Архив Митрохина. гл. 15. Ч. 1. Операции прогресс

Подавление пражской весны

КГБ и его предшественники сыграли решающую роль в создании советского блока после Второй мировой войны. По всей Восточной Европе контролируемые коммунистами службы безопасности, созданные по образу и подобию КГБ и руководимые – за исключением Югославии и Албании – советскими “советниками”, осуществляли надзор за переходом к так называемым “народным демократиям”. Политическое развитие в большинстве восточноевропейских государств шло по одной и той же схеме.

Коалиционные правительства со значительным числом некоммунистических министров, но с недавно созданными службами безопасности и другими основными рычагами власти в руках коммунистов, были созданы сразу после вытеснения немецких войск. Через промежутки времени от нескольких месяцев до трех лет эти правительства были заменены фиктивными коалициями, управляемыми коммунистами, которые подготовили почву для сталинских однопартийных государств, берущих пример с Москвы. 1 

Лидер немецких коммунистов Вальтер Ульбрихт по возвращении в Берлин из московской ссылки 30 апреля 1945 года заявил своему окружению:

 “Все должно выглядеть демократично, но все должно быть под нашим контролем”. 2

Поскольку демократический фасад должен был быть сохранен во всей Восточной Европе, открытого применения силы для отстранения от власти некоммунистических партий следовало, по возможности, избегать.

Вместо этого новые службы безопасности взяли на себя инициативу по запугиванию за кулисами, используя то, что в Венгрии стало известно как “тактика салями” – отрезание одного слоя оппозиции за другим.

Наконец, однопартийные народные демократии, очищенные от всякого видимого инакомыслия, были узаконены огромным и фальшивым коммунистическим большинством на выборах, сфальсифицированных службами безопасности. 3

В первые годы существования соцблока советские советники держали новые службы безопасности под жестким контролем.

Охота на ведьм и показательные процессы, призванные устранить из руководства правящих коммунистических партий Восточной Европы в основном мнимых сторонников Тито и сионизма, были срежиссированы из Москвы.

Один из предполагаемых сообщников министра внутренних дел Венгрии Ласло Райка (фото) в несуществующем титоистском заговоре, за который Райка казнили в 1949 году, отмечал, что во время его допроса сотрудники венгерской службы безопасности “улыбались льстивой, раболепной улыбкой, когда с ними говорили русские” и “реагировали на самые бестолковые шутки сотрудников [МГБ] угодливыми раскатами неумеренного смеха ”. 4

Даже после смерти Сталина любой сотрудник разведки советского блока, которого КГБ не одобрял, становился “меченым”.

Среди них был Эрнст Волльвебер, глава восточногерманской Штази с 1953 по 1957 год, чья давняя связь с советской разведкой восходила к его работе в качестве агента НКВД в 1930-х годах, специализировавшегося на морских диверсиях.

Однако Вольвеберу не нравилась привычка Москвы отдавать категоричные приказы, и он возмущался тем, что КГБ держал его в неведении относительно своих операций в Западной Германии. КГБ также не доверял нынешней любовнице Вольвебера, Кларе Ватер, немецкой коммунистке, которая, как и многие ее товарищи, была несправедливо заключена в тюрьму во время сталинского террора. 5

Примечательно, что и она, и ее дочь, которую Волльвебер удочерил, находились под наблюдением в Восточной Германии. В 1957 году Вольвебера сменил просоветски настроенный подхалим Эрих Мильке, который с благословения Москвы оставался на своем посту до 1989 года, став одним из самых долговечных руководителей разведки в мире. 6

В КАЖДОМ ИЗ ТРЕХ случаев, когда Красная Армия вмешивалась для восстановления просоветской ортодоксии в заблудшем коммунистическом государстве – в Венгрии в 1956 году, в Чехословакии в 1968 году, в Афганистане в 1979 году – КГБ играл заметную роль в том, что эвфемистически называлось процессом “нормализации”.

Когда в октябре 1956 года началось венгерское восстание с массовыми демонстрациями, требовавшими свободных выборов и вывода советских войск, председатель КГБ, генерал Иван Александрович Серов, вылетел в Будапешт, чтобы лично возглавить работу КГБ. На экстренном совещании сотрудников органов безопасности и полиции в министерстве внутренних дел Серов осудил их нежелание открывать огонь по демонстрантам: “Фашисты и империалисты выводят на улицы Будапешта свои ударные отряды, а в вооруженных силах вашей страны все еще есть товарищи, которые не решаются применить оружие!”. Шандор Копачи, начальник полиции Будапешта, который вскоре встал на сторону борцов за свободу, презрительно ответил:

Очевидно, товарищ советник из Москвы еще не успел ознакомиться с ситуацией в нашей стране. Мы должны сказать ему, что выходят на демонстрации не “фашисты” или всякие там “империалисты”; они пришли из университетов, эти достойные сыновья и дочери крестьян и рабочих, цвет интеллигенции нашей страны, которая требует своих прав … . 7

Четверть века спустя Копачи все еще живо вспоминал долгий, испепеляющий взгляд стальных голубых глаз Серова в его сторону. Незадолго до того, как Копачи сбежал на Запад, Серов сказал ему: “Я прикажу повесить тебя на самом высоком дереве в Будапеште!”.

Вечером 3 ноября 1956 года венгерская делегация во главе с министром обороны Палом Малетером была приглашена в советский военный штаб в Токоле для обсуждения последних деталей вывода Красной Армии с венгерской земли.

