностранных посольствах (особенно Аргентины и Никарагуа). Некоторые сведения, которые резидент Феклисов отправлял в Москву, были просто сплетнями.

У него не было источника, способного проникнуть в тайну обсуждений ЭКСКОММ, ближайших советников Кеннеди, которые собрались в зале заседаний кабинета 16 октября и заседали ежедневно в течение следующих тринадцати дней, пока кризис не был разрешен.
Александр Сахаровский (фото), глава ПГУ, на нескольких телеграммах Феклисова в разгар ракетного кризиса снисходительно написал: “Этот доклад не содержит никакой секретной информации”. 43

Относительное отсутствие влияния КГБ на политику Хрущева во время кризиса также отражало ограниченность его председателя. В декабре 1961 года влиятельного Александра Шелепина сменил на посту председателя его менее способный протеже Владимир Семичастный, который так мало знал о разведке и не очень хотел занять предложенную должность, согласившись на нее только под давлением Хрущева.

Хрущев ясно дал понять, что главной причиной назначения Семичастного было желание обеспечить политическую лояльность КГБ, а не воспользоваться его советами по внешней политике.
Ни в одном из досье, отмеченных Митрохиным, нет никаких признаков того, что Семичастный (фото) когда-либо следовал примеру Шелепина, представляя Хрущеву амбициозные грандиозные стратегии борьбы с главным противником.

Во время ракетного кризиса Семичастный не имел ни одной встречи с Хрущевым и ни разу не был приглашен на заседания Президиума (расширенного Политбюро, которое в течение предыдущего десятилетия было главным органом, определяющим политику).

Хрущев также никогда не запрашивал и не получал от КГБ какой-либо оценки вероятной реакции Америки на размещение ракетно-ядерных баз на Кубе. 44 Как руководитель внешней разведки, Сахаровский, по-видимому, мало что понимал в формировании американской политики. Хотя он, очевидно, был компетентным бюрократом советского образца, его непосредственное знакомство с внешним миром ограничивалось Румынией и другими частями Восточной Европы. Его меланхоличное выражение лица было, вероятно, как написал один из его подчиненных, “вызвано огромным грузом ответственности”. 45 Среди этих нагрузок была необходимость соответствовать самым высоким стандартам политической корректности. ПГУ редко представляло оценки, только по специальному запросу Министерства иностранных дел, Международного отдела ЦК или Президиума. Большинство из того, что он называл “анализом”, на самом деле было не более чем обобщением информации по конкретным темам, в котором, как правило, избегали делать выводы, опасаясь, что они могут противоречить мнению вышестоящих инстанций. Высшей инстанцией во время ракетного кризиса был сам Хрущев, а не Президиум. Он в значительной степени определял советскую политику и, как и Сталин до него, выступал в роли собственного главного аналитика разведки. 46

Однако разведка все же оказала некоторое влияние на политику Хрущева на последних стадиях кризиса. 25 октября он сообщил Президиуму, что для разрешения кризиса, в конечном счете, может потребоваться демонтаж ракетных баз в обмен на гарантии США не вторгаться на Кубу. Однако Хрущев еще не был готов сделать такое предложение. Он изменил свое мнение в ночь с 25 на 6 октября после сообщения ГРУ о том, что Стратегическое воздушное командование США было приведено в состояние ядерной боеготовности. До сих пор он надеялся сохранить лицо, добившись удаления американских ракетных баз в Турции в обмен на прекращение строительства советских ракетных объектов на Кубе. Однако утром 26 октября, ошибочно опасаясь, что американское вторжение на Кубу может быть неизбежным, он продиктовал Кеннеди бессвязную и эмоциональную мольбу о мире, в которой просил США гарантировать территориальную целостность Кубы, но не упоминал о турецких ракетных базах. В течение двадцати четырех часов Хрущев изменил свое мнение. 27 октября, придя к выводу, что американское вторжение все же не является неизбежным, он отправил еще одно письмо, настаивая на том, что турецкие базы должны быть частью сделки. 47

Вскоре после того, как Хрущев отправил свое второе письмо, советские ПВО на Кубе, очевидно, в результате сбоя в системе управления, сбили американский самолет-шпион U-2 над Кубой, убив пилота. Хрущев запаниковал. Сообщения о том, что Кеннеди должен был выступить с речью по национальному телевидению в полдень 28 октября, ошибочно убедили его в том, что президент, возможно, собирается объявить о вторжении на Кубу. Хрущев уступил и принял условия Кеннеди: односторонний вывод “всех советских наступательных вооружений” с Кубы. Чтобы убедиться, что его сообщение дошло до Кеннеди вовремя, он приказал передать его по московскому радио. 48

УНИЖЕНИЕ Советов в конце ракетного кризиса, приведшее два года спустя к свержению Хрущева в результате дворцового переворота в Кремле, усугубилось раскрытием серии проникновений в ЦРУ и перебежек к врагу.
В декабре 1961 года офицер КГБ, майор Анатолий Михайлович Голицын (фото), вошел в американское посольство в Хельсинки и был переправлен в США.

