Радушные Держащая купол 2 Глава десятая

После того, как закончили снедать, Полонея вышла на улицу и осмотрела окрестности своего двора. Чисто выметенный, он радовал порядком. Псовая будка, зияет пустотой, словно тоскуя по хозяину. Чеслава свела Вешняка к себе на двор, дабы не путался под ногами у гридней, и не пугался обрядов. Вошкаются кролики со своим приплодом, в курятнике слышна возня кур. Загулявшая наседка что-то поклевывала у распахнутой двери свинарника, где возились и пищали мыши.

– Совсем распоясались, серые засранцы. Ужо я вам… Погрозила Полонея и глянула на скрипнувшую дверцу травохранилища, что была открыта. К ней показалась озадаченная морда Рута с полевкой в зубах. – Молодец, мой котик. Хозяин ты у меня. Рут скрылся. Она еще несколько минут постояла и пошла спать.

Утро выдалось пасмурное. Но дождя не было.

– Развиднеется, засвидетельствовала Полонея. Ступила и чуть было не перекинула здоровенную корзину полную яиц, что стояла на крыльце. Со стороны навеса послышалось ругательство.

– От, навья сила! Она глянула на Греба, что жарил на печи биточки, на которые бил мясо с вечера.
 
– Ты, чего Греб, нечистую тут поминаешь?

– Да, проглядел, хозяйка. Пристали. Тот смущенно пожал плечами.

– Не буди лихо… А то…

– Здрава будь Полонея. На дворе стояла жительница веси Ярмина. Полонея ее знала, но та к ней никогда не обращалась. Ведала, что к пришлой ворожее ходит в Корнищи. А чем уж там они занимались, то дело Любочада и его пособников. – Уж не знаю как тебя по батюшке.

– Вот вишь лихо позвали, а оно при… Полонея замолчала на полу слове и внимательно пригляделась к гостье, сощурив глаза. За ее спиной словно маячил образ уже знакомого мужчины с маленькой головой и непропорционально большими чертами лица из ее видений. Чародейка, словно вспыхнула, резко ринулась по ступенькам вниз, все же перекинув корзину с яйцами. Подбежала к женщине и схватила женщину за горло.

– Сколько тебе заплатили за, то чтобы ты сюда свои яйца порченные принесла?

– Меня. Мен… Она задыхалась. В ее наполненных ужасом глазах, Полонея узрела того самого упыря, что творил злополучный оберег, правдами и неправдами чуть было не сгубивший Твердислава. Он вначале озадаченно глядел на нее глазами Ярмины, сквозь до блеска начищенный бронзовый диск, а потом его лицо исказилось гримасой боли, и он зажал руками глаза, словно от удара.

– Говори, капарница! Сколько тебе заплатил мужик с серьгой - половинкой ракушки.
– Пятнадцать прохрипела женщина.
 
– Врешь, курва! Полонея чуть ослабила хватку, а потом и вовсе отпустила женщину, сообразив, что и без нее уже смекнет, что к чему. Она с омерзением глядела на кашляющую перепуганную бабу. – Тридцать. Тридцать золотых монет тебе дали, чтобы ты подлюка людей на моем дворе извела.
 
Из избы выбежал встревоженный Пахом, на бегу натягивающий порты, Чеслава выскочила из хлева с широко распахнутыми глазами, с чердака, где спали, прыгали гридни. По двору поплыл едкий запах, безнадежно пригоревших биточков.

– Меня заставили. Я ни в чем не виновата. Пыталась оправдаться женщина.

– Не чеши мне тут. Я тебя насквозь вижу. Ты вон гляжу частенько подружайке его из Корнищ способствуешь в делишках ее нечистых. Она снова поглядела на незваную гостью. – Так вот кто взбаламутил Салатину невестку и до безумия довел! Вот по чьей указке. Ты гадюка подпоила ее заговоренным багульником. – На что тебе то было, гниль нечистотная? Та попыталась что-то сказать, но Полонея глянула на нее так, что она отлетела в сторону и упала. Из рассеченной губы текла струйка крови. Перед глазами возник юной прелестной красавицы, такой, что глаз не оторвать. Ее длинные смоляные волосы завиваются крупными кудрями, обрамляя нежное белое девичье личико с огромными, как небесная ширь очами, искусно подведенными угольком, алые губы…. Образ сменился на другой. Женщина намного старше средних лет с широким во всю левую щеку рубцом.

– Ага. Силенок тебе не жаль, Селена. Видать твоя ночная покровительница покамест к тебе благосклонна. – Ты на что Ренис, жену купца Уве извела, мерзота? Она зло поглядела на Ярмину. Она попыталась что-то сказать. У Полонеи подступил к горлу ком, когда она узрела перед внутренним взором, лежащую на банном полоке с огромным живом милую, веселую Ренис. Та слова худого за всю жизнь никому не сказала, дочку должна была родить со дня на день, а эта падаль, пособница Темной Нави… Она тяжело вздохнула. И мать, и дитя и маленького…. Слезы выступили у нее на глазах. Рядом лежал трехлетний сынок покойницы Руерехт. – Сука ты!  Зачесалось у тебя на чужого мужика, так ты навка болотная и дите малое сгубила и …..

