Любша- ковать судьбу или любовь Глава 17

Усталость и ноющее тело стали постоянными товарищами Любши. А прибавившаяся к ним тревога за Волхова пуще выматывали несостоявшуюся невесту князя.

Как было уговорено на Пролетье ни сватов, ни князя Волхова в их поместье не случилось. Отправился он со своей дружиной в погоню за лиходеями и сгинул, оставив лишь страх потери и тягостное ожидание. Об этом и о том, что на поиски Волхова и дружины князя бросили огромные силы кузнец и его семья узнала от гонца, что прислала княгиня Влатиатар.

На русальих днях затянуло сердце беспросветной безысходностью. И как бы ни старалась она заснуть, да все пустое. Ворочалась с боку на бок, погружаясь то в жар, то в холод, тревожа своими вздохами мирно спящую на соседней лавке Збышку. Она взяла свой гребень и как была в ночной сорочке, так отправилась босая, неприбранная на берег реки. Села на мостках, опустив усталые ноги в прохладную водицу и стала расчесывать спутавшиеся пряди, утративших блеск волос.
И нет ей дела ни до дивной прелести ночи, ни до квакуш, что тут то там квакают, стараясь привлечь человечью участливость. Как и не обратила она взора, когда чуть поодаль с ней очутилась русалка. Любопытная иножить принялась наблюдать за пышущей жизнью девушкой, подбираясь все ближе, пока их глаза не встретились. Жесткий настороженный взгляд серых как пред сумеречное небо глаз и глубокий, пронзительный, цвета зимней ночи, в котором можно увидеть отражение всего Мироздания.

Ночь вдруг стала безмолвной, сине – серое северное небо подернулось туманной дымкой и лишь по обыкновению тусклый летом, а нынче яркий месяц заливал своим серебристым светом ставшую гладкой поверхность реки. Вода оказалась настолько прозрачной, что почудилось, будто её вовсе нет – только отражение звёзд и лунного света создают грезу глубокой бездны прямо под ногами.

Любша перевела взор на кожу русалки, сияющую мягким голубоватым светом, точно она впитала в себя все чары ночного неба. Хвост переливается изумрудными и сапфировыми отблесками, напоминая о глубине далеких океанов и таинственных подводных садах кораллов, о которых так любят поведать странники. Волосы ее тёмные, почти чёрные, но при этом сверкающие, не иначе как их посыпали золотой пыльцой. Они струятся вокруг тела, подобно живым существам, создавая ореол таинственности и волшебства. Она кажется такой хрупкой и эфемерной, как если бы была соткана из тишины. Но Любша прекрасно знала, что эти навии обладают мощью и силой, способной покорить даже самые бурные воды. Носительница дара Сварога Небесного кузнеца резко мотнула головой, сбрасывая морок и возвращая суету летней ночи.

– Чего тебе?

– Человечка не испугалась, и не проявила особого участия к речной деве, протяжно и томно произнесла русалка, выбрасывая из ладони сноп серебристо – зеленых искр. При этом ее гибкое тело извивалось синхронно с пляшущей по воле воды осокой у берега и мостков.

– А должна была? Стараясь говорить грубее, чем имела обыкновение, спросила Любша.

– Отдай мне свой гребень. В одно мгновение тело русалки прижалось к горячему бедру человечки.

– На, что он тебе? Он же серебряный, неужто не опасаешься, что пожжет тебя? Серебро для нежити вельми  опасно. Неужто не ведаешь? Русалка запрыгнула на мостки и села вплотную к Любше.

– Не опасаюсь я. Нынче наши русальи дни и ничто нас не страшит. Причешусь, а после и выброшу его куда по –дальше или до следующих русальих дней припрячу, а глядишь и выменяю на другую диковинку. Отдай, а то утащу тебя на дно станешь русалкой.

– Вот еще! Плыви – ка ты в свои чертоги русальи. Не по силам тебе ни в какое время лета меня помимо моей воли утаскивать и зло чинить. Ты у нашего дома ведь уж которое лето обретаешься, неужто не разведала кто я?

– Да разведала. Помыслила, коли бы ты сама позабыла или морок мой не скинула, глядишь и отдала бы вещицу. Русалка взяла у Любши из ладони, устроенной на коленях драгоценность тонкой работы с волховской вязью, принюхалась. – Змеиная работа. Не гнется, не ломается, волос долог от него растет, и сверкает, не иначе как лунный свет в нем задержался.