В сентябре 1962 года КГБ арестовал полковника ГРУ Олега Пеньковского, который в течение последних восемнадцати месяцев снабжал англичан и американцев высококлассной разведывательной информацией. 49

Отчет о нанесенном Голицыну ущербе содержал обычное стереотипное осуждение его мотивов. Поскольку невозможно критиковать ни КГБ, ни советскую систему, из этого следовало, что основной причиной всех перебежек являются моральные недостатки самих перебежчиков – в частности, “вирус карьеризма”, бессовестно эксплуатируемый западными спецслужбами:

Измена Голицына, честолюбивого и тщеславного человека, является типичным примером человека, представляющего племя карьеристов. В середине 1950-х годов он болезненно отреагировал на понижение в должности: он не мог терпеть, когда ему указывали на его ошибки и комментировали промахи. Подчеркивая свои исключительные качества, он говорил, что только невезение помешало ему стать весьма успешным старшим офицером в сталинский период. [В конце 1961 года Голицын предпринимал настойчивые попытки узнать содержание написанной на него для Москвы оценки, которая была отрицательной. Резидентура [Хельсинки] считает, что ему удалось узнать ее суть, и, зная по опыту других, что его может ожидать серьезный разговор в отделе кадров и понижение в звании, он дезертировал в США. 50

Как и всем перебежчикам, Голицыну присвоили оскорбительное кодовое имя, в его случае – ГОРБАТЫЙ. 51 Меры, предпринятые для его дискредитации, включали арест советского контрабандиста (под кодовым именем МУСТАФА), которого убедили вовлечь Голицына в контрабандные операции через финскую границу. В статье в газете “Советская Россия” от 27 сентября 1962 года осуждалась (мнимая) причастность Голицына к контрабандистам. 52

Несмотря на попытку Центра принизить Голицына, оценка ущерба после его перебежки заключила, что он смог передать ЦРУ широкий спектр разведданных о деятельности большинства “Линий” (отделов) в Хельсинки и других резидентурах, а также о методах КГБ по вербовке агентов и руководству ими. 53 В период с 4 января по 16 февраля 1962 года Центр направил инструкции пятидесяти четырем резидентам о действиях, необходимых для ограничения ущерба текущей деятельности. На данный момент все встречи с важными агентами должны были быть приостановлены, а контакты ограничены “безличными средствами”, типа закладок. 54

Однако, помимо того, что Голицын предоставил важные разведданные о методах КГБ и имена ряда советских агентов, он также запутал ЦРУ серией все более экстравагантных теорий заговора. Он убедил главу контрразведки ЦРУ Джеймса Энглтона (фото), что КГБ занимается гигантским глобальным обманом, и что даже китайско-советский раскол был шарадой, чтобы обмануть Запад. Позже Голицын утверждал, что Пражская весна в Чехословакии также была затеей КГБ. 55 Центру не пришло в голову, что перебежка Голицына, заразив небольшое, но проблемное меньшинство сотрудников ЦРУ своими параноидальными наклонностями, в конечном итоге принесет Агентству больше вреда, чем пользы.
В ноябре 1963 года Александр Николаевич Черепанов из Второго главного управления КГБ (внутренняя безопасность и контрразведка) переправил в американское посольство в Москве пакет с совершенно секретными документами, касающимися слежки и захвата дипломатов и других иностранцев в России, а также записку с предложением своих услуг ЦРУ. В отсутствие посла заместитель главы миссии опасался, что документы являются частью провокации КГБ. Хотя руководителю отделения ЦРУ разрешили сфотографировать документы, оригиналы, несмотря на его протесты, были возвращены русским. Черепанов бежал из Москвы, но был арестован пограничниками КГБ на границе с Туркменией 17 декабря 1963 года. На допросе он признался, что оперативные секреты, которые он раскрыл американцам, включали использование “шпионской пыли” (метки – так в тексте – metka – прим. перев.) – специальных химических веществ, наносимых на обувь подозреваемых для облегчения слежки. Черепанов был приговорен к смертной казни на секретном судебном процессе в апреле 1964 года. В заключении Центра по оценке ущерба, нанесенного этим делом, говорится следующее:

Невозможно определить, почему американцы предали Черепанова. Либо они подозревали, что его действия были провокацией КГБ, либо они хотели обременить КГБ длительными поисками человека, который отправил пакет в посольство. 56

Хотя ЦРУ не было ответственно за предательство Черепанова, оно вскоре совершило другую, еще более серьезную ошибку. В феврале 1964 года Юрий Иванович Носенко, сотрудник КГБ, работавший в советской делегации по разоружению в Женеве, который начал работать на Агентство в июне 1962 года, дезертировал в Соединенные Штаты.