– Я… я. Ярмина каталась по земле, будто пыталась увернуться от незримых побоев.

– Я хотела деткам моим отца в дом справного да….

– Да богатого ты лиходейка хотела. Мужика тебе богатого подавай. Будет тебе мужик! Богаче на всем темном свете не сыщешь. Это я тебе, сука блудливая ручаюсь. Будет тебе….мерзость, будет! И деткам твоим порченным будет отец, страшнее и не пожелаешь. И за то, что мужа своего и сына его от первой жены и дочку извела при помощи Силены. Будет! Она повернулась к стоявшему у крыльца избы Пахому рядом с наполовину разбитыми яйцами, что принесла с подарочком от приятеля Селены Ярмина!

– Пахом! Она перевела дыхание.
 
– Что? Он был готов исполнить любое веление.

– Пусть парни отволокут эту… она замолчала в поисках слов. – Пусть отволокут ее в яму, что накрыта в конце огорода бревнами и кинут ее туда…

– Так там же воды по колено!

– Самое то для этой гнилухи. И пошли кого-нибудь в весь, пусть узнают, где изба ее и приведут ее выродков.

– Не надо. Ярмина кинулась в ноги Полонее. – Не надо деток моих. Что ты хочешь с ними сделать? Она обхватила ее ноги.

– Пирогами с земляникой кормить буду ублюдков твоих.

– Я всеми богами светлыми тебя заклинаю, Полнеюшка не тронь невинных деток моих. Умоляла женщина.

– Раньше надо было про светлых богов поминать, когда дела свои черные вершила. Полонея с силой отшвырнула ее ногой от себя. Гридни поволокли орущую Ярмину к яме. Та цеплялась за все, что попадалось под руку и орала как заполошная.

– А с детьми то, что делать? Спросил озадаченно Пахом, натягивая рубаху, что принесла ему из избы Чеслава.

– К мамаше их. В яму! Резко крикнула Полонея. и

– Ну, так дети же. А там вода, грязь и …

– Ну вычерпай, коли ты такой сердобольный, Пахом. Там и детки под стать той, что их воспитала, глядишь и перегрызут тебе глотку, не задумываясь. Она отвернулась от него и издала похожий на тихое карканье звук. В мгновение ока с неба ей на плечо спикировал огромный ворон. Он потерся о ее щеку, словно слушая. Но та, не произнося ни слова, указала ворону в сторону ямы. Тот стремительно улетел туда.

– Ты что ее, без суда княжеского воронам живую на растерзание отдать собралась? Не гоже это, Полонея. Не по законам людским, ни по законам божеским.

– Давай, мы тут судится рядится будем. Она вон без всякого суда яйца притащила. Всех перетравить тут собиралась, к слову и князя твоего – суда вершителя.

– Все равно. Не унимался Пахом. – Не след так поступать.

– Да угомонись ты. Примирительно сказала девушка. – Не собираюсь я никого на растерзания воронам отдавать. Да и эти вороны… они знаешь, такое не едят у меня. Они птицы вещие, служители самого бога Варуны и подчиняются они лишь ему - вершителю справедливости, а не какие –то приспешники людской мести. Охранять я его просила ее и ее… Она успокоилась и уже ласково обратилась к мужчине. – Неужто, ты думаешь, что я буду расправлять с кем-то из мирян вот так как….. Она подумала, поглядев на разбитые яйца, которые оголтело клевала вчерашняя курица, что загуляла. Не завершив своего предсмертного пиршества, она упала прямо в яичную лужу, дернулась и испустила дух.

– Мать частная. Кто это так постарался? Пахом в ужасе взирал, на представшее его глазам зрелище.

– А гляди. Она подошла к Гребу, что остервенело отскребал от сковороды свои битки
– угольки и выхватила у того из –за голенища нож. Гридень уронил и сковороду, и скребок, дернувшись непроизвольно в ее сторону, перехватив натренировано ее руку.

– Охолонь. Она поморщилась от боли в обожжённой руке.

– Так я же… Парень отпустил руку и виновато смотрел на девушку.

– Так ты же болван простоватый, Греб. Позволил бабе лишить тебя оружия, да еще таким способом выдернуть твой, паря, твой, у тебя нож не откуда – то а из-за голенища. Недотепа, ты.

– Ну, я же не ожидал, что ты….

– А следовало. Ты, брат княжий гридень. Что ты думаешь, враги тебя предупреждать будут, когда соберутся глотку тебе вспороть или брюхо? Она отвернулась от растерянного Греба и поднесла к лицу Пахома нож, развернув его плашмя. – Вот гляди! В блеске начищенного металла отразился знакомый образ. – Знаешь его?

– Так это же Петиво, дядька княгини Милицы, что при ней охраной заправляет. Удивился княжий побратим.

