Радушные Держащая купол 2 Глава одиннадцатая

Ближе к полудню вернулась с охапками трав. Разложила на полоке сено, травы и велела нести в жарко топленную баню Твердислава. Гридни за околицей кололи дрова. Другие таскали их в дровник и складывали ровными рядками доверху. Князя уложили на полок, устланный травами. Полонея стала оглаживать мягкое, словно тесто тело князя, растягивать и надавливать в разных местах.

– Аль ласкать меня собралась, красавица? Весело спросил, мужчина.

– А, чего б и не приласкать, когда ты вон мягкий, как младенец у меня тут. Гляжу, ты уж совсем отошел, сердешный. Где боль чувствуешь? Уже серьезнее спросила Полонея.

– Да вроде везде хорошо.

– Везде, значится. Ну, тогда почнем, с божьей помощью. Она плеснула на камни травный отвар и парную застлало едким дымом. Взяла веник ивовый с крапивой, чистотелом, и дубом смешанный, облила князя водою жаркою и …

– Текла вода из земли нутра.
Текла, да силу с собой несла.
Текла сила светлая, проливалася,
В добра молодца да вливалася....

Зазвучал ее тихий заговор. Она хлестко била Твердислава по нагому телу. Маленькие капельки крови стали выступать на коже от тонких иголок можжевела, что тоже был вплетен в веник.

– Ты водица Дана, всем ты желанна
Проливайся, тело молодца обновляйся.
Пусть жилы смягчаются,
Да кости молодца укрепляются ….

Снова ковш с травным настоем пролился на раскаленные камни. В предбаннике хлопнула железная дверца – кто-то подкидывал дрова в печь. Полонея продолжала хлестать Твердислава, сменив веник на липовый.

– Как на камне, да на высоком,
Сидит сокол, да светлоокий.
Лети сокол ты да и в ширь и высь.
В небо синее, птица поднимись.
Кличь богов трисветлых….

Отбросив веник в сторону, ворожея начала месить тело князя словно тесто. Выставляя каждую косточку – хрящик на место. Наговаривая- приговаривая, обливая его то студёной, до жаркой водою, растягивая и потягивая из стороны в сторону.

– Мать -Сыра земля, я прошу тебя,
Силой - живицей ты войди скорей,
В тело белое……

Трещали камни под опрокидываемыми на них ковшами воды. Трещали вековые бревна ворожеевой баньки. И в крайний раз облила его водою студеною, накрывала охапками сена, да пахучих трав. Села на пол утомленная, прислушиваясь. До красна раскалилась каменка. И снова скидывала она сено на пол, била его вениками березовыми, дубовыми, наговаривала, да намешивала его словно сдобу. И снова ковши со студеной да жаркой водою опрокидывались на него. А как закатилось солнышко, закатился Сотворь в Подземное царство, смазала тело князя маслом богородичным, обмотала полотном, смоченным в соке маточной травы, и вышла она из баньки жаркой.

– Эй, вы молодцы добрые!- Крикнула она с порога, обливая себя из ковша, как была в рубахе.- Принимайте князя славного, да несите вы его в избу чистую, кладите на лавку жесткую. Пусть почивает да силу набирает. Прибежал Пахом с гриднями, взяли Твердислава и понесли в избу, где в клети постелила ему Чеслава чистые настельники на жесткую лавку.

– Чай не уморила, ты его, Полонеюшка? Спросил Пахом, глядя на побратима, что был в забытьи.

– Не уморила, а перепекла, Пахомушка. Перепекла. Теперь и делов то ему выздоравливать, да сил набираться. Разнесся ее звонкий голосок из клети. Она в своей горнице меняла мокрую одежу, причесывала гребнем волосы.– Ты – обратилась она, входя к Чеславе и оправляя подол рубахи, что обвил ноги. – Разотри ка скорлупки яичные, да смешай с творогом. Как проснется, она повернулась к Пахому — Дашь ему поесть. Пахом, братец. Поутру пошли в село людей. Пусть там корову купят. Нужно из коровьих костей коленных, да копыт варить ему взвары, чтобы косточки крепкими становились. Велела она. Тот в ответ кивнул.

Подошла Полонея к князю, погладила его по голове, поцеловала в лоб и прижалась к его лицу своим. – Сдюжил, ты миленький. Слава богам! Сдюжил. Отныне никакая хворь, никакие чары тебя не возьмут. Погладила его по щеке. Улыбнулась устало, и отправилась почивать. Пахом подошел к клети Полонеи.