Однако дебриферы ЦРУ ошибочно заключили, что Носенко был подсадным сотрудником КГБ. 57

Не зная о чудовищном просчете ЦРУ, Центр расценил дезертирство Носенко как серьезную неудачу. Его оценка ущерба началась с обычной расправы над персонажем, утверждая, что Носенко (в дальнейшем получивший кодовое название ИДОЛ), как и Голицын, был заражен “вирусом карьеризма”.

Носенко, жаждавший власти, не скрывал своих амбиций и получил высокую должность. Руководство 1-го отдела штаба не забудет истерическую реакцию Носенко, когда ему сообщили о планах повысить его с заместителя начальника до начальника секции [otdeleniye – в тексте]. “Начальник управления пообещал, что я заменю начальника отдела [otdel],” – орал он в забытьи. Черты карьеризма проявлялись во многих любопытных сторонах его жизни. Став заместителем начальника другого отдела, Носенко стыдился своего звания [капитан КГБ], которое было ниже того, что обычно ассоциировалось с его должностью. Он возвращал неподписанными все документы с надписью “капитан” и подписывал только те, на которых его проницательные подчиненные не указывали его звание. 58

На протяжении всей холодной войны КГБ добился гораздо большего успеха в сборе научно-технической информации о главном противнике, чем в проникновении в федеральное правительство. В 1963 году научно-техническому отделу ПГУ был присвоен повышенный статус Управления Т. 59 Большая часть заданий поступала от Военно-промышленной комиссии (ВПК), которая отвечала за контроль над производством оружия, 60 и была одержима американскими вооружениями и передовыми технологиями – почти без учета всего остального мира. В начале 1960-х годов более 90 процентов требований ВПК касались главного противника. 61 Среди американских научно-технических разработок, полученных КГБ в эти годы, были разведданные по авиационной и ракетной технике, турбореактивным двигателям (из источника в General Electric), реактивному истребителю Phantom, ядерным исследованиям, компьютерам, транзисторам, радиоэлектронике, химическому машиностроению и металлургии. 62 агента научно-технического сотрудничества в Соединенных Штатах, указанных в записках Митрокина (хотя с небольшими подробностями об их достижениях), включают такие кодовые имена, как: СТАРИК и БОР (или БОРГ), ученые-исследователями ВВС США; УРБАН, которого Митрохин идентифицировал как руководителя отдела фирмы Келлогг (вероятно, компании M. W. Kellogg Technology в Хьюстоне), служивший агентом с 1940 года; 63 БЕРГ, старший инженер, вероятно, работавший в Sperry-Rand (UNIVAC); 64 ВИЛ, работавший на химическую компанию Union Carbide; ФЕЛКЕ, агент в Du Pont de Nemours, химическом, биомедицинском и нефтяном конгломерате; УСАЧ из Брукхейвенской национальной лаборатории в Аптоне, штат Нью-Йорк, которая проводила правительственные исследования в области ядерной энергии, физики высоких энергий и электроники; и НОРТОН из компании RCA, которая производила электронное, телекоммуникационное и оборонное оборудование. 65

Во время холодной войны, в отличие от Второй мировой, всё уменьшающаяся группа американских коммунистов и попутчиков редко имела доступ к научно-техническим разработкам, которые искал КГБ. Большинство научно-технических агентов, завербованных в США, похоже, шпионили за деньги.

Два таких наемных шпиона были пойманы ФБР в середине 1960-х годов: Джон Бутенко (на фото между агентами ФБР), который работал на дочернюю компанию ITT, выполнявшую секретную работу для Стратегического воздушного командования, и полковник Уильям Уолен, который предоставлял разведданные по ракетам и атомному оружию. 66
В 1963 году Нью-Йоркская резидентура предоставила 114 секретных научно-технических документов общим объемом 7 967 страниц и 30 131 несекретный документ общим объемом 181 454 страницы, а также 71 “образец” новейших технологий и других предметов. Вашингтон направил в Центр 37 секретных документов (3 944 страницы) и 1 408 несекретных документов (34 506 страниц). 67

Однако некоторые из лучших американских научно-технических разработок были получены из резидентур за пределами Соединенных Штатов. Возможно, наиболее важной была область компьютерных технологий, где Советский Союз значительно отставал от Запада.