– Ну забери, коль так приглянулся. Что уж тебе осталось в твоем бытии, лишь прикрасами и любоваться. Поди натащила в свои чертоги всяких блестяшек и тешишься.

 – Любша! ее белесые очи сверкнули слюдяной вспышкой. – Расчеши мне космы! Прошу тебя! Сама то не справлюсь. Она схватила ее теплую ладонь и прижала к груди. Холодные, склизкие пальцы русалки вызвали неприятие, но Любша не стала отдергивать руку, а коснулась косм нежити, утративших блеск и золотистую пыльцу. Сейчас они сделались одним большим колтуном. Но на удивление они оказались мягкими и привлекательными на ощупь, но тяжелыми из – за застрявших в них травинок, веточек, всякого сору. И захотелось вдруг ей вычесать это серебристое великолепие, подарить радость той, кто уже не в силах испытывать искрящееся солнышком тепло в коловрате.

– Усаживайся, токмо помалкивай. Нет пользы тебе стращать меня. Русалка послушно уселась, отдаваясь теплым и ласковым рукам хранительницы Сварожьего дара. И стала Любша чесать волосья русалки длинною в семь в аршин. Река утихла, словно притаилась, разглядывая невиданное зрелище. Над сидящими на мостках пролетел филин, ухнул и умчался по своим надобностям, квакуши притихли, замерев в выпученными глазищами, даже ветерок затаился среди камышовых зарослей. И лишь туман, смело разбрасывал клочья, зная, что нынче его час. Он безучастно расползался по уснувшей реке, беря в свою власть и реку и прибрежные земли. А

Любша все чесала, вытаскивая травинки, тину, кусочки коры. Распутывала бережно и ласково колтуны один за другим. Такая нежность проснулась к этому существу в груди Любши, что расчесывая ее, она старалась чуть дольше задержать ладонь, которой придерживала космы, оглаживала, стараяь поделиться своим теплом. И вдруг в колтуне из искрящегося черного серебра девушка отыскала нечто крупное, сверкнувшее в лунном свете золотом. Она потянула, придерживая космы и в руки ей выпала знакомая вещица.

– Это же гривна Волхова! Воскликнула чесальщица. – Откуда она у тебя? Как тебе досталась? Гнев сверкнул в очах возлюбленной Волхова. Сейчас она была готова испепелить навью.

– Так –то я на Рахме прихватила, да запамятовала куда подевала, а она вон, где запуталась. Ушкуйник выбросил в реку, после того как снял с волка молодого, подраненного, но живого

– Где волк тот? Где его искать? Сердце Любши забилось, что казалось миг и разорвет грудь.

– Да я не знаю. Где ж мне знать?

– А ну ка сказывай, когда –то было?

– Да на перуновой неделе. Сидели с водяным на берегу Рахмы. Глядь, чудовищный шум и на берег набежали войны, стали биться. Кто клинками, а кто и похлеще. Творили они разного окраса шары и света и тьмы и швыряли друг в друга, опаляя огнем округу. Заговоры кричали, такой невиданный шум подняли, подломили видимо не видимо деревьев. До сих пор кровь стынет в жилах.

– В чьих жилах, русалка? Нежить поперхнулась, но не отступилась от своих слов.

– Да, в моих, чьих еще то.

– Более стылую кровь, чем твоя еще поискать следует. Ты нежить. У тебя издавна кровь стылая. Русалка пожала плечами.

– Ну и, что с того, что стылая? Коли я нежить так и робеть мне не положено? Русалка обиделась. Чуть отодвинулась от Любши. – Злые вы люди. Хоть и короток век ваш, да и наш, когда чувствовали, жаром пылали не длиннее был.

– Ладно, ладно. Что после было? Любша бросила взгляд влево. Там у берега примостились еще четыре русалки. – Все. Я закончила чесать твои космы. Она доплела косу и завязала своей лентой, потом перебросила на грудь русалки. – Так сподручнее по дну плыть станет. Давай, рассказывай, что было дальше.