– А куда мясо все девать? Спросил он озадаченно.

– Едоки закончились? – Ехидно спросила девушка из-за двери.

– Так хлопцы столько добычи из леса натаскали, что не поспеваем ни есть, ни солить.

– Ну, коли едоков не будет, то можете в селении раздать. Вам лишь порадуются да, добрым словом помянут. Чеслава скажет, где сирот приютили, а где старики одинокие живут.

Среди ночи вошла Полонея в клеть, где лежал ее подопечный. Оглядела Твердислава. Пахом поднялся с соседней лежанки, но прилег снова, остановленный, взмахом ее руки. Хозяйка достала новую свечу, зажгла от догорающей и стала вливать травный отвар в рот князю, подперев повыше его голову подушкой. Пахом смотрел как она ловко управляется с больным.

– Все ладно, Пахом. Все ладно. Не тревожься. Поутру проснется твой князь, будем давать ему настои да взвары. Быстро поправиться. Она уж было собралась пожелать ему спокойной ночи...

– А ведь узнал я тебя, Радица. Ты невеста моя. Я вспомнил.... – Князь протянул руку и взял ее за ладонь, усмехнулся.– Это ж надо такому быть. Жива! Ты моя невеста, дочь покойного воеводы Владияра. Это тебя нарекла Ведогора Полонеей, когда забирала к себе в скит. Это тебе оставил отец мой все книги в детинце.

Велел отвезти в лес к ведунье. И велел чтоб непременно сам я отвез. Вот же старый хрыч! Знал, что ты тут. А я гридней послал, дурак. Живая. Тонкая, едва наметившаяся кожа на ладошках без пелен стала покалывать от его прикосновения.

Вроде и слабо держал он, да только ей казалось, что сильнее и быть не может.

– Я гляжу, князь, ты совсем уж здоров. Ласково сказала Полонея.

– Да. Слово повисло в воздухе. – Да. Радица.

– Ты с чего решил то, что я Радица, князь? Попыталась она вывернуться.

– Ну, я то не в лесу, чай жил. И как сама заметила князь. Есть еще люди, кто смог мне это передать. Да и сама ты о прабабке своей проговорилась. Да и….когда перебирала ты как-то свои причиндалы в сундуке. Ожерелье, что я тебе подарил…. Он глядел на нее с такой надеждой и нежностью, что сердце переполнялось тоской, перемешанной с ее старыми надеждами и грезами о том, как станет она суложью его, как…. Она вспомнила, о том, что и вправду выпало на пол ее ожерелье, когда она перебирала свои мешочки с травами, да камешками. Да и для чего положила она его туда когда-то тоже вспомнила. Как выпало, она проворно его спрятала, а потом унесла в свою клеть. Думала, что не заметил. А он вишь…

– Все то пустое. Она высвободила свою руку из его ладони. – Попутали твои люди, что передали.

– Да, не попутали. К дядьке Вольге послал ведь. Он продавал имение твоего отца. Приперли его, он все и выложил. Не станет же державный муж князю своему лгать.

– Ну, стало быть, не станет. Согласилась Полонея, пытаясь понять, как ей теперь себя вести с ним. Твердислав испытующе глядел на нее. – Ну вот и ладушки. тихо сказала Полонея, собираясь уйти.

– Радица! Не уходи! Не уходи, Радица! Скрипнула закрываемая за Пахомом дверь избы. Тот ушел. Полонея села на соседнюю с князем лавку.

– Радица. Произнесла она свое имя. Ее, почитай, так никто уже кроме отца и не звал с самого обряда, когда ее Полонеей нарекла Ведагора. Иной раз на Руяне волхвы этим именем звали. Да и не для того, чтобы звать, а чтобы утвердиться в своих догадках насчет ее происхождения.

– Простишь ли ты меня, Радица? Спросил Твердислав.

– За что? За то, что ни разу не навестил меня с скиту? За то, что взял себе другую девушку в жены? Или за то, что мой отец сложил за тебя голову, а ты так и не удосужился приехать ко мне и рассказать об этом? За то, что оберег мой променял на штуковину, что чуть было не сгубила тебя? За то, что в уделе твоем безобразия допустил? Не за тем предки мои, да и прабабка моя, помянутая тобой, служили столько поколений вашему роду, чтобы вы с отцом, как бестолочи себя повели. Ну, случилось у вас так, что вам Милицу пришлось взять княгиней. Ну, так, что же вы все порядки дедами установленные порушили? Чужими людьми себя окружили? Твоя, то бабка, тоже не из крестьянок, поди. Что за головотяпство? Она вздохнула.