В полночь, когда поднимали тосты, Серов с пистолетом “Маузер” во главе группы сотрудников КГБ ворвался в комнату и арестовал Малетера и его коллег.

Серия инсценировок казней, проведенных в течение следующих нескольких часов, убедила каждого члена венгерской делегации в том, что все его коллеги были расстреляны. 8

В 4 часа утра 4 ноября Красная Армия начала подавление венгерского восстания. Серов и его заместитель, генерал КГБ К. Гребенник, ставший военным комендантом Будапешта, остались наблюдать за “нормализацией”. 9

Хотя только после Пражской весны 1968 года Красная Армия вновь вмешалась в события, чтобы навязать советскую идеологическую ортодоксию, в 1960-е годы Москва проявляла растущее беспокойство по поводу усиления западного влияния в советском блоке. КГБ сообщал, что Запад ведет широкомасштабную “подрывную деятельность в политической и идеологической сфере против социалистических стран… стремясь убедить население в превосходстве западного образа жизни”. Эта “подрывная деятельность” принимала различные формы: радиовещание, пропагандистские публикации, информация, распространяемая западными посольствами, культурные и научные обмены между Востоком и Западом, туризм и написание писем. По мнению Центра, западные радиостанции, такие как BBC World Service и Radio Liberty, угрожали нанести “огромный вред”, транслируя пропаганду, направленную на ослабление братских связей между Советским Союзом и социалистическими государствами Восточной Европы. 10 Больше всего КГБ беспокоило то, что “передачи были популярны среди интеллигенции и молодежи”. Согласно статистике, полученной, вероятно, от венгерского союзника, AVH, более 20 процентов молодых людей в Венгрии слушали западные радиостанции. 11 В течение 1964 года между венгерскими гражданами и Западом было сделано около пятидесяти миллионов почтовых отправлений, что на восемь миллионов больше, чем в 1963 году. КГБ также был обеспокоен ростом числа восточноевропейских посетителей Запада, которым грозила опасность вернуться с подрывными идеями. В 1964 году 168 000 венгров и 150 000 чехословаков посетили западные страны. Что еще хуже, по мнению Центра, многие из них находились без присмотра во время своих визитов. КГБ жаловался на то, что SB, его польский союзник, не имеет в своих зарубежных резидентурах сотрудников, ответственных за контроль поведения польских туристов и поляков, обучающихся за рубежом. В 1964 году 34 500 поляков отправились на Запад в одиночку, а не в составе групп. 12

КГБ вел несколько причудливую статистику “вредных взглядов” и “враждебных действий” в советском блоке, которые он имел тенденцию объединять вместе: такие разрозненные явления, как увлечение западной поп-музыкой, со случаями идеологического отклонения. В 1965 и 1966 годах венгерская молодежь, как утверждалось, была виновна примерно в 87 000 “вредных взглядов” и “враждебных действий”. Согласно засекреченной официальной статистике, эта цифра обнадеживающе, хотя и несколько неожиданно, снизилась до 68 000 в 1968 году и оставалась примерно на этом уровне в течение следующего десятилетия. Однако, что тревожно, около 30 процентов зарегистрированных случаев касались членов коммунистической молодежной организации, комсомола. 13

“Подрывная деятельность Запада, – говорилось в одном из отчетов КГБ, – вредила делу социалистического строительства” во всем советском блоке, поощряя националистические тенденции в государствах Восточной Европы и подрывая их связи с Советским Союзом. Наибольший вред наносился среди интеллигенции и молодежи. КГБ отметил “нездоровую тенденцию” среди писателей к “идеологическому сосуществованию” с Западом и растущее убеждение, что литература не является делом партии. Студенты проявляли тревожную тенденцию к созданию независимых беспартийных организаций для “свободной дискуссии по образцу английских клубов”.

В одном недатированном отчете КГБ были выделены два подрывных текста, вызывающих “растущий интерес”: “Новый класс” еретического югославского коммуниста Милована Джиласа и работы немецкого философа конца девятнадцатого века Фридриха Ницше. 14

Легко понять, почему разрушительное разоблачение Джиласом советской системы как коллегиальной олигархии, управляемой привилегированной партийной номенклатурой, было воспринято как весьма подрывное.

В 1963 году двадцатилетний российский диссидент Владимир Буковский был отправлен в психбольницу за обладание его экземпляром.

Даже для сотрудников КГБ “Новый класс” считался потенциально опасным текстом.

Когда генерал Олег Калугин наконец прочитал книгу в библиотеке КГБ в 1981 году, через двадцать четыре года после ее публикации на Западе, он обнаружил, что втайне согласен с ней. 15

Почему Ницше упоминали в одном ряду с Джиласом, было совсем непонятно. Его призыв к “переоценке всех ценностей”, чтобы жизненные силы сильнейших не мешали слабым, хотя и имел некоторое отношение к реальной практике сталинизма, был идеологической анафемой. Но труды Ницше, в отличие от трудов Джиласа, вряд ли могли поколебать молодежь советского блока. Автор доклада КГБ, вероятно, знал о великом немецком философе не больше, чем то, что он был известным врагом марксизма.

Первые ростки реформ в Чехословакии в середине 1960-х годов, однако, вызвали относительно небольшое беспокойство в Центре.

Главная мишень реформаторов, стареющий и строптивый лидер Чехословацкой коммунистической партии (КПЧ) Антонин Новотный (фото), все больше рассматривался в Москве как неосталинистская помеха, а не как оплот против ревизионизма.

