Любша- ковать судьбу или любовь Глава 23

Изба Шимори встретила ее теми же запахами и убранством, что встречала прежде. Старуха была все такой же страшной и мерзкой. И Любше по – прежнему претило то, что творила эта ведьма, и не давали покоя мысли, за какие такие дела Хель оказалась к ней столь благосклонна. Была бы ее воля, то ни за что бы сюда не вернулась. Но воля вернуться была. И представало это как воля по необходимости.

– Ну, что раздобыла серебро лунное. Проскрипела ведьма и голосом, и дряхлыми костями, поднимаясь с лавки, когда несколько раз девушка стукнула в дверь и не дожидаясь позволения вошла.

– А чо так долго. Русалки то твои к Водяному вмиг тебя домчать должны были?

– А ты думала, он меня с хлебом солью там встретил, и на блюдечке золотом лунное серебро вынес. Грубо бросила Любша.

– Признавайся давай, что для него делала? По всему видать, не отдал тебе запросто так он свое сокровище.

– Тебе то какое дело? Не стала она тешить старухино любопытство. – Кожи толстые давай. Пока достанешь, я пойду место для работы подыщу, да печь выложу.

– Тут работая, чтобы я приглядывала. Буркнула ведьма, но наткнувшись на острый взгляд гостьи, добавила. – Вдруг чего подсказать нужно будет.

– А ты, что коваль? Голос Любши звучал строго, но внутренне она переживала, что старуха заупрямится и потребует, чтобы она ковала иглу в ее избе, тогда стрелку выковать не получиться. И отдельно их ковать нельзя. Благо, что царица Шелонь воткнула ей в волосы гребень, не позволяющий читать ее мысли и чувствовать состояния.

– Не коваль, но коль чего тебе подсказать надо будет. Щупальца из коловрата ведьмы, подобные тем, что были в прошлый раз потянулись к Любше. Только в этот раз они были угольные с блеском, будто черный битый камень превратили в туман.

– Я же тебе не подсказываю как чернушничать. Кстати, ты убрала бы вот это. Любша указала клубящийся вокруг нее туман и тут же выпустила из пальцев искры, вмиг прожегшие в угольном тумане сквозные дыры. На лице ведьмы отразилась злость, да такой силы, что возлюбленная Волхова подумала было, что тут век ее кончится.

– Ты не можешь мне сопротивляться! Что есть мочи заорала старуха. От этого крика треснул огромный горшок в углу избы и оттуда во все стороны разбежались мыши. Сотни мышей. Пока старуха собирала взмахом руки горшок воедино и отправляла в него мышей Любша перевела дыхание. Она вывела ее из себя. Теперь будет одно из двух, либо ведьма позабудет о своем желании жить вечно и прикончит ее, либо она выторгует себе право ковать так и там, где она сама решит этот делать. От печи отвалился кусок стены, а она в оцепенении глядела на то, как превратившиеся в труху кирпичи просыпаются тонкой струйкой на идеально пригнанные доски пола.

– Чего сидишь? Рявкнула ведьма, когда управилась с мышами. Любша кивнула в сторону прорехи в печи.

– Значит так, бабулечка. Или я делаю свое чародейство, как мне следует это делать, либо ухожу. Могу даже подарить тебе лунное серебро и вернуть твое зелье. Когда найдешь кого, кто справится с этим, тогда и воплотишь свое бессмертие.

– А если я тебя убью? Любша пожала плечами изо всех сил стараясь сохранить невозмутимый вид, хотя в груди все сотрясалось от страха. Не хотелось ей тут умирать. Да и родичи Волхова не нашли, значит это пока единственное средство отыскать для него исцеление и его самого в купе с ратью. Для пущей верности или чтобы руки не затряслись от бездействия, она достала из своей котомки яблоко и откусила от него большой кусок.

Прикрыла глаза и стала жевать, едва дыша. Потом она вспомнила, клятва, данная на крови, не позволит ведьме причинить ей вред на прямую – обернется против нее. Она от облегчения сделала глубокий вздох и выдохнула. Засунула своей яблоко обратно в котомку. Жевать ей совсем не хотелось.

– Ты клятву на крови дала, коли помнишь еще. Тут печь рухнула, заполняя воздух клубящейся серо – желтой пылью. Любша поднялась с лавки, подхватила свою котомку и вышла из избы, бросая за спину. – Кожи доставай. Свежий воздух пахнул ей в лицо, сдувая с него пыль ведьминой печи. Она спустилась к реке, где ждали ее русалки.

– Она, что тебя убить пыталась? Спросила Днея.

– Нет. Старая карга печь себе решила новую сложить и как водится старую не сломав, новую не выправишь. Она наскоро умылась и пошла наверх в поисках места, где можно было бы устроить ковальню под небом.