– За то, что ты даже о единокровной сестре не вспомнил и ведать не ведаешь, где кровиночка твоя, во всем мире единственная обретается.

– Не простишь, значит.

– Да простила я тебя, Твердислав уж давно. Еще когда покойный Родомысл тут был, простила. Просто не ожидала, что явишься сюда. Думала, что больше и не свидимся. А вот и свиделись. Она вздохнула. – Через три седмицы ты сможешь уехать, Твердислав, и снова разойдутся наши пути – дорожки.

– Я не хочу, чтобы снова, Радица! Я хочу, чтобы ты была рядом! Стань моей суложью, стань моей княгиней!

– Не бывать этому, князь! Лицо ее вспыхнуло. – Как ни разу не бывало, чтобы женщины в моем роду шли второй женой.

– Я разведусь с Малицей! Отправлю ее к отцу, как неплодную. Решительно произнес мужчина.

– И тем самым развяжешь ему руки взять твои земли? Ох. Ничегошеньки, ты не понял, Твердиславушка, ничегошеньки. Не построишь счастья на костях. Вот разведешься ты со своей женой, а дальше что? Сколько ты еще людей добрых положишь, сколь вдов и сирот наплодишь, стариков сирыми оставишь?

– Да постылая она мне! Злая и постылая. В сердцах бросил Твердислав.

– А ты все о себе думаешь, князь. А кто думать будет о том, сколько ты положишь голов молодецких за такой развод? Сколько своих людей и чужих ты готов положить за счастье избавиться от постылой жены? Сколько сел, да деревень сгорит в зиму и сколько людишек придашь ты гладу и хладу. Нет Твердислав. Я не пойду за тебя. Не возьму я такой цены за счастье мое. Поздно. Милица не холопка, чтобы так просто избавиться от нее. Она дочь князя. А за ним сила. А ты, Твердислав, сколь уже соратников потерял, пока на ложе валялся, аки трава?

– Да много.... Вон уже ее родни понаехало. Ждут, не дождутся, когда земли мои к рукам приберут.

– Вот, Твердиславушка. - Заключила она. – Так, что тебе нынче не о бабах печалиться надобно, а о державе своей заботиться.

– Дождешься ли ты меня, пока я разберусь со всем этим? Он с надеждой смотрел в ее бирюзовые глаза.

– Да, не встану я поперек жены и мужа, Твердислав! Строго произнесла Полонея. – Не стану. Не гоже мне ждать для другой женщины боли, дабы счастье свое устроить. Да и она не повинна. Вся ее злоба от чар черных. А кабы думал бы ты головой, людей бы своих сохранил, что верой и правдой тебе служили, то и узнал бы давно. И с княгиней бы своей жил душа в душу и беды бы всей этой с тобой бы не приключилось. Лицо ее выражало решительность. – Завтра начнем с тобой дышать, как велю, чтобы силы прибавлялись. На четвертый день, как дадут боги, и вставать помаленьку начнешь. Коли пожелаешь, то место укажу, где сестра твоя Сванежа.

– Ты ведаешь?

– Ну, так еще бы! Вздохнула она. – Эти то, их слава богам, что не прибили. Увезли и в остроге держали. Аж в устье Влтавы на капище Переруга. Как уж живы остались?
Девочки – мои подруги, кого за ними посылала на силу вылечили и на ноги поставили маленькую Сванежу. Она уж кровью харкать принялась, и мать ее, даром, что княгиней была. Лучше подальше держаться от увлеченности и заинтересованности людей, от которых зависишь от их любви до ненависти один шаг. Милица ее вначале приветила, дружбу с ней водила, а потом…. Как князь, отец твой помер…. Не надейтесь на князей, на сына человеческого, в котором нет спасения. Выходит дух его, и он возвращается в землю свою: в тот день исчезают все помышления его. Избавили их подруги мои. Все устроили, словно те в бане сгорели и спрятали у надежных людей.

– Где они? Где ты укрыла их? Озадаченный Твердислав с трудом осознавал, что не доглядел, не то, чтобы не доглядел, а и не вспомнил про сестру свою – отцову дочку.

–В Елне, неподалеку от Десны. Чтоб коли, что и домой, воротить рекой их можно было, а коли, что и дальше бежать все той же рекой сподручней. Ветрана там живет, подруга моя. Вместе у Ведагоры росли. Ей можно и довериться и коль что, чары применит, не хуже моего.