В декабре 1967 года Брежнев совершил незапланированный однодневный визит в Прагу по просьбе Новотного, на которого оказывалось давление с целью заставить его отказаться от должности первого секретаря, которую он до сих пор совмещал с должностью президента.

Брежнев отказался вмешиваться, прямо сказав Новотному, чтобы он сам решал эту проблему. 16 Лишенный советской поддержки, Новотный уступил реформаторам.

Избрание 46-летнего Александра Дубчека новым первым секретарем 5 января 1968 года поначалу не вызвало беспокойства ни в Кремле, ни в Центре. Дубчек провел большую часть своего детства в Советском Союзе, с отличием окончил Московскую высшую партийную школу в 1958 году и  в КГБ его снисходительно называли “наш Саша”. Когда чехословаки попытались начать создавать “социализм с человеческим лицом”, Одиннадцатый (восточноевропейский) отдел ПГУ сначала пришел к выводу, что “нашим Сашей” ловко манипулируют “буржуазные элементы” в КПЧ. Когда стало ясно, что Дубчек сам был одной из движущих сил реформ, Центр воспринял это как предательство. 17 Оглядываясь назад, Дубчек считал, что Москва приняла секретное решение использовать Красную армию для подавления Пражской весны спустя два месяца после смены Новотного:

При Новотном и его предшественниках Советам было позволено контролировать чехословацкие вооруженные силы и тайную полицию различными способами, что включало неявное “право” утверждать ключевые назначения. Очевидно, только в середине марта они осознали, что их доверенные лица могут быть уволены и заменены без их согласия, и решили вмешаться. 18

В действительности Брежнев оставался неуверенным в целесообразности военного вмешательства почти до самого кануна августовского вторжения.

Советский премьер-министр Алексей Косыгин разделял некоторые сомнения Брежнева. 19

Однако оба они постепенно уступили место сторонникам жесткой линии в Политбюро.

Впервые доводы в пользу военного вмешательства были выдвинуты на заседании Политбюро 21 марта секретарем украинской партии Петром Ефимовичем Шелестом, который заявил, что Пражская весна поставила на карту судьбу всего “социалистического лагеря”.

Хотя было “необходимо более активно искать здоровые [просоветские] силы в Чехословакии”, он утверждал, что “военные меры” также будут необходимы.

Шелеста энергично поддержал председатель КГБ Юрий Андропов, который призвал к “конкретным мерам” по подготовке к вооруженному вмешательству. 20 Хотя Андропов пока был лишь кандидатом (без права голоса) в члены Политбюро, он стал все более влиятельным голосом во время чехословацкого кризиса, готовым бросить вызов Косыгину и другим более высокопоставленным деятелям, которые, как казалось, не хотели применять силу. 21

Будучи советским послом в Будапеште в 1956 году, Андропов сыграл ключевую роль в подавлении венгерской революции. Его настойчивое утверждение, что угроза контрреволюции достигла критической стадии, помогло убедить первоначально неохотно соглашавшегося Хрущева согласиться на военное вмешательство. 22

Один младший дипломат в советском посольстве позже с восхищением вспоминал, как Андропов первым “разглядел” премьер-министра-реформатора Имре Надя (фото) и, казалось, полностью контролировал события, даже когда советские танки вошли в Будапешт:

“Он был так спокоен – даже когда летели пули, когда все остальные в посольстве чувствовали себя как в осажденной крепости”. 23

Помимо того, что Андропов был бескомпромиссным сторонником силы, он продемонстрировал мастерство обмана, успешно убедив Надя в том, что Красная Армия выводится, и одновременно замышляя его свержение. Когда венгерский главнокомандующий позвонил в офис премьер-министра рано утром 4 ноября, чтобы сообщить о советском нападении, Надь сказал ему: “Посол Андропов со мной и уверяет меня, что произошла какая-то ошибка, и советское правительство не отдавало приказа о нападении на Венгрию. Мы с послом пытаемся дозвониться в Москву”. 24

В Чехословакии в 1968 году, как и в Венгрии в 1956 году, стратегия Андропова была основана на смеси обмана и военной мощи. Среди основных инструментов обмана во время Пражской весны были нелегалы КГБ, переодетые в западную одежду. Их размещение в Чехословакии в ходе первой из тех операций, которые в дальнейшем стали называться “ПРОГРЕСС”, ознаменовало собой крупное новшество в использовании нелегалов. До сих пор они в подавляющем большинстве случаев направлялись на Запад, а не на Восток. Большинство из тех, кто работал в советском блоке, направлялись на задания (под кодовым названием БАЙКАЛ) либо для обработки западных туристов, либо для наблюдения за контактами между советскими гражданами и людьми на Западе. Например, в 1966 и 1967 годах несколько нелегалов были направлены на болгарские черноморские курорты, чтобы смешаться с растущим числом западных отдыхающих и поискать возможных новобранцев. 25 Нелегал Станислав Федорович Малотенко посещал туристические районы Украины, Болгарии, Румынии и Чехословакии, выдавая себя за западного туриста, чтобы, в частности, изучить, “насколько охотно женщины-агенты соглашаются вступать в интимные отношения с иностранцами без разрешения” КГБ. 26
Во время Пражской весны нелегалы, выдававшие себя за западных туристов, журналистов, бизнесменов и студентов, впервые в значительном количестве использовались в стране советского блока как для сбора разведданных, так и для активных действий. Чехословацкие контрреволюционеры, полагали в Центре, будут гораздо откровеннее раскрывать свои подрывные замыслы тем, кого они считали сочувствующими Западу, чем своим соседям в Восточной Европе. Даже в ПГУ об операции ПРОГРЕСС в Чехословакии было известно лишь узкому кругу старших офицеров. Первоначально досье “ПРОГРЕСС” хранилось в кабинете начальника Управления С (нелегалы) генерала Анатолия Ивановича Лазарева, но по мере расширения операций в Чехословакии расширялся и круг лиц в управлении, посвященных в тайну. 27