Экспериментальный советский БЭСМ-1 (фото), выпущенный в 1953 году, был оценен западным экспертом как “достойный компьютер” для своего времени, с возможностями, превосходящими возможности UNIVAC-1, представленного в 1951 году.
Однако БЭСМ-2, поступивший в производство в 1959 году, был лишь на треть быстрее IBM-7094, представленного в 1955 году, и на одну шестнадцатую быстрее IBM-7090 1959 года.

Из-за эмбарго на экспорт передовых технологий в Советский Союз, которое поддерживал КОКОМ (координационный комитет по эмбарго, состоящий из членов НАТО и Японии), компьютеры, легально импортированные с Запада, были едва мощнее своих советских аналогов. 68 В 1960-е годы попытка догнать западные компьютерные технологии была основана в основном на шпионаже.

Основным источником научно-технических разработок в области компьютеров для КГБ почти наверняка была компания IBM, которая производила более половины компьютеров, использовавшихся в мире в середине 1960-х годов. В IBM самым важным агентом КГБ, указанным в записях Митрохина, был АЛВАР, натурализованный французский гражданин, родившийся в царской России, чьи мотивы – в отличие от большинства американцев в научно-технической сети – вполне могли быть идеологическими. АЛВАР был завербован НКВД в 1935 году и, вероятно, являлся самым долговечным агентом КГБ по линии “Линии X”. К 1950-м годам он занимал высокий пост в европейской штаб-квартире IBM в Париже, а в 1958 году был награжден орденом Красного Знамени за работу в качестве советского агента. АЛВАР продолжал работать в КГБ до выхода на пенсию в конце 1970-х годов, когда ему была назначена советская пенсия в размере 300 долларов в месяц в дополнение к пенсии компании – определенный знак признательности Центра. 69

В начале 1960-х годов Парижская резидентура поставляла разведданные об американском производстве транзисторов, что, согласно материалам КГБ, позволило улучшить качество советских транзисторов и на полтора года ускорить начало их массового производства. Она также предоставила научно-технические данные по компьютерным сетевым системам, которые позже были имитированы советским оборонным ведомством. 70 Наиболее вероятным источником разведданных как по производству транзисторов, так и по компьютерным сетям был АЛВАР. Однако с 1964 года парижская резидентура также имела агента под кодовым названием KЛOД в Texas Instruments. 71

Среди других агентов, поставлявших технологии и научно-технические разработки от IBM, был гражданин Северной Европы под кодовым именем ХОНГ. С 1960 по 1966 год он работал на европейский филиал IBM и приобрел запрещенные материалы и образцы на сумму 124 000 долларов, которые он передал КГБ. В 1961 и 1962 годах он допрашивался в местном посольстве США о причинах своих покупок, но, похоже, оба раза удовлетворил посольство. Мотивы ХОНГА, в отличие от АЛВАРА, были, по-видимому, в основном финансовыми. Вначале ему платили 10-процентные комиссионные, впоследствии увеличенные до 15 процентов, за его покупки у IBM. Позже Хонг работал на Организацию Объединенных Наций в ряде стран. Тот факт, что за свою карьеру советского агента он имел в общей сложности двенадцать контролеров, свидетельствует о том, что Центр считал его важным источником. К моменту прекращения контактов с ним в 1982 году, через год после его выхода на пенсию, КГБ провел с ним около 150 встреч. 72

Советскому Союзу часто было труднее использовать, чем собирать замечательные научно-технические разработки, которые он получал от американских предприятий, в основном оборонных подрядчиков. В 1965 году Политбюро критиковало тот факт, что до того, как советская промышленность начинала использовать научно-технические достижения, проходило от двух до трех лет. 73 Даже компьютерные технологии, украденные КГБ, в лучшем случае стабилизировали разительный разрыв между Востоком и Западом. 74 Этот разрыв нельзя было объяснить отсутствием опыта у советских ученых и математиков. Как писал в 1968 году один канадский эксперт, “западные люди, знающие советских компьютерщиков, могут засвидетельствовать их компетентность и глубокие знания в этой области”. 75 Сохраняющаяся отсталость советской компьютерной индустрии, несмотря на опыт советских ученых и замечательные научно-технические достижения КГБ, отражала громоздкую неэффективность советской командной экономики, в которой технологические инновации должны были пройти через сложную и невосприимчивую государственную бюрократию.