Она пошла по владениям ведьмы, где природа раскрывает всю свою мощь и великолепие. Обрыв, словно грань между двумя мирами, резко уходит вниз, открывая взору бурлящий поток Вуоксы. Вода, пенясь и сверкая на солнце, несёт свои воды сквозь века, оставляя за собой лишь шум и рябь на поверхности. Вековые сосны, устремлённые в небо, кажутся стражами этого волшебного уголка. Их кроны, словно зелёные облака, касаются небесных просторов, шепча тайны древних времён. Воздух насыщен ароматами диких цветов, их сладкий запах разливается повсюду, завораживая и пленяя душу.

Птицы, порхающие среди ветвей, исполняют мелодичные трели, приглашая в мир грёз и безмятежности. Берёзы, как нежные девы, ласково шелестят своими ветвями – руками, предлагая своё вечное утешение и любовь. Под ногами мягкий ковёр из вереска и шиповника, усыпанный цветами, словно драгоценными камнями. Сухие можжевеловые столбики, стоящие неподвижно, хранят в своих сердцах силу и чары, готовые в любой миг пробудить жизнь. Живые могучие сосны, источая смолянистый аромат, напоминают о своём древнем могуществе и неуязвимости, лаская кронами небеса. Всё вокруг живёт и дышит, переплетаясь в единый лад.

– И ведь не скажешь, что в этих местах царит ведьма, по своей паскудности не имеющая равных. Пробормотала себе под нос Любша. Она вернулась к обрыву недалеко от избы Шимори и стала подтаскивать небольшие камни, из которых собиралась сложить небольшую печь для работы.

Уходить далеко смысла не было. Так ведьма будет видеть из окна или из открытой двери, что она работает. А если не увидит, то чары протянет и все разглядит куда лучше, чем чуть издали. Спустя час – другой печь была готова, а немногим позже и меха раздували и смыкали свое жерло в нижнее отверстие для поддува. Горн в ее кузнечной печи ждал заготовок, и готов был прогревать поковки. Все как в былые времена, шли ее предки с ордами Словена искали эти земли и нашли, чтобы назвать их Родиной.

Ветер шумел в ветвях деревьев, точно догадался о том, что она сейчас стенет творить чародейство. Он шептал, набиваясь в попутчики по стези ее мастерства, а небо над головой темнело, собирая грозовые облака. Вдали слышались раскаты грома, и каждый удар эхом отдавался в сердце Любши. Она стояла у горна, её руки уверенно держали молот, а глаза сверкали решимостью и вдохновением. Все тело знало и любило эту работу, обмениваясь с окружающим миром восторгом.

Перед ней лежал кусочек лунного серебра – холодного, почти нереального металла. Он мерцал в свете молний, отражаясь от поверхности мира своего далекого таинственного светила. Он был живее любого метала, в каким ей приходилось работать. Даже змейки и шломы, что ей доводилось вплетать в броню, уступали по сути жизни этому маленькому существу. Да, именно так. Существу. И сейчас ей предстояло объединить с ним свою жизнь, дыхание и чары. Она достала крохотные щипцы щипцы и поднесла серебро к огню. Металл начал плавиться, становясь мягким и податливым. Девушка почувствовала, как её тело наполняется новой силой. Это сама луна давала ей свою мощь словно шепча: У тебя все получится. Я в тебя верю. Каждая клеточка её существа откликалась на ритм ударов ее маленького молота, на вспышки молнии, грохот грома и приливно отливную природу прародительницы тайн. В этой работе не было заговора. Здесь творилось чародейство образно. В каждый удар молота, она вкладывала образ, объемный и живой пульсирующий, наполненный своим духом, вкупе со всеми зримыми и незримыми силами и чувствами разными, как сама суть мира.

Серебро текло, как вода, принимая форму тонкой иглы. Внутри неё образовалось пустое пространство, которое должно было стать вместилищем зелья. Девушке казалось, что она видит сквозь металл, проникая в самую суть его природы. Она чувствовала каждую частицу своего творения, понимая, что это не просто инструмент, великой силы.

Когда игла была готова, Любша осторожно опустила её в воду, чтобы остудить. В тот момент, когда металл коснулся воды, раздался мощный взрыв света, и всё вокруг озарилось ярким сиянием. Молнии били прямо в землю, освещая ночь, превращая её в день. Но затем свет погас, оставив лишь слабую тень и пышущие жаром угли.

Следом за иглой она приступила к созданию стрелки. Предварительно бросив в огонь прядь волос ведьма Миарин. И началось. В нее вкладывала образы царица Шелонь. Лишь стоило слиться небесному железу с лунным серебром, как в ее голове складывались образы рожденные сознанием матери ее любимого. Это чародейство творила она ее духом, руками и переплетая части их душ и самой сути воедино, навеки. И лишь стоило опуститься на готовую стрелку последнему удару молота, как раздался взрыв, пришедший из недр земли. В сажени от ее ног земля разверзлась из – под нее полыхнуло Навное пламя.