Из первых двадцати нелегалов, отобранных Центром для операций ПРОГРЕСС в Чехословакии в 1968 году, 28 по меньшей мере пять (ГРОМОВ, САДКО, СЕВИДОВ, ВЛАДИМИР и ВЛАС) 29 и, вероятно, еще двое (ГУРЬЕВ и ЕВДОКИМОВ) 30 выдавали себя за западных немцев. Были также три фальшивых австрийца (АРТЁМОВА, ДИМ и ВИКТОР) 31 и три фальшивых британца (БЕЛЯКОВ, УСКОВ и ВАЛЯ), 32 два фиктивных швейцарца (АЛЛА33 и СЕП 34 ), один ливанец (ЕФРАТ 35) и один мексиканец (РОЙ36 ). 37 Вероятно, в марте Андропов приказал, чтобы к 12 мая в Чехословакии было размещено по меньшей мере пятнадцать нелегалов – больше, чем когда-либо было направлено в любую западную страну за столь короткий период времени. Каждому из них было выдано ежемесячное пособие в размере 300 долларов, а также компенсация дорожных расходов и сумма, достаточная для аренды квартиры.

Андропов также расширил юридическое представительство КГБ в Праге.

В дополнение к отделению связи КГБ под руководством М. Г. Котова (фото), которое действовало в штаб-квартире StB (его чехословацкого аналога) в течение последних двадцати лет, Андропов тайно создал незаявленную резидентуру КГБ под руководством В. В. Суржанинова, которая начала работу в советском посольстве 26 апреля. 39

Для координации работы нелегалов в резидентуру были направлены заместитель начальника Управления С Г. Ф. Борзов и еще один старший офицер линии Н В. К. Умнов. 40 Основной задачей как линейного ПР резидентуры, так и связи КГБ с StB было выявление надежных, просоветски настроенных членов ВКП(б) для формирования марионеточного правительства после советского вторжения.

КГБ поставил во главу списка четырех жестко настроенных членов Президиума КП Чехословакии – Алоиза Индру, Юзефа Ленарта, Драгомира Колдера и Василя Билака, а также бывшего министра внутренних дел Рудольфа Барака (фото 1953 г), который был уволен и посажен в тюрьму в 1962 году, официально за растрату партийных средств, но на самом деле за использование StB для сбора инкриминирующего досье на Новотного. 41

Сотрудникам КГБ в Праге не составило труда организовать встречи с Индрой, Ленаром, Колдером и Билаком, которые были постоянными посетителями советского посольства. Однако было сочтено слишком рискованным обращаться непосредственно к Бараку после его освобождения из тюрьмы в начале мая. Вместо этого резидентура КГБ использовала женщину-нелегала Галину Леонидовну Линицкую (под кодовым именем АЛЛА), работавшую по швейцарскому паспорту на имя Марии Вернер, для первого контакта с Бараком. В течение нескольких лет эта шустрая АЛЛА специализировалась на установлении контактов с западными гостями Советского Союза, представлявшими интерес для КГБ. В ее досье КГБ простодушно пеняется на то, что она “слишком сексуально возбудима” и, несмотря на наличие дочери, “не семейный человек” (образчиков такой  критики не встретишь в досье мужчин-нелегалов). АЛЛА впервые встретилась с Бараком в 1961 году, когда он был министром внутренних дел, и ей удалось возобновить с ним контакт вскоре после его освобождения из тюрьмы. По просьбе АЛЛЫ, Барак согласился на встречу с Б. С. Ивановым из резидентуры КГБ. 42

Индра, Ленарт, Колдер и Билак стали оплотом неосталинского режима, который впоследствии руководил уничтожением “социализма с человеческим лицом”. Однако Барак оказался гораздо менее полезным, чем надеялись в пражской резидентуре, отчасти из-за недовольства – даже со стороны некоторых просоветски настроенных членов руководства КПКЗ – его жестокостью на посту министра внутренних дел, когда он возглавлял StB. Он был полностью реабилитирован только в 1975 году, через семь лет после освобождения из тюрьмы. 43

ПЕРЕД ВНЕДРЕННЫМИ в Чехословакию нелегалами КГБ стояли две основные задачи: проникновение в якобы контрреволюционные группы, возникшие во время “Пражской весны”, с целью получения информации об их подрывных намерениях, и проведение ряда активных мероприятий, направленных на их дискредитацию. Основная задача по проникновению была возложена на ЕФРАТА, ГУРЬЕВА, ЕВДОКИМОВА, ГРОМОВА и САДКО 44 . Их главными объектами были те, кого Центр считал основными источниками подрывных идей:

– Союз писателей (в частности, его председатель Эдуард Гольдст Эккер и заместитель председателя Ян Прохазка, а также знаменитые писатели Павел Когоут и Милан Кундера;