– Вы там совсем в своем детинце головой поехали как я погляжу. Тащите в детинец, кого не попадя, княгиней назначаете, дядек при ней оставляете, коим не место при замужней женщине.

Ей сразу припомнились рассказы людей о жестокостях Твердиславовой суложи. Как все той сходило с рук, чего даже старый князь себе позволить не мог, про бесчинства, творимые ее родичами и земляками, про поборы, что людям зачастили творить. – У вас, что свои волхвы да доверенные ведуны поизвелись?

– Так он же… Пахом не знал, что сказать, вероятно, сам складывая в голове картины происходившего.

– Что он? Разгневанная Полонея глядела в Пахомовы глаза.

– Так он же человек служивый.

– Служивый, брат. Подтвердила Полонея. – Да только не с руки тебе было разобраться кому он служит? Напрочь мозги отшибло в твоей сече пять годов тому? На что в землях князя, служители древних богов живут? На, что Ведагора девочек воспитывает? – И скажи ты мне, Пахом.

– Что? Тот изумленный и пристыженный не знал, куда со сраму себя деть.

– Много ли у вас воспитанниц Ведагоры появилось за то время, что княгиня на своей половине поселилась?  Пахом подумал.

– Да почитай не одной. Была  Данея, да только …. Он задумался, силясь вспомнить. А Полонея подумала про Данею, с коей была знакома и почувствовала, что той и на свете белом уж нет.

– Ну, вспомнил, где она? Не унималась Полонея.

– Данея? Она утвердительно кивнула головой.

– Да почем мне знать то? Что ж я за бабами хоромными не ставлен приглядывать.

– А я тебе скажу, Пахом. Извел ее вот этот самый княгинин дядька при помощи вот этой женщины. Она снова перевернула плашмя нож и поднесла к глазам княжьего побратима. – Гляди! Приказала девушка. Его взору снова предстало знакомое лицо.

– Так это же нянька княгини Руксендра. Удивился мужчина.

– Руксендра. Нянька княгини, возьми ее леший.

– А что? Возмутился Пахом. – Вестимо. Приятная женщина. Она такие ягодные наливки готовит, что нигде такие не пивал. Полонея гневно покачала головой.

– Ты, значит, не поставлен за бабами приглядывать, а на кой ляд ты вообще поставлен, Пахом? Охать над немощным князем? Причитать? От чего не соблюдался порядок, заведенный из покон веков? От чего чужих при дворе как воронья над погостными избами? Что ты должен при господине был исполнять?

– Следить за всем. Полуживой Пахом, готов был сгореть со стыда, слушая правдивые и по существу речи ведуньи.

– За всем? Что значит, Пахом за всем? А княгиня? Вдова Родомыслова? Где она? Знаешь? Тот в ужасе протер испарину на лбу.

– Да, что княгиня – то. Сестра родная единокровная господина твоего где? Ужас в его глазах рос с неимоверной скоростью. – Не знаешь, стало быть. Девочка же не корова, не приживалка какая. Княжна! Родная кровь! Да князь твой хорош! Ну, тело у него хворое было. А голову же не отшибло ему, слава богам. Голова то вам всем на что?

– Боги светлые. Что делать то? Его пониманию предстал весь кошмар происходящего в детинце.

– Коли взяли вы себе княгиней эту Малицу….. Она замолчала и попросила уже более спокойно. – Ну, ка глянь в нож. Ее взору предстала Малица. Она присмотрелась и предчувствовалась к образу женщины, что стала женой ее любимого Твердилава и вздохнула, громко выпуская воздух. – Тоже мне княгиня. Овца на заклании.

– Что с ней? Тоже сгубили? Спросил Пахом.

– Кого? Удивилась Полонея.

– Да княгиню нашу. И не понятно было только он сожалеет, толи вообще рад подобному стечению обстоятельств.

– Да не сгубил никто твою княгиню. Успокоила его ведунья. – Жива она.

– А от чего тогда ты назвала ее овцой на заклании?

– А то, Пахом. Не перебивай. Грозно приказала хозяйка двора. По всему выходит, что своих вы всех ведунов потеряли так и или иначе, а чужим в своем уделье свободу на блюдечке преподнесли. Свою Радицу – дочь преданного воеводы в лесу забыли и променяли, а чужую бабу с ее навными выщербками пригрели у себя, и не глядя волю такую дали, какой… Она глянула на солнце. – Все. Ступай. С князем нужно заняться скоро. В полдень начну. Пусть продолжают подкладывать в печь.

– Дак, там жар такой, что печь бы не лопнула. Обратился Бустята к Полонее. Добрый воин, что почитай с обряда посажения на коня был при молодом князе.

– Не лопнет, Бустята, не лопнет. Уверила его хозяйка. И печь добрая и мастер, что ее складывал, еще и не такие делывал. Она на то и клалась, чтоб не лопнуть. Я в лес. Хлопнув калиткой, она скрылась из виду, ступая тропою, что вела под могущие древа многовекового леса.