Председатель ВПК Л. В. Смирнов, вместо того чтобы взять на себя часть ответственности за неспособность эффективно использовать большую часть научно-технических разработок, полученных с Запада, обвинил КГБ в том, что тот не получил их в достаточном количестве.
В письме председателю КГБ Семичастному в апреле 1965 года Смирнов жаловался, что более 50 процентов первоочередных научно-технических задач, поставленных перед КГБ двумя-четырьмя годами ранее, до сих пор не выполнены.

Семичастный ответил, что были предприняты шаги для улучшения возможностей КГБ по выполнению заданий, но раскритиковал ВПК за недооценку текущей сложности сбора научно-технической информации от американских объектов. Поскольку некоторые из тех же научно-технических разработок происходят в Великобритании, Франции, Японии и Западной Германии, ВПК следует уделять больше внимания целям в этих странах. 76 В следующем году группы офицеров “Линии X”, действующих против американских целей, были размещены в резидентурах в Австралии, Аргентине, Бразилии, Дании, Финляндии, Индии, Израиле, Ливане, Мексике, Марокко, Норвегии, Швейцарии, Турции, Объединенной Арабской Республике и ряде других стран третьего мира. 77

Несмотря на критику Смирнова, деятельность КГБ по сбору научно-технической информации была в целом успешной. Как признавал сам Смирнов, ФКР выполнил почти половину сложных задач ВПК против главного противника максимум за несколько лет. Однако по сравнению с впечатляющими успехами двадцатилетней давности, когда Центр получил планы атомной бомбы – величайшего научного секрета в мире – от двух различных агентов и важные ядерные разведданные еще от нескольких, даже успехи начала 1960-х годов должны были показаться несколько разочаровывающими. Спад был необратим. Большинство советских шпионов, проникших во все основные подразделения администрации Рузвельта, были идеологическими агентами, соблазненными мифом-образом сталинской России как первого в мире рабоче-крестьянского государства, указывающего путь к новому социалистическому обществу. В начале холодной войны даже среди американских радикалов это видение поблекло. Большинство преемников идеологических кротов военного времени были наемниками и коррумпированными сотрудниками оборонных предприятий, готовыми продать секреты своих компаний. Хотя КГБ не мог заставить себя признать это, золотой век американских идеологических агентов высокого полета ушел, чтобы никогда не вернуться.

                ПРИЛОЖЕНИЕ

НЕКОТОРЫЕ ЛЮБИМЫЕ ЯВКИ КГБ (YAVKAS в оригинале) В 1960-Х ГОДАХ

Прим. перев. Картинки разысканы в сети и вставлены мной. См. здесь https://mitrokhinpapers.blogspot.com/2025/03/11-2.html Разумееется, те, что удалось найти, ведь некоторые из перечисленных зданий уже не существуют. К моему удивлению, ненаходимых было подавляющее меньшинство. Два таких следуют сразу.

Балтимор: у магазина мужской одежды “Клейтон” на Северной авеню.

Бостон: мюзик-холл; у отеля “Стейт Хилтон”. (Правильно – Статлер или Стейтлер- Statler Hilton Hotel – фото 1970х гг)

Потом идут вперемешку с картинками и без них.

Чикаго: у зданий Чикагского института изящных искусств; у кинотеатра на Стейт-стрит,

У кинотеатра “Лейк Стейт”; у магазина мужских галстуков на Рэндольф-стрит.

Кливленд: у кинотеатра “Хипп”.

Индианаполис: у доски объявлений на Маркет-стрит.
Лос-Анджелес: у газетного киоска “Out of Town Papers” на Лас-Пальмас авеню; у входа в кинотеатры Viltern и Star Theater; у витрин на Голливудском бульваре, у мебельного магазина MacMahon Brasses; у входа в отель Roosevelt.

Ньюарк: у железнодорожного вокзала Ньюарка (фото ниже), на скамейке у памятника сержанту Донану А. Базилоне. (Прим. перев. Очевидная ошибка). Ни памятника Донану Базилоне в Ньюарке, ни упоминания о таком сержанте, который заслужил бы отдельного памятника, мне найти не удалось. Напротив, памятник сержанту Джону Базилоне (John Basilone) широко известен. Но он в Нью Джерси.

Нью-Хейвен: у отеля “Тафт”;

у кинотеатра “Шерман”.

Нью-Йорк (Бронкс): у кинотеатра David Marcus;

у ресторана Savarin;

У витрин магазина Wilma’s Party Center; под навесом ресторана Middletown Inn по адресу 3188 Middletown Road.

Филадельфия: у кинотеатров Randolph и Stanton;

у отеля Silvania.

Портленд: у парковки на главной улице; у кинотеатра “Паркер”.

Рочестер: у кинотеатра “Рэндольф”.