– радикальные журналы, вышедшие из-под контроля коммунистов, такие как Literаrni Listy  Союза писателей и Svobodne slovo  Социалистической партии, а также все более неортодоксальная газета Коммунистической партии Rude pravo;

– ведущие реформаторы на телевидении и радио (в частности, Иржи Пеликан, генеральный директор Чехословацкого телевидения);

– Карлов университет, особенно его философский факультет, который возглавил работу по принятию нового закона о защите академической свободы, и ведущие студенческие активисты, такие как Любомир Голечек и Иржи Маллер;

– K-231, клуб бывших политических заключенных, которые были посажены в тюрьму по печально известной статье 231 чехословацкого уголовного кодекса;

– KAN, клуб беспартийных активистов, созданный в начале апреля, чтобы дать возможность тем, кто не является членом партии, участвовать в общественной жизни и участвовать в строительстве “новой политической системы – до сих пор не реализованной в истории – демократического социализма”.

– а также Социалистическая и Народная партии, пытавшиеся восстановить независимое существование, которое они потеряли после коммунистического переворота в 1948 году. 45

Одним из определяющих моментов Пражской весны, который олицетворял новый климат политической свободы и почти полный крах официальной цензуры, стало первомайское шествие по столице, которое смотрели по телевидению по всей стране. Вместо обычной утомительной демонстрации подхалимского преклонения перед партийным руководством и банальных лозунгов, прославляющих дружбу с Советским Союзом, было спонтанное празднование народной поддержки движения за реформы в сочетании с непочтительными посланиями Москве, такими как транспаранты, провозглашающие “С Советским Союзом навсегда, но ни днем дольше!” и “Да здравствует СССР, но за свой счет!”. Дубчек вспоминал этот день “с глубоким чувством”, “искренне тронутый” поддержкой, оказанной ему бывшими политзаключенными из К-231 и беспартийными активистами КАН. Однако для Москвы этот день был возмутительной контрреволюционной провокацией, продемонстрировавшей, что чехословацкое однопартийное государство находится в смертельной опасности. 46

Опасность была тем более велика, что, по мнению Центра, StB становилась все более ненадежной.

Вероятно, главным злодеем Москвы в правительстве Ольдржиха Черника, пришедшем к власти в апреле, был министр внутренних дел Йозеф Павел, который отвечал за StB.

По иронии судьбы, КГБ возложил большую часть вины за назначение Павела на Любомира Штроугала, который позже отвернулся от реформаторов и сыграл заметную роль в возвращении к просоветской ортодоксии.

Согласно отчету в архивах КГБ, Штроугал пришел в кабинет Черника вскоре после его назначения на пост премьер-министра и, опасаясь, что кабинет прослушивается, попросил его прогуляться у реки Влтавы, которая протекает через центр Праги.

Во время прогулки Штроугал убеждал Черника отдать Павелу министерство внутренних дел.

Поскольку Павел провел несколько лет в тюрьме в начале 1950-х годов, Штроугал (фото) утверждал, что на него можно положиться, чтобы полиция и StB не злоупотребляли своими полномочиями. Черик якобы согласился с его доводами. 47

В конце апреля, вскоре после назначения министром внутренних дел, Павел объявил, что и министерство, и StB отныне будут находиться под контролем правительства, а не партии, и что ряд высокопоставленных чиновников будут уволены.

Среди них был и просоветски настроенный глава StB Йозеф Хоуска, который был уволен в июне. За несколько недель до своего ухода он передал КГБ фотокопии ряда личных дел сотрудников СБ. 48

10 мая Алексей Косыгин, советский премьер-министр, направил Черику, своему чешскому коллеге, возмущенное письмо, в котором, среди прочего, жаловался, что “агенты и диверсанты”, замаскированные под западных туристов, смогли проникнуть в Чехословакию из-за плохой охраны границ. 49 Однако Косыгин по понятным причинам не упомянул, что самые активные агенты и все диверсанты с западными паспортами были нелегалами КГБ.

В тот самый день, когда он отправил свое письмо, ГРОМОВ (Василий Антонович Гордиевский и ГУРЬЕВ (Валентин Александрович Гутин), оба выдававшие себя за западных немцев, пытались похитить двух самых красноречивых трибунов Пражской весны. 50

ГРОМОВ имел недавний опыт похищений. Всего за месяц до этого он был награжден за задание в Швеции, связанное с высылкой другого нелегала, ФАУСТА, у которого, по мнению Центра, развился синдром преследования.

Вернувшись в Советский Союз, ФАУСТ был отправлен в психиатрическую больницу на год, затем освобожден и уволен из КГБ. 51


Целями, выбранными для субъектов эксфильтрации ГРОМОВЫМ и ГУРЬЕВЫМ в мае 1968 года, были профессор Вацлав Черны и Ян Прохиска (или Прохазка). 52

Вацлав Черны (под кодовым именем ТЕМНЫЙ), 53 один из ведущих специалистов Чехословакии по романской литературе, был изгнан со своей кафедры в Карловом университете после коммунистического переворота в 1948 году, но вновь появился во время Пражской весны как член-основатель KAN и красноречивый защитник академической свободы.