– Не нуждаются ли в чем? Спросил незадачливый брат.

– Всего у них вдоволь. Успокоила князя Полонея. – Божатый мне столько добра пожаловал, чтобы вину свою загладить, что на всех хватает.

– Благодарю тебя, родня ты моя. Вовек мне с тобой не расплатиться. Повисло долгое молчание. Каждый думал о своем, а пожалуй, и об общем.

– Неужто ты меня совсем забыла, Радица? Прервал молчание Твердислав.

– Да как же тебя забудешь? Вон ты у меня тут. Невесело засмеялась девушка. Поднесла к губам плошку с отваром. – На – ка выпей. И спи. Боли где чувствуешь?

– Не чувствую. Вроде тело чужое. Вроде тянет то здесь, то там. Но не чувствую. Радица. Он словно смаковал ее имя на вкус.

– Не называй меня так больше. Не надо. Ее лицо помрачнело. – Не шуруди былое. Пусть все пройдет, как годы прошли. Она села на лавку, сложив меж коленями ладони. – По утру, как с тобой управлюсь займусь подарком твоей Гени. Я тут прикопала его неподалеку. Ты все слышал, когда давеча баба из веси яйца приносила?

– Все. Стало быть, не так прост, дядька жены моей Петиво. И кормилица Руксендра.

– Как видишь, князь. Подтвердила Полонея.

– А Геня то тут каким боком? Она наша Полоцкая, я сам нашел ее и… Его собеседница усмехнулась.

– Ты то ее сам нашел, Твердислав. Да, однако, Геня твоя просто так теряться не пожелала, когда наскучит тебе, подобно другим девкам.

– И что? - А тут байка то простая, но занятная. И древняя, как мир, известная своей повсеместностью и обыденностью содержания.

– Расскажи, коль не жалко и не шибко устала. Попросил князь.

– Устала шибко. Да все одно, не засну скоро. Она вышла из клети и через минуту вернувшись с чашей горячего травного напитка, устроилась с ногами на лавке, поежившись, словно от холода. Вошел Пахом. Хозяйка пригласила его присесть.

– Устраивайся, братец удобней. Будет занимательный разговор у нас. Ну, слушайте, сообщники моих детских шалостей. – Не знаю, что у вас там с Геней было, что ты ей обещал, как привечал. Но одним прекрасным днем иль ночью пошла она к женщине по имени Алвап. Известна ли такая? Твердислав пожал плечами, а вот Пахом призадумался.

– Да была такая. За рекой жила. Людям своими снадобьями помогала. Да только нашли ее с перерезанным горлом однажды. Кому уж бедная женщина могла не угодить?

– Людям своими снадобьями она помогала. Усмехнулась Полонея, повторяя слова Пахома. – Эта Алвап, да будет тебе известно, братец. Не лишь для исцеления свои снадобья творила, кои как мне ведомо особо не приносят моим товаркам барышей. Она охотно помогала куда более ценными услугами тем, кому нужно было присушить, отсушить, извести кого лишнего. И весьма, роскошно она жила этими своими помощами.

– Не уж то Генька к ней пошла за приворотным зельем, чтобы меня приворожить.?

– Верно, Твердислав Родомыслович смекнул ты. Но целью ее не лишь любовь твоя была, а возжелала твоя любимая, князь не только на ложе твоем….

– Княгиней взалкала стать. Догадался Пахом.

– И тут в яблочко. Подтвердила Полонея, попивая свой напиток.

– И? Твердислав в нетерпении ждал продолжения.

– И ….. Она снова сделала глоток. – И заломила ей Алвап такую цену… Рассказчица закатила глаза к потолку. – Ну, в общем, дала ей ваша добрая женщина Алвап за кучу монет не зелье приворотное, а цацку- оберег.

– Тот самый. Дагадался Твердислав.

– Да, соколик мой родимый. Тот самый, что носил ты дурачок и был весь завороженный, заместо моего, что хранил тебя и оберегал все эти годы, из беды выручал.

–Прости меня, Радица. Прости родная. И никакая мне Генька не любимая. Сама знаешь сколь этих генек….