– Так не знаю я, что было после. Боязно было. Водяной и присоветовал убираться оттуда подальше. – Да вот я не вытерпела после, вернулась. Шибко любопытно было, как там дела обстоят. А там все уж завершилось. И один из сражавшихся выбросил в реку эту гривну, когда снял с волка, что в беспамятстве лежал у самой кромки воды. Выбросил и ушел. Я значит волка то пожалела и на берег оттащила. Кабы не стала, то захлебнулся бы набежавшей волной.

– Благодарю тебя, русалка. Уж не знаю, что ты видела, да сдается мне волк тот и есть Волхов. Помоги мне, прошу тебя. Разузнай у народа речного, что приключилось там на берегу Рахмы. Не поскуплюсь! Мед и хлеб, лакомств каких пожелаете и сколь потребно будет. Яркие бусы, браслеты, холсты, все что к твоей сути влекомо для русальей красы.

– Полно. Я и так тебе должна теперь, что не расплатиться.

– Так я тебе ленту всего и отдала.

– Нет. Глаза русалки на миг стали живыми и приобрели янтарный оттенок. – Лента то безделица. Ты бог весть как больше мне отдала. Теплом своей души, ты согрела холодную нежить, коей во веки вечные надлежало пребывать во хладе сердечном. Ты же, не побрезговав речной девой, одарила меня лаской душевной, заботой дружеской, а это знаешь, куда больше, чем молодцы отдают обмороченные. Их жар тела в паморочном забвении, он либо похотью настроен, либо алчностью, авось речная дева к сокровищам да кладам приведет его.

– Как звать величать тебя, русалка?

– Днея я. Как стала русалкой, так нарекли меня Днеей. Все разузнаю, что смогу про твоего любого. Жди. Русалка махнула хвостом и скрылась в глубинах реки Мутной.
И Любша стала ждать. Днем ладила доспехи, а ночью устраивалась на берегу, с угощениями для своей диковинной подруги. Ночь прошла, за ней другая, но как не всматривалась возлюбленная Волхова в речные глубины, Днеи все не было. И лишь на исходе третьей ночи приплыла русалка.

– Есть ли вести? Любша вскочила, подбежала к воде, промочив до колен сорочку.

– Никто не ведает ни, что случилось, ни где дружина Волхова, да и он сам. Русалка подкрепилась угощениями и снова скрылась под водой. Вернулась лишь спустя седмицу.

– Кажется нашла я кто поведает нам о том, где обретается дружина Волхова, что случилось в ту ночь, и как беде князя помочь.

– Сказывай! Приказала Любша.

– На берегу Вуоксы стоит избушка с давних пор. Живет в ней ведьма уж две тыщи лет живет. Злая как Чернобоговы псы. Так вот она ведает про все, что творится и под небом, и под землей. Следует тебе со мной плыть в Вуоксу. Там уже ждут мои подруги. С ведьмой сговорились, она нас примет. А дальше, как сложится.

– Как же я до Вуоксы доберусь? Всплеснула руками Любша. Ведь пешком туда с месяц идти, а по реке и того больше. Лошадь брать, лишь напрасно губить. Леса там непролазные, топи.

– Это ли печаль, когда ты со мной. Днея отломила тростинку, собрала пучок пушистых одуванчиков и сложила из них большой шар, куда прикрепила тростинку. – Вот, возьми тростинку в рот и ничего не страшись. Не пройдет и сотни мигов, как мы окажемся у ведьминой избы. Любша выполнила все, как велела русалка. Не успела она и оглядеться на стремительно несущиеся образы речного дна, как очутилась в бурлящих водах Вуоксы, в аккурат у лесенки, прикрепленной к шатким мосткам. У мостков сгрудились молчаливые подруги Днеи. Они внимательно разглядывали человечку любопытством. Узнавали, но сторонились.

Днея жестом указала чтобы Любша вышла из воды и вошла в дверь вполне себе добротной крепкой избы, примостившейся у самого края скалы на бурлящими водами Вуоксы. Дверь открылась тихо. Видно было – зажиточная ведьма тут живет. Не жалеет жира для петель. Она огляделась. Чуть поодаль от входа бурлящий чан с чем – смрадным. От него поднимался в дыру в потолке едкий дым. О ноги гостьи потерлась нутрия, белая безобразная с оранжевыми зубами.