Сакраменто: у кинотеатра “Тауэр”.

и рядом с рекламой в кафе “Камилия Лодж”. (Сейчас, возможно – Камелия кофе роустерз, но ручаться нельзя – прим. перев.)

Сент-Пол: у витрин отеля “Сент-Пол”;

у кинотеатра “Стрэнд”. (нет картинки)

Сан-Франциско: у кинотеатра “Метро” на Юнион-стрит;

у ресторана “Фостерс”.

кафе “Симс” (Вероятно, правильнее – Zim’s -прим. перев.)

и кафе “Комптонс” (в центре города);

у отеля “Кентербери”.

Сиэтл: у кинотеатра Orpheum Cinema на Пятой авеню;
у мотеля City Motel на Куин-Энн-авеню. Сиракузы: у кинотеатра “Кейтс”. Юнион-Сити,
(нет иллюстраций)
Нью-Джерси: у супермаркета A&P.

Вашингтон: телефонная будка у входа в ресторан Hot Shoppes в центре Хайтсвилла, пригорода Вашингтона;

у входа в продуктовый магазин в торговом центре Aspen Hill на Джорджия-авеню в Мэриленде, в шести милях к северу от Вашингтона.

                Примечания к главе одиннадцатой. Главный противник. Часть 2.

  1. См.выше, главу 9.

  2. т. 6, гл. 11, часть 2.

  3. т. 6, гл. 11, часть 2.

  4. Вайз, Охота на крота, стр. 186-7.

  5. Мерфи, Кондрашев и Бейли, Поле битвы, Берлин, стр. 245-6.

  6. т. 6, гл. 11, часть 2.

  7. Вайз, Охота на крота, стр. 188–9.

  8. т. 6, гл. 11, часть 2. Галерея Орлова, первоначально находившаяся на Саут-Питт-стрит в Александрии, позже переехала на Кинг-стрит в Старом городе (Кесслер (Undercover Washington), Тайный Вашингтон, стр. 125-6).

 9. Вайз, Охота на крота, стр. 191-4.

 10. т. 6, гл. 11, часть 2.

 11. т. 6, гл. 11, часть 2. Позже г-жа Орлова сказала, что ее муж сказал ей, что советское посольство согласилось на его просьбу о предоставлении убежища для них и их двух маленьких сыновей (Вайз, Охота на крота, стр. 192).

 12. Вайз, Охота на крота, гл. 13.

 13. т. 6, гл. 11, часть 2; т. 6, ок. 1, части 17, 41.

 14. Кесслер, Тайный Вашингтон, стр. 126.

 15. к-4,136.

 16. Бэррон, КГБ, гл. 10. Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 464-6.

 17. к-4,136.

 18. Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 465-6.

 19. Бэмфорд, The Puzzle Palace (Дворец загадок), стр. 144.

 20. т. 6, гл. 11, часть 11.

 21. Бэмфорд, Дворец загадок , стр. 134-40.

 22. т. 6, гл. 11, часть 11.

 23. Бэмфорд, Дворец загадок, стр. 141.

 24. т. 6, гл. 11, часть 11. С 1960 по 1963 год у ГРУ был важный агент на месте в АНБ, старший сержант Джек Э. Данлэп (самоход как Митчелл и Мартин). В 1963 году Виктор Норрис Гамильтон, бывший сотрудник АНБ, который был вынужден уйти в отставку в 1959 году из-за психического заболевания, перешел на сторону Советского Союза и дал пресс-конференцию, во многом похожую на пресс-конференцию Митчелла и Мартина в 1960 году. Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 462-4. Бэмфорд, Дворец загадок, стр. 151-4.

 25. Фурсенко и Нафтали, Soviet Intelligence and the Cuban Missile Crisis («Советская разведка и кубинский ракетный кризис»), с. 77.

 26. Бэмфорд, Дворец загадок , стр. 142–3.

 27. т. 6, гл. 11, часть 11. Записи Митрохина о ежемесячном пособии в 500 рублей взяты из дела Митчелла и относятся только к нему. Однако два года спустя Мартин сказал репортеру The New York Times, которого он случайно встретил в ленинградском кафе, что ему дали такое же пособие. Теодор Шабад, Defector from US Resigned to Soviet Union («Перебежчик из США в – отставка в Советский Союз», The New York Times (24 июня 1962 г.). Бэмфорд, Дворец загадок, стр. 148. Когда Митчелл устроился на работу, ему платили 100 рублей в месяц и еще 400 рублей в качестве субсидии; т. 6, гл. 11, часть 11.