На съезде Союза писателей в июне 1967 года Ян Прохизка был одним из тех, кто выступил с осуждением официальной цензуры и требованием “свободы творчества”. 54

Заявив, что беспокоится о его безопасности, ГУРЬЕВ попытался убедить Черного в том, что ему угрожает серьезная личная опасность (предположительно со стороны непримиримых противников реформ), и предложил найти ему временное убежище. ГРОМОВ передал аналогичное сообщение Прохиске. После того, как Черны и Прохизка по плану убедятся в необходимости скрываться, их должны были передать головорезам из Службы В (отдел “специальных действий” ПГУ), которые должны были отвезти их на машине с номерами CD, на которой они могли беспрепятственно пересечь границу Восточной Германии. 55 Если они окажут сопротивление, их следовало усмирить с помощью того, что в оперативном досье эвфемистически описывается как “специальные вещества”.

Операция, однако, потерпела унизительное фиаско. После преследований, которым Черны подвергался в течение предыдущих двадцати лет, ГУРЬЕВ не смог убедить его в том, что ему угрожает большая опасность, чем обычно. К своему ужасу, ГРОМОВ обнаружил, что Павел снабдил Прохизку телохранителем. Центр также упустил из виду языковые проблемы, связанные с этой операцией. Хотя Черны знал иностранные языки, Прохизка говорил только по-чешски. Выдавая себя за не говорящего по-чешски западногерманца, ГРОМОВу было трудно общаться с ним. Хотя он, вероятно, мог бы изъясняться по-русски, он рисковал раскрыть свою настоящую личность. 56 Через несколько недель ГУРЬЕВ и ГРОМОВ оставили попытки похищения.

В дополнение к другим миссиям во время Пражской весны, нелегалам была поручена серия активных мер под общим кодовым названием ХОДОКИ, целью которых было оправдать советское вторжение путем фабрикации доказательств контрреволюционного заговора чехословацких “правых” и западных спецслужб. 57 Выдавая себя за сочувствующих западных людей, нелегалы пытались убедить редакторов и журналистов публиковать нападки на Советский Союз и другие провокационные статьи. Они также пытались заинтересовать Черны и К-231 в получении помощи от фиктивной подпольной организации, якобы снабжаемой оружием с Запада. Йозеф Хоуска, руководитель StB, уволенный Павлом в июне, был тайно проинформирован об операции ХОДОКИ и согласился сотрудничать с ней. 58

К середине июля в рамках этой операции нелегалам удалось подбросить сфабрикованные доказательства подготовки вооруженного переворота. 19 июля “Правда” сообщила об обнаружении “секретного тайника” американского оружия вблизи западногерманской границы. Некоторые предметы оружия были предусмотрительно упакованы в пакеты с надписью “Made in USA”, которые якобы были тайно ввезены в Чехословакию “реваншистами и поборниками старого порядка”. Советские власти, утверждалось в статье, также получили копию американского “секретного плана” по свержению пражского режима. Вслед за статьей “Правды” в прессе всего советского блока появились сообщения о том, что по всей Чехословакии обнаружено спрятанное западное оружие. Одновременно в StB поступали фальшивые разведданные, уличавшие К-231 и КАН в контрреволюционном сговоре с западными спецслужбами. 59

Советское Политбюро собралось для рассмотрения следующего шага в кризисе в тот же день, когда “Правда” опубликовала свой первый отчет о фиктивных контрреволюционных тайниках с оружием. Брежнев начал заседание с предложения провести последнюю встречу с чехословацким руководством, чтобы попытаться достичь урегулирования путем переговоров. Только в случае неудачи они должны были пойти на “крайние меры”. Андропов стал главным представителем тех, кто хотел принять крайние меры немедленно. Двусторонние переговоры, по его мнению, мало чего дадут, а любое промедление усилит угрозу со стороны “правых”: “Они сейчас борются за выживание, и борются яростно… И мы, и они готовимся, причем очень тщательно. Они готовят рабочий класс, рабочую милицию [к конфликту]”. Это встреча была напряженной. Андропов вступил в яростный спор с Косыгиным, которого он обвинил в “нападении” на него, предположительно из-за его призыва к немедленному военному вмешательству. “Я на вас не нападаю, – ответил Косыгин. “Наоборот, это вы на меня нападаете!”. Единственным полноправным членом Политбюро, поддержавшим Андропова против окончательной встречи с руководством КП Чехословакии, был К. Т. Мазуров. Однако министр иностранных дел Андрей Громыко, как и Андропов, член Политбюро без права голоса, а позднее его близкий союзник, вероятно, подытожил мнение большинства, когда заявил, что встреча с Дубчеком и его коллегами была не более чем необходимой предварительной подготовкой к вторжению: “Ясно, что они не примут наши предложения. Но тогда мы сможем перейти к решению о принятии крайних мер…”. 60

Как и предсказывал Громыко, встреча между Президиумом КПКз и советским Политбюро в пограничном городе Чьерна-над-Тисой с 29 июля по 1 августа закончилась без соглашения. После расследования, проведенного StB, Павел доложил Президиуму ВКП(б), что предполагаемые контрреволюционные склады оружия были “провокацией”. Хотя само оружие было американским, времен Второй мировой войны, некоторые из них находились в советской упаковке. Другие разведданные, связывающие К-231 и КАН с западными спецслужбами, также оказались сфабрикованными. 61 Однако нелегалы из КГБ, стоявшие за операцией ХОДОКИ, остались незамеченными. Заметки Митрохина о файлах КГБ дают некоторую, хотя и не убедительную, поддержку утверждению перебежчика из StB о том, что КГБ планировал в августе убить советских жен ряда граждан Чехословакии и свалить их смерть на контрреволюционеров. Этот план, похоже, был раскрыт StB и отменен. 62