– Чего пришла? Услышала Любша скрипучий, как раскачивающееся на ветру подпиленное сухое дерево. Из – за печки скользнула тень и Любша едва не закричала. Такой страшной предстала перед ней старуха, смердящая мертвечиной и разлагающейся плотью. Всклокоченные седые колтуны, сосульками свисали вокруг лица, похожему на истончившийся пергамент, местами с черными пятнами. Складывалось ощущение, что, не ровен час, и старуха потрескается и облупится, как забытый на солнце горшок, покрытый эмалью.

Ее походка была странной, скользящей, но движения не вязались с ней. Она едва шевелила конечностями, скрипела всяким суставом, что придавало ей сходство с мертвяками, не попавшими на краду и восставшими по воле злого колдуна. Не смотря на страх и омерзение, вызывавшее одно лишь желание бежать как можно дальше от этой старухи, нелепого зверя в ее доме, покрытых паутиной давно умерших трав и вкупе со смердящим варевом в котле, Любша сделала ртом глубокий вдох и низко поклонилась. Она поведала старухе о той печали, что стала причиной ее появления в избе ведьмы.

– Что ж, я в силах помочь тебе, кузнецова дочь, но изволь ка за мою работу выковать для меня иглу.

– С радостью, бабушка. Любша подивилась сущей безделице, что вдруг понадобилась ведьме. Да на любом торжке на серебрушку можно бортнище  разных игл приобрести. Но радость ее была недолгой.

– Только не думай, что старуха из ума выжила и столь мало за работу берет. Игла мне нужна непростая, а зачарованная. Лишь ты такую и сладишь с твоим лишь даром выйдет она такой, что примет в себя суть зелья заветного.

– Дозволено ли мне узнать в чем суть той самой иглы и зелья? Скажешь ли?

– А чего б и не сказать. Нет в том тайны никакой. Живу я, девка две тыщи лет с гаком. Гляди как постарела. И все то у меня водится в избытке, и злато, и сребро, каменья всякие, да полотна заморские. Живи да радуйся. А надобно мне молодость возвратить. Ее скрипучий голос заполнил все закоулки избы, раздражая и напоминая, что такие как она не всякий раз уговор блюдут. Вечно норовят гадость какую – нибудь подсунуть. Любша вдруг подумала, что не нова старая в своем порыве. Где ни послушай сказку былину какую, повсюду ведьмы да колдуны омолодиться желают. Видать так напакостили в жизни, что боязно им за грань идти, не то, что чистым сердцем, да жаждущим жить по чести, да, по правде.

– Верно мыслишь, девка. Верно. Боязно нам Навникам к праотцам идти. Прочитала ее мысли ведьма. – Знаем, что не видать нам там прощения. От того и оттягиваем конец всякими способами. Косматая застыла и уставилась в оконце.

Девушке хотелось поторопить старую, чтобы растолковала быстрее, что за игла ей нужна, и что за зелье у нее, но она лишь вздохнула. Ждала, слушая как раздраженно бьется жилка на ее шее. Помнила слова Днеи, что злая эта карга, как Чернобоговы псы. Уставшая от изматывающей работы, переживаний за Волхова и бессонных ночей Любша не заметила, как заснула, прислонившись к стене ведьминой избы.

– Другого места чтобы спать не нашла, вторгся в сознание скрипучий голос. Любша вздрогнула. Спросонья и не поняла, где находится. Но встретившись с мутными, выцветшими глазами ведьмы вспомнила. – Ты вроде как князя своего спасти желала, а сама дрыхнешь тут. Любша стиснула зубы от злости. Если бы не Волхов, спалила бы она к лешему и эту избу и ведьму в ней.

– Что за игла тебе нужна, бабушка?

– Слышала ли ты об богине Идун и ее яблоках? О йотуне Мимире? Любша кивнула.

– А то, как же. В наших краях все слышали былины о северных богах. Ведь люди из их земель часто селятся среди нас, делятся своими сказаниями, познают наши.

– Ну, вот и славно, не придется тебе растолковывать, что там да как. Старуха встала зачерпнула из своего котла вонючего варева и пригубила. Любша внутренне поежилась, но постаралась сохранить невозмутимый вид. – Много раз я пыталась вернуть себе молодость, отбирая у юных девушек их тела, на манер темных духов плотней. Да вот сила моя не переходит вместе с с моим духом. Привязана она к телу. А ведьма не может не колдовать. Да прожить отведенную смертной жизнь, та еще радость. От того всякий раз приходилось мне возвращаться в свое тело. А оно становилось все дряхлее и дряхлее. И тогда от самой Хель я получила зелье, из травы на которую пролилась кровь Мимира, когда его предали ваны и обезглавили и элексира из косточек яблок Идун. Оно способно навек вернуть мне молодость в моем теле и спасти от ее царства.