 28. Информация о Митчелле из т. 6, гл. 11, часть 11; о Мартине см.Шабад, «Перебежчик..», The New York Times (24 июня 1962 г.).

 29. т. 6, гл. 11, часть 11.

30. Бэмфорд, Дворец загадок, стр. 149. Мартин умер в Москве от острого лейкоза в 1986 году.

 31. Источником паникерского сообщения КГБ о планах Пентагона относительно ядерной атаки был «документ, отправленный [неустановленным] офицером связи с ЦРУ своему собственному правительству» (Фурсенко и Нафтали, One Hell of a Gamble («Адская игра »), стр. 51-2). Хотя генерал Кертис ЛеМэй, воинственный глава Стратегического авиационного командования, в частном порядке говорил об упреждающем ударе, его возможность не имела никаких шансов стать политикой администрации Эйзенхауэра. Однако такая формулировка вызвала некоторую озабоченность союзников США по НАТО. Британская JIC, хотя и полагая, что «весьма маловероятно, что с ее демократическим методом правления и ее тесными связями с другими западными странами [США] когда-либо спровоцируют войну», в 1954 году пришла к выводу, что это «вполне возможно при условии – (а) более радикального правительства в США, (б) усиления недоверия США к некоторым или всем своим западным союзникам из-за политического развития в их странах, (в) какого-либо внезапного прогресса США в сфере вооружений и т. д. …, настроения нетерпения могут взять верх ». JIC (54) 37 (Этой информацией я обязан Алексу Крейгу из колледжа Христа в Кембридже, который в настоящее время защищает новаторскую докторскую диссертацию по JIC в начале холодной войны). Недавно рассекреченные американские документы показывают, что в определенных чрезвычайных условиях старшие американские командиры «предварительно делегировали» президентские полномочия на использование ядерного оружия (Пол Лашмар, Dr. Strangelove’s Secrets («Секреты доктора Стрейнджлава»), Independent, 8 сентября 1998 г.). Нельзя утверждать с уверенностью, но возможно, что сообщение об этом от источника КГБ вместе с апокалиптической риторикой ЛеМея усилили опасения Центра перед первым ударом Америки.

32. Феклисов, За океаном и на острове, с. 199-201. Зубок и Плешаков, Inside the Kremlin’s Cold War (Изнутри Кремлевской холодной войны), стр. 236-40.

33. Эндрю, For the President’s Eyes Only (Только для глаз президента), стр. 257 и далее.

34. Зубок и Плешаков, Изнутри Кремлевской холодной войны, с. 242.

35. Эндрю, Только для глаз президента, стр. 267 и далее.

36. Шелепин – Хрущеву, меморандум №1. 1861-Ш (29 июля 1961 г.). Постановление № 191/75-GS. т. 6, гл. 5, часть 5. Ср. Зубок, «Шпион против шпиона», стр. 28-30; Зубок и Плешаков, Изнутри Кремлевской холодной войны, стр. 253-5.

37. Эндрю, Только для глаз президента, стр. 278-9; Добрынин, Уверенно, с. 52-4.

 38. Фурсенко и Нафтали, One Hell of a Gamble (Адская игра), стр. 155, 168. О тайных действиях Америки против Кастро см. Эндрю, Только для глаз президента, стр. 271-2, 274-6, 280.

39. Фурсенко и Нафтали, «Адская игра », гл. 9.

40. Эндрю, Только для глаз президента, стр. 282-90.

41. Эндрю, Только глазами президента, стр. 285-95; Зубок и Плешаков, Изнутри Кремлевской холодной войны, стр. 258-66; Добрынин, In Confidence (С доверием), с. 52-4.

42. См. Выше, главы 7, 8.

43. Фурсенко и Нафтали, «Советская разведка и кубинский ракетный кризис». Записи Митрохина ничего не добавляют к этому замечательному анализу, основанному на привилегированном доступе к файлам СВР, источников политической разведки КГБ в Вашингтоне во время ракетного кризиса. В указанных Митрохиным файлах, к которым Фурсенко и Нафтали не имели доступа, особенно к нелегальным, нет никаких указаний на какой-либо значительный источник, который они упустили из виду.

 44. Фурсенко и Нафтали, «Советская разведка и кубинский ракетный кризис», с. 65.

 45. Калугин, Spymaster (Мастер шпионажа), с. 237-8. Меланхоличное выражение лица Сахаровского отчетливо видно на фотографии, прилагаемой к его официальной агиографии СВР (Самолис, Ветераны Внешней разведки России, стр. 133-5).

 46.;;Фурсенко и Нафтали, «Советская разведка и кубинский ракетный кризис», стр. 66, 75, 85 n.