В начале августа на заседании партийного комитета StB руководитель внешней разведки СтБ Шуой Фруз (кодовое имя ФАРКАЧ) заявил, что советники КГБ в StB нарушают принципы чехословацко-советской разведывательной связи и должны быть отозваны в Москву. Отчет о встрече, на которой другие офицеры StB поддержали Фруза, был быстро передан в КГБ. 63 После советского вторжения те, кто требовал отзыва советников КГБ, были арестованы – за исключением Фруза, который, вполне возможно, сделал это требование по указанию КГБ, чтобы выявить основные антисоветские элементы в СтБ до вторжения. 64

Помимо создания сфабрикованных доказательств западного заговора для общественного потребления, Андропов снабжал Политбюро на протяжении всего кризиса искаженными разведданными, направленными на стимуляцию вторжения. Вероятно, самые важные точные разведданные об американской политике, поступившие в Центр во время Пражской весны, пришли из вашингтонской резидентуры, где энергичный 34-летний руководитель Линии ПР Олег Калугин получил доступ к “абсолютно надежным документам”, доказывающим, что ни ЦРУ, ни какое-либо другое агентство не манипулирует чехословацким реформаторским движением. Однако эти документы не соответствовали андроповской теории империалистического заговора и поэтому были скрыты от Политбюро. Вернувшись в Москву, Калугин с удивлением обнаружил, что Центр приказал “никому не показывать мои сообщения и уничтожить их”. Вместо этого, по приказу Андропова, “КГБ нагнетало страх, что Чехословакия может стать жертвой агрессии НАТО или переворота”. 65

На встрече в Москве 18 августа лидеры Советского Союза и других четырех “надежных” членов Варшавского договора – Болгарии, Восточной Германии, Венгрии и Польши – официально договорились о вторжении в Чехословакию, крупнейшей вооруженной акции в Европе с момента окончания Второй мировой войны. 66

В 16 часов 20 августа на совещании “надежных” членов СБ просоветский заместитель Павла Вильям Шалгович (фото) рассказал о планах вторжения, которое должно было начаться этой ночью, и поставил задачи по оказанию помощи силам Варшавского договора. Йозеф Хоуска, уволенный Павлом двумя месяцами ранее, вернулся, чтобы возглавить StB. Около 9 часов утра 21 августа, когда советские войска уже занимали ключевые позиции в Праге, ветеран СГБ подполковник Богумил Молнир, которому бывший председатель КГБ Иван Серов подарил автоматический пистолет со специальной гравировкой за помощь в подавлении венгерской революции 1956 года, проинструктировал группу офицеров StB, отобранных КГБ для ареста Дубчека и реформистского большинства в Президиуме КПКЗ. 67 В сопровождении сотрудников КГБ группа арестованных проследовала в кабинет Дубчека в здании ЦК, где один из них объявил, как показалось Дубчеку, “механическим голосом” второсортного актера-любителя: “Я заключаю вас под стражу от имени Рабоче-крестьянского правительства во главе с товарищем Индрой”. После паузы, во время которой он, казалось, вспоминал что по сценарию надо говорить дальше, он добавил, что Дубчек и его коллеги вскоре предстанут перед революционным трибуналом, который также возглавляет Алоис Индра. 68

Индра и другие ведущие члены марионеточного правительства, выбранного Москвой, уже находились в советском посольстве, готовые взять власть. 69

Но на этом этапе план вторжения пришлось изменить. Индра и его сообщники ошибочно заверили Москву, что вторжение будет поддержано большинством руководства КПКЧ. 70

Тот факт, что Дубчек сохранил большинство в Президиуме, а также подавляющая поддержка населения заставили Москву отказаться от плана создания марионеточного режима и привезти Дубчека и его коллег в Кремль под конвоем КГБ, чтобы заставить их подчиниться. Брежнев придерживался сфабрикованной истории КГБ о том, что “антисоциалистические” силы готовили переворот:

Обнаружены подземные командные пункты и тайники с оружием. Мы не хотим выдвигать против вас лично обвинения за это. Возможно, вы даже не знали об этом…

Однако по мере обсуждения в течение следующих нескольких дней советское Политбюро перешло от попыток оправдать вторжение и притворства товарищеской солидарности к запугиванию и принуждению. Дубчек почувствовал, что у него нет другого выхода, кроме как уступить основным советским требованиям: “Иначе и быть не могло. Мы управляли делами оккупированной страны, где на каждый наш шаг нацелено дуло советской пушки”. 26 августа чехословацкая делегация подписала секретный протокол о согласии на “временную” оккупацию силами Варшавского договора. Решения Чрезвычайного четырнадцатого съезда КПКЧ, спешно созванного 22 августа и осудившего вторжение, были отменены. Некоторые из ведущих реформаторов в партии, правительстве, на радио и телевидении, которые больше всего возмущали Москву, были уволены. 71

Кремль рассматривал московский протокол лишь как начало процесса “нормализации”, который быстро превратит Пражскую весну в зиму. Как жаловалась более поздняя официальная история КП ЧС:

Правые… по-прежнему занимали решающие позиции в партии, государственном аппарате и средствах массовой информации… Марксистско-ленинские силы в партии и обществе вели трудную и сложную борьбу с августа 1968 года по апрель 1969 года, характеризующуюся постепенным подавлением правых”. 72

Особую озабоченность Андропова вызывала сохраняющаяся сила “правых” в StB, несмотря на арест Хоуской некоторых ведущих реформистов. Согласно сообщениям КГБ из Праги, наиболее серьезная ситуация сложилась во внешней разведке:

В Первом управлении [внешней разведки] StB разгорелись националистические страсти и имели место антисоветские действия: снятие советского флага, [враждебные] лозунги, нападения на советские воинские части, направленные для охраны старых помещений Первого управления, уход сотрудников разведки в подполье, сдача служебных удостоверений и прекращение работы в знак протеста против прихода советских войск.