– Пустое то, Твердислав . Она махнула рукой. – Нет мне до твоих генек дела. Ты князь, стало быть, я просто делаю дело, которому посвятила свою жизнь. И нечисть вычищать в этом деле тоже приходится. Не только лишь цветки да травки по кочкам собирать. Ты лучше дальше слушай. Да так приворожила тебя твоя Генька, что и замечать не замечал, что в уделе твоем творилось. Пакости, что Милица чинила с рук ей спускал, что под носом …. Да что там ты…. Уж не ведаю я покамест, что отцу твоему Родомыслу Богдановичу преподнесли и как. Но, когда видела я его на нем темных чар не было. Я бы заметила. И есть у меня нынче сомнения, сам ли он упал с коня расшибшись иль добрые люди ему подсобили.

– Неужто столь сильными чарами владела та Алвап. И к чему ты про Петиво и Руксендру поминала нынче.

– Слушай, княже, слушай. Она взяла вязанный из козьего пуха платок, что лежал тут же, на полке и, обернулась в него целиком. Видно было, что подколачивает ее толи от холода, толи еще от чего. – Так вот. Алпан та так себе черодейка то была. Она вестимо наляпала на подарок твоей Гени чар приворотных, но самое хитрое было не это, а то, что цацку эту творил и зачаровывал Петиво.

– Да ладно. Удивился князь – Петиво?

– Он голубчик она утвердительно покачала головой.

– Чтобы сгубить меня? Но, на что ему меня губить то?

– А вот это я и желаю постичь. Весьма интересная вещица. По тому, что я от нее почувствовала, создавалась она для того, чтобы править твоими, пресветлый князь, делами, глаза тебе отводить, наводить тебя куда нужно хозяину. А уж как случилось, что вдруг извести он тебя задумал, то мне не ведомо.

– Сам? Задал вопрос Твердислав. Она пожала плечами.

– Сам ли? Не сам? А коли не сам, то кто стоит за ним?

– На кол его! Под пытки! Да бабу эту пытать, что в яме сидит.

– Остынь, Твердислав! На колу, да под пытками он тебе ничего не поведает. Он, по всей видимости с Переругом водиться – его приспешник. А переруговы жрецы те еще плуты. Не гляди, что их божок мелок да мало, кому ведом. Знатные они мастера. Да вот не всем ведомо в чем. Так, что напрямую с ними орудовать не стоит.

– А как тогда? Подал голос Пахом.

– Как? Она повернулась и посмотрела на него. – Хитростью. Более ни как. Для того и Ярмину я в яме велела посадить и детей ее. Для того я прикопала поблизости работу Петивову, и свои чары на ней оставила. Будет он искать свою поделку и найдет. А я сразу о том прознаю.

– А коли пошлет кого? Снова подал голос Пахом.

– А коли и пошлет, то тот, кого пошлет не отыщет оберег тот злосчастный, чары мои лишь Петиво помогут отыскать его.

– Ну и что это даст? Пахом поежился. Полонея пожала плечами.

– Не ведомо мне покамест, братец, что это даст. И как все повернется мне не ведомо. Будем ждать. Как поведет себя Петиво, что делать станет. Она встала, подошла к одному из сундуков и открыла крышку. Но Петиво шибко будет надобен сей оберег.

– Зачем? Недоумевал Пахом.

– А затем, что силу его он тянет. Не сильно, но тянет. А это знаешь как для колдунов неприятно. Это словно ранка на теле. Маленькая, но очень болезненная. Ты Пахом, вели – ка парням своим по утру во дворе собраться всем.

– Зачем? Спросил Твердислав.

– А затем, что я воду заговорю, дабы не перепортили их почем зря, чтоб не болтали языками, коль выспрашивать кто будет что здесь деется, да чтоб бдели и пересказывали, коли что в веси или в другой особенного происходит, чтоб все это особенное, что может быть хоть как – то связанно с Петиво нашим незаурядным.

– Ладно. Согласился Пахом. Полонея же пошарила в своих запасах и достала оттуда мешочек шелковый, потом вышла в горницу и вернулась с чашей, где плескалась студеная вода, положила в воду щепоть порошка из своего мешочка, прошептала одними губами над ней.

– На ка вот ты тоже выпей. Она протянула Пахому. Тот без сомнений взял из ее рук зелье и одним махом выпил.

Твердислав задумчиво обдумывал все услышанное. Потом встретился глазами с Полонеей.

– Занятная байка. Не схитрила, когда обещала поведать.

– Ой, чую я, хлопчики, будет еще занятней тут у нас. Невеселый смех повис в клети. – Ладно. Зевнула Полонея. – Утро вечера мудренее. Нуте спать. Глядишь, чего иное день грядущий нам подкинет. Доброй ночи, красные молодцы.

– Доброй ночи.  Прозвучало за ее спиной.