Вначале оно было подобно раскаленой лаве, но вмиг стало зеленым, святящимся нереальным светом, похожим на лавину сросшихся вместе светлячков Еще мгновение иона поняла, что стрелку нужно искупать с навьем пламени. Она не решилась окунать крохотное оружие щипцами, боясь уронить и сунула в тускло мерцающую зелень руку, держа в ней свое творение. Она ожидала боли, спазмов, но их не последовало. Лишь нега и новая еще неведомая ей сила разлилась по жилам, устраиваясь, приживаясь, сливаясь в ней воедино.

«Готово» прошелестел в ее сознании голос Шелони. Она выдернула из навьего племени руку. И она тут же исчезло, а земля срастила свои недра, будто края раны. Они затянулись, а на месте разлома остался лишь мерцающий навьим светом камешек. «Возьми его» снова подсказала царица Шушмора.

Быстрым движением девушка подхватила камень и бросила его в раскрытую котомку. Потом заполнила зельем Шелони стрелу и крохотные края на навершии древка стянулись, став гладкими.

Девушка взглянула на свои создания. Одно несет вечную жизнь, другое вечную смерть. Игла и стрелка блестели, отражая свет луны и звёзд. Они были совершенны, но в этой красоте таилась опасность. Это было оружие, способное изменить судьбу мира, и девушка знала, что теперь её путь будет другим.

Когда стрела была надежно упрятана в котомке, погруженная в склянку из – под зелья, которым была заполнена. Она взяла иглу и направилась к избе ведьмы. За спиной с шипение в печи погас огонь. Лес и бурлящая река погрузились во мрак, будто и не было сейчас светлой северной ночи.

Древняя ведьма стояла на крыльце своего дома, погруженного в густую тьму леса. Ветер трепал её длинные седые волосы, которые казались почти живыми, когда они развевались вокруг её лица. Её кожа была бледной, словно лунный свет, и покрыта сетью тонких морщин, каждая из которых хранила тайну веков. Глаза ведьмы горели чёрным огнём, будто две бездонные пропасти, способные поглотить любого, кто осмелится заглядывать в них слишком долго. Она стояла неподвижно, но внутри неё кипела сила сокрушительной мощи, готовая вырваться наружу. Её руки сжимали резную трость, которая служила ей не только опорой, но и мощным колдовским инструментом. На её лице играла зловещая улыбка, обнажающая острые зубы, которые напоминали клыки хищника. Вокруг неё царило ощущение тревоги и ожидания. Лес притих, птицы перестали петь, а звери прятались в своих укрытиях. Ведьма всем своим существом ощущала, что скоро должно произойти нечто важное, и она была готова встретить этот момент с полной решимостью.

– Молодец, девочка. Проскрипел ее голос.

Любша вошла в ее избу, достала из котомки склянку с ведьмиными зельем и заполнила ее нутро смолистой жидкостью с дивным ароматом ранних яблок. Тяжелый вздох за спиной передал всю гамму состояний, пережитых ведьмой.

Края иглы срослись, став такими же гладкими, и у ее стрелы.

– Давай быстрей. Нетерпеливо проговорила ведьма, протягивая сухую ладонь за источником своих стремлений. Она осторожно взяла иглу и вонзила ее у основания среднего пальца правой руки. Игла стала мягкой, серебристой змейкой потекла по венам, на своем пути превращая древнее напоминание о жизни, какой была ведьма в дивную красавицу. Глаза её стали подобны двум чистейшим озёрам, где отражалось умиротворение. Ресницы, словно крылья бабочки, мягко касались кожи, создавая лёгкую завесу таинственности. Брови плавными линиями подчеркивали глубину взгляда, добавляя ему выразительности.

Нос был аккуратным и благородным, с едва заметной горбинкой, придававшей ему особую изысканность. Губы же, словно лепестки мака, были нежными и чувственными, обещая скрытую сладость и тепло. Щёки, слегка окрашенные румянцем, говорили о живой душе и юном сердце. Кожа её лица была гладкой и шелковистой, будто бархат, излучая свет. В каждом изгибе, в каждой линии читалась гармония и совершенство, делая её образ поистине незабываемым.
 
Пока происходило обращение ведьмы ее сердце билось быстро, кровь кипела в жилах. Она ощущала всю гамму чувств, какие только могут испытать существа из плоти и крови, независимо от рода их племени. Радость, страх, надежда, отчаяние – всё смешивалось в её душе, создавая неповторимую гармонию. Очарованная дивным зрелищем, Любша взирала на изменения, затаив дыхание. Лишь одна мысль билась, где – то в сознании, что живой души в этой красоте нет и никогда не будет.
Ставшая юной ведьма смежила перед собой ладони нежных девичьих рук с белой первозданно гладкой кожей, соединила их перед собой и вгляделась, словно в зеркало, разглядывая давно забытые черты.

Рассмеялась серебристым смехом, что ручеек и выскочила из избы. Она стала кружится, поднимая ввысь снопы искр, выбрасывая их из ладоней. Как же она была счастлива! И лишь в тот миг Любша окончательно поняла слова о том, что все имеет право быть, ибо все имеет на то волю Всетворца. А то, что не проявлено, лишь просто не имело на то Его воли.