Профессор Доширак

Словно античный бог, покинувший мраморный пьедестал ради мимолётной славы, в вагон электрички триумфально вошёл небожитель. На голове – кепка, словно ковчег, хранящая память о великих битвах с нищетой и серостью бытия. За плечом – гитара, свидетельница былой роскоши и нерастраченного гения, висела, как скипетр поверженного монарха. "Граждане ценители высокого!" – прогремел его голос, полный неподдельной тоски по неизведанным вершинам, словно призывая чернь внимать гласу свыше. – "Я, конечно, человек не от мира сего, эстет до мозга костей, душа, сотканная из тончайших нитей кристальной чистоты… Но, увы, сей мир жесток к гениям, как мачеха к Золушке. И вместо оваций в концертных залах, вынужден я, ваш покорный слуга, осыпать своим нетленным даром эту, несомненно, изысканную публику".

Прочистив горло, будто готовясь извергнуть откровение, он дёрнул струны, произведя на свет нечто, отдалённо напоминающее аккорд, но, безусловно, обладающее глубоким философским смыслом. "Сегодня, – вещал он, – я спою вам о любви! О любви… к простейшим радостям! Да-да, не удивляйтесь, смертные. Что может сравниться с божественным вкусом горячего чебурека после изнурительного дня, проведённого в служении музам, или с хрустящим блаженством картофеля фри, дарованного нам самим Провидением?"

В вагоне зашевелились, обмениваясь взглядами, полными нескрываемого восхищения. Кто-то, не в силах сдержать восторга, усмехнулся. Кто-то, ослеплённый величием момента, демонстративно закатил глаза.

"Итак, – возликовал бард, – внимайте! Песнь моя называется "Ода Дошираку"! В ней я возношу хвалу этому титану кулинарной мысли, этому спасителю от голодной смерти, этому маяку надежды в пучине отчаяния!" И затянул фальшивым тенором, словно соловей, которому наступили на хвост, о том, как кипятком "Дошик" благословенный заливает, и какое неземное блаженство в этот миг его переполняет.

Закончив "оду", он вопросил с видом победителя: "Ну как, прониклись? Надеюсь, тронул нежные струны ваших возвышенных душ… и, конечно же, ваших бездонных кошельков! Ибо, искусство, как всем известно, требует жертв. В данном случае – ваших скромных пожертвований на поддержание моего неугасающего пламени гения!"

По вагону пронёсся тихий смешок, словно шёпот восхищения. Кто-то, не в силах противиться щедрости, бросил пару монет в его кепку. Кто-то, не желая отвлекаться от лицезрения прекрасного, притворился спящим. Мужичок, источая смирение, вздохнул и поплёлся дальше, бормоча под нос слова, полные веры в светлое будущее: "Главное – верить в свой исключительный талант… и в безграничную человеческую щедрость".

Пройдя несколько вагонов, энтузиазм его, подобно утренней росе, начал испаряться. Кепка наполнялась неохотно, преимущественно мелочью, словно насмехаясь над его высокими стремлениями. "Эх, публика нынче измельчала", – ворчал он, пробиваясь сквозь толпу, не способную оценить его гений. В одном из вагонов он заметил группу студентов, увлечённо обсуждавших что-то, несомненно, возвышенное. Решив вновь попытать счастья, он встал напротив них, словно солнце, озаряющее своим светом бренный мир.

"Приветствую вас, о юные гении! Не желаете ли приобщиться к вечному в этот серый и унылый день?" – спросил он с лучезарной улыбкой, словно предлагая билет в рай. Студенты переглянулись, не веря своему счастью, и один из них, с гитарой в чехле, поинтересовался: "А чем ты можешь нас удивить, о великий?" Мужичок самодовольно хмыкнул, словно напоминая о своих бесчисленных талантах: "Я – бард! Я воспеваю саму жизнь во всём её многообразии!"

Студент ухмыльнулся, предвкушая зрелище: "Ну, удиви нас, если сможешь". Мужичок откашлялся, словно готовясь к подвигу, и грянул свою "Оду Дошираку". Студенты сначала слушали с недоумением, затем начали посмеиваться, а в конце и вовсе разразились дружным хохотом, словно постигнув всю глубину иронии происходящего. "Ну ты и жжёшь, мужик!" – давясь смехом, воскликнул один из них, признавая его неоспоримый талант.

И тут, словно по мановению волшебной палочки, студент с гитарой предложил: "Слышь, давай замутим джем? Я тебе аккомпанирую, а ты про свой "Дошик" ори!" Мужичок, ошеломлённый таким поворотом судьбы, не мог не согласиться. И вот, в вагоне электрички зазвучала странная, но неожиданно зажигательная смесь бардовской песни и студенческого рока, словно симфония хаоса. Проснувшиеся пассажиры, потрясённые до глубины души, принялись снимать происходящее на свои телефоны, дабы запечатлеть этот исторический момент. К концу "выступления" кепка мужика была полна не только мелочи, но и вполне приличных купюр, словно признание его заслуг перед человечеством. "Ну что, бард, – сказал студент, пожимая ему руку, словно передавая эстафету, – не всё ещё потеряно! Дерзай, расширяй репертуар!"

Мужичок расплылся в ухмылке, обнажая живописные руины некогда тридцатидвухзубой крепости, словно невзначай хвастаясь прошлыми триумфами: "Эх, главное – непоколебимая вера в собственный гений, да фортуну за куцый хвостик ухватить! А репертуар? Да он необъятен, как вселенная! От пронзительной "Баллады о просроченной колбасе" до душераздирающего "Реквиема по утерянной котлете", а уж "Танго с майонезом" – это вообще гимн эпохи, затмевающий собой все остальные! Вся суровая правда нашей жизни, с её вселенской скорбью, грандиозными надеждами и… монументальными победами!"

Он бережно ссыпал, словно горсть бриллиантов, содержимое кепки в бездонный карман куртки и, исполненный святой миссии, двинулся в следующий вагон, дабы нести просветление, добро и вечную красоту в сердца страждущих.