 47. Зубок и Плешаков, Изнутри Кремлевской холодной войны, стр. 266-7. Фурсенко и Нафтали, «Адская игра», гл. 14. 26 октября Феклисов, житель Вашингтона, провел две, теперь уже знаменательные, встречи с дипломатическим корреспондентом ABC Джоном Скали, который, как он знал, имел хороший доступ в Белый дом, чтобы обсудить пути выхода из кризиса. Кеннеди был уверен, что Феклисов лично говорил от имени Хрущева. Однако архивы КГБ показывают, что это не так. Феклисов не сыграл никакой роли ни в предложении Хрущева 26 октября разрешить кризис с помощью американских гарантий территориальной целостности Кубы, ни в его попытке 27 октября обменять базы США в Турции на советские ракетные объекты на Кубе. Возможно, что Шелепин, который, в отличие от Семичастного, был членом Президиума, призвал Семичастного использовать встречу между Феклисовым и Скали, чтобы попытаться добиться от США предложения по урегулированию кризиса, которое сделало бы советское отступление менее унизительным. Из-за неполного характера досье КГБ по этому эпизоду, а также из-за конфликта устных показаний между Феклисовым, Скали и Семичастным, возможно, никогда не удастся установить, что привело к встрече с советской стороны. Фурсенко и Нафтали, Using KGB Documents («По документам КГБ»); Фурсенко и Нафтали, «Советская разведка и кубинский ракетный кризис», стр. 80–3.

 48. Зубок и Плешаков, Изнутри Кремлевской холодной войны, с. 267. Фурсенко и Нафтали, « Адская игра », стр. 284-6.

 49. Наиболее полное описание карьеры Пеньковского – Шектер и Дерябин, The Spy Who Saved the World.

«Шпион, спасший мир».

 50. т. 6, гл. 1, часть 1.

 51. т. 6, гл. 8, часть 6.

 52. т. 6, гл. 8, часть 6.

 53. т. 6, гл. 1, часть 1.

 54. т. 2, приложение. 3.

 55. О влиянии Голицына на Энглтона и ЦРУ см. Вайз, Охота на крота и Манголд, Cold Warrior (Воин холодной войны).

 56. т. 1, ок. 3; т. 6, гл. 1, часть 1. О решении посольства США вернуть документы Черепанова см. Вайз, Охота на крота, стр. 121-123.

 57. См. ниже, главу 22.

 58. vol. 6, гл. 1, часть 1; Кодовое имя Носенко появляется в т. 6, гл. 5, часть 5.

 59. т. 2, приложение. 3.

 60. ВПК также озадачил ГРУ, Государственный комитет по науке и технологиям (ГКНТ), секретное подразделение в Академии наук СССР и Государственный комитет по внешним экономическим связям (ГКЭС). Большая часть полученной научно-технической информации поступала от КГБ и ГРУ. Хансон, Soviet Industrial Espionage, (Советский промышленный шпионаж); Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 622-3.

 61. к-5,476.

 62. к-5,473.

 63. УРБАН может быть послевоенным кодовым именем неопознанного военного агента ПЕРС, упомянутого в расшифровках ВЕНОНЫ. О попытках КГБ / СВР запутать идентификацию ПЕРСА см. Олбрайт и Кунстель, Bombshell (Бомба) стр. 156, 271.

64. В записке Митрохина на русском языке сотрудник БЕРГ идентифицируется как «консолидированный вакуум». Вероятно, это отсылка к Sperry-Rand (UNIVAC); Известно, что компьютеры UNIVAC занимали одно из первых мест в списке целей научно-технической разведки (Так, High-Tech Espionage (Высокотехнологичный шпионаж), гл. 11).

  65. т. 6, гл. 6.

  66. Ромерштейн и Левченко, The KGB against the Main Enemy (КГБ против главного врага), стр. 266-267; Ричельсон, A Century of Spies (Век шпионов), стр. 279–82.

 67. vol. 6, гл. 6.

 68. Джуди, The Case of Computer Technology («Дело о компьютерных технологиях»).

 69. т. 6, ок. 1, часть 27.

 70. к-5,473.

 71. к-5,369.

 72. т. 6, ок. 1, часть 39.

 73. к-5,475.

 74. О временном лаге между американскими и советскими компьютерными технологиями см. Джуди, «Дело компьютерных технологий»; и Амманн, Купер и Дэвис (ред.), Технологический уровень советской промышленности, гл. 8.

 75. Джуди, «Дело о компьютерных технологиях», с. 66.

 76. к-5,476.

 77. т. 6, гл. 6.

 78. т. 6, гл. 3, часть 1; т. 10, гл. 2, п. 7.