– Ты просто пришла к Хель и она дала тебе зелье? Спросила Любша ужасаясь тому, что эта Навница так запросто говорила о том, что отнимала жизни у ни в чем не повинных девушек, лишь бы продлить свое существование.

– Не просто, да только не твоего ума дело как я уговорилась с богиней царства мертвых. – Но зелье это действует только на саму Хель. Мне же, чтобы использовать его, надлежит напитать зелье лунным светом, заполнить им гибкую иглу, созданную из лунного серебра, упавшего на землю в день смещения земных осей. И сделать такую иглу можешь только ты. Когда игла будет готова, ты напитаешь зелье лунным светом, а после наполнишь иглу этим зельем, а я уж воткну иглу в свое тело, она пройдет по моим венам и все, чего я желаю исполниться.

– И всего то? Спросила Любша ехидно, приподнимая брови. – И ты, стало быть, думаешь, что лунное серебро, упавшее на землю в день смещения земных осей, этак с десяток тысяч лет тому назад полеживает себе преспокойно на моей ковальне и ждет, когда я тебе из него иглу выкую. А лунный свет у меня на посылках? Ведьма стукнула кулаком по столу, а Любша почуяла, как та пытается подчинить себе ее волю, ловко опутывая едва различимыми щупальцами, протянувшимися к ее голове от ее коловрата. Но щупальцы тут же одернулись и втянулись, натолкнувшись на искорки вдруг, заплясавшие вокруг наследницы Огнедара.

– Шутить с князем своим будешь, когда спасешь его, разве только не напутаешь чего. А мне не дерзи, а тоя ведь могу и кого другого поискать для моей задачи, а тебя превратить в вяленую мышь или в чайку, к примеру, в розовую.

– Ты тоже, бабуля мне тут вола не верти. Нет у тебя никого, кто с таким делом справится. А кабы и был, ты бы давно со мной беседы беседовать прекратила и в чайку розовую превратила. И знаешь, Навница, поганая, что не по силам тебе меня ни в чайку обратить, ни в вяленную мышь. Стоит тебе покусится на носительницу дара Сварога Небесного кузнеца, как вмиг ты вместе с твоей избушкой и цацками пеплом станешь. У тебя уговоры с Хель, а у моего рода со светлыми богами. Любша повысила голос и по примеру ведьмы стукнула кулаком по столу. – Я ведь тоже могу уйти и с носом тебя оставить. Погорюю по Волхову, да и найду себе кого другого. Сказывай, где серебро храниться и от чего сама лунный свет в зелье заключить не в силах!?

– Да не слушается он меня. Ускользает. На свете лишь одна чаровница есть, кто лунный свет удержать может.

– Кто?

– Мать княгини Влатиатар, Владычица Оху, а лунное серебро у водяного хранится.

– Вот как? Значит у водяного и чего водяной за серебро хочет?

– Мне почем знать чего? Этот водяной пузырь и знаться со мной не желает и власти над ним и у меня нет.

– А у меня, стало быть, есть? Умна, бабуля, жар чужими руками загребать. Признавайся! С чего вдруг водяной с тобой знаться не желает? Да только не ври мне! Ведь он и сам рассказать может.

– Да девку я у него увела, в тело ее вселилась, которую он себе в русалки заприметил. От того и не желает со мной знаться. Ему вишь можно с его подружками людей в нечисть оборачивать, а мне нет.

– Час от часу не легче. Любша набрала полную грудь воздуха и выдохнула сквозь тонкую трубочку из губ, надувая щеки, например, как бы она раздувала огонь. Ведьма пожала печами и состроила невинное лицо, от чего ее шелушащаяся старость, изуродованная злыми деяния стала выглядеть еще отвратнее. Девушка встала. – По рукам! Я добуду лунное серебро у водяного, договорюсь с Владычицей Оху о том, чтобы она заполнила твое зелье лунным светом, выкую тебе твою иглу и заполню ее зельем Хель.

– А я, так уж и быть, расскажу, как тебе чем Волхова твоего спасти от незавидной участи.

– Так уж и быть? Любша нависла над старухой. – Коль скоро обманешь меня, то спалю тебя Сварожьим огнем. Тогда никакое зелье тебе не поможет. Уверяю тебя, кроме царства мертвых твоей подружки, имеются места куда пострашней. И не имеет значения северным ли богам ты требы воздаешь, аль южным. Упрячут так, что лучше бы тебе у Хель Рагнарёка дожидаться. Клянись!

– Клянусь! Быстро проговорила ведьма.

– Силой своей на крови клянись да на огне. Любша щелкнула пальцами и на их кончиках зажглось пламя. – Ну!?

– Давай и ты на в крови клянись. Убери живой огонь. Старая с опаской глядела на священное пламя.

– Ишь чего захотела. Не стану я с Навницей и душегубицей кровь мешать. Княнись, как велено!

– Ведьма достала из – за пояса нож, полоснула им по своей ладони и взмахнула ею в воздухе. Любша же сожгла кровь ведьма, заключив разбрызгавшиеся капли в пламени и погасила огонь. – Заклято! Закрепила уговор Любша. – Зелье давай. Старуха достала из кармана шелкового передника, такого неуместного на страшной Навнице пузырек и протянула девушке.

– Поаккуратнее с ним. Предостерегла она свою пособницу. Но та, ничего не отвечая, шагнула к двери.

– Вот еще, что еще, Шемори. При звуках своего изначального ведьмовского имени ведьма вскинулась.

– Откуда тебе известно мое изначальное имя? Кто рассказал? Ведь тех, кто знает почитай и в живых не осталось.

– Но ты то жива, а руда вещество говорливое. Давай сказывай кто и как победил князя. То, что он бился с кем – то на берегу Рахмы я и без тебя ведаю. Кто был тот колдун? Чего добивается? Ведьма зло фыркнула.

– Ксай – сын Куль – Отыра, Хозяин Ледяной пещеры. Куль – Отыр владыка подземного царства. А стремление у него не особо отличается от стремлений подобных ему, что нынче, что две тысячи лет тому. Во все времена темные и светлые сражаются за владычество над этим миром, так было, есть и останется впредь. И даже подобные мне оказываются помехой для них, ибо мы стремимся быть вольными. А Ксай желает быть единственным владыкой мира и установить единые порядки, лишая каждого, будь он хоть светлый, хоть темный его сути. Больше о его стремлениях сказать мне нечего. Знаю лишь одно. Нет колдуна, могущественнее чем, он, подчинивший своей силе не то, что ведьмаков и ведьм, а стерший с карты Мироздания множество богов, и даже сумевший стереть память о них, лишая возможности вновь обрести хотя бы крупицу силы.

– То бишь он начал на наших землях свое сражение с Волховом не спроста? Ведь князь внук Велеса Змея. И главная его цель сам Велес. Любопытно. Что еще знаешь, Шемори? Ведьма покачала головой, давая понять, что больше ей ничего не известно. Она вскинула голову.

– А, что я получу, коли, ты не справишься с тем, что на себя взяла. Спросила ведьма. Любша обернулась, всмотрелась ей в глаза, коротко бросив.

– Ничего. И вышла из избы.


– Ну, что? Рассказала тебе ведьма как из беды вызволить Волхова? Обратилась к ней Днея, когда она подошла к мосткам. Ее подружки заинтересованно ждали ответа. Любша покачала головой.

– Нет. Сможешь меня в Словенск доставить? Я бы дорогой тебе все рассказала. Взгляд внучки Огневеда был отстраненным, лицо озабоченным.

–А, чего нет то? Делать все равно нечего. А в Словенске ты мне сможешь орешков со сливами в меду купить. Знатные они у рода Стахов. Лет пятьдесят их не ела.

– Смогу. Вот бы и с водяным так легко уговориться было подобно как с тобой. Она озадаченно поглядела на Днею. – Одуванчики рассыпались, а тут они не растут. Она для верности обернулась вокруг, но лишь укрепилась в своем мнении.

– А мы иначе, над водой плыть станем. За одно и поглядишь и на мир подводный, и на мир подлунный. Она посмотрела на своих подружек. – Вы с нами за орешками в Словенск. Те взглянули на Любшу, молчаливо спрашивая разрешения.

– Да чего уж там, поплыли. На всех лакомства куплю. Они разулыбались и присоединились к путешествию.