Центр был возмущен рядом постановлений, принятых пленумом обкома КПСС Первого управления СтБ:

1.  Коммунисты партийной организации первого управления приветствуют возвращение чехословацкой делегации из Москвы и выражают радость, что товарищи Дубчек, Смрковский, Черник, Кригель, Свобода и другие получат возможность вернуться к исполнению своих конституционных и партийных обязанностей. [На самом деле, по настоянию советской власти, Кригель был уволен].

2.  Выражая свое доверие к ним, коммунисты партийной организации Первого управления будут и впредь оказывать этим товарищам полную поддержку в осуществлении [реформистской] программы действий Чехословацкой коммунистической партии. 2. Партийная организация Первого директората выражает озабоченность содержанием итогового коммюнике о переговорах в Москве, которое отражает тот факт, что переговоры проходили в условиях неравенства, под давлением и с присутствием оккупационных сил в Чехословацкой Социалистической Республике.

3.  Коммунисты вновь выражают полную поддержку законно избранному руководству чехословацкой разведки и приветствуют его возвращение к исполнению своих обязанностей. Коммунисты требуют срочного расследования всех инцидентов, в которых были нарушены приказы этого руководства, а также приказы министра внутренних дел Павла [уволенного по настоянию Москвы]. В этой связи необходимо также выяснить, какую роль сыграли сотрудники КГБ СССР. Партийная организация признает решения Четырнадцатого съезда [отмененные московским протоколом] законными и возлагает ответственность за кризис на советские войска. 73

КГБ обнаружил, что резидент StB в Нью-Йорке под кодовым названием ПАТЕРА тщетно пытался убедить министра иностранных дел Чехословакии Иржи Гаека (фото) выступить в Совете Безопасности ООН по вопросу советского вторжения, вопреки Московскому протоколу.

“Если мы не поднимем чехословацкий вопрос в Совете Безопасности, – настаивал ПАТЕРА, – нация объявит нас предателями”. 74

Резидент StB в Вашингтоне, с глазами, полными слез, сказал Олегу Калугину:

“Мои дети будут ненавидеть вас за то, что вы сделали с моей страной. Они никогда не простят вам того, что произошло”. 75

Потребовалось несколько лет, чтобы “здоровые силы”, как КГБ называл советских лоялистов в StB, искоренили все следы ревизионизма.

После советского вторжения нелегалы КГБ оставались центральной частью стратегии Андропова по проникновению в “правые” силы и их дестабилизацию. 76

Мероприятия операции ПРОГРЕСС в Чехословакии были дополнены другими разведывательными мерами в советском блоке. 25 августа Мильке, который во время Пражской весны разместил в Чехословакии восточногерманских нелегалов, сообщил Центру, что направляет в Прагу еще один контингент вместе с сотрудниками Штази для руководства их операциями и связи с резидентурой КГБ. 77

В сентябре Андропов и Сахаровский, глава ПГУ, отправились в Варшаву и согласовали план использования SB (польским КГБ) агентов и нелегалов для проникновения в чехословацкое “контрреволюционное подполье”, эмигрантские группы и враждебные спецслужбы. 78

Наиболее ценным случайным источником КГБ в рядах чехословацких “контрреволюционеров”, указанных в файлах, которые видел Митрохин, был Лео Лаппи (кодовое имя ФРЕДДИ), бывший политзаключенный и член-основатель К-231. Тот факт, что, хотя Лаппи и был гражданином Чехословакии, он был этническим немцем, делал его гораздо более легким для обработки, чем большинство граждан Чехословакии, которые не владели западными языками. Первый контакт с Лаппи был установлен АЛЛОЙ, выдававшей себя за немецкоговорящую швейцарку, в октябре 1968 года. 79 Примерно через два месяца его культивирование было передано другой женщине-нелегалу, АРТЁМОВОЙ, которая приняла личину австрийской бизнес-леди. 80 С февраля 1969 года ответственным за дело Лаппи стал Федоров, который, используя западногерманский паспорт на имя Вальтера Бреда, на следующее десятилетие стал ведущим нелегалом, специализирующимся на операциях в Чехословакии. Поскольку АЛЛА и АРТЁМОВА сообщили, что Лаппи сдает комнаты иностранцам, ФЁДОРОВ установил с ним первый контакт под предлогом того, что он бизнесмен, ищущий жилье в Праге. 81

Лаппи не знал, что АЛЛА, АРТЁМОВА и ФЁДОРОВ были нелегалами из КГБ, посланными с миссией помочь в уничтожении последних остатков “социализма с человеческим лицом”. Они успешно убедили его в том, что являются западными сторонниками Пражской весны, стремящимися сделать все возможное, чтобы помочь ее восстановлению. Учитывая почти всеобщее отвращение Запада к советской оккупации, неуместное доверие Лаппи к своим новым швейцарским, австрийским и немецким друзьям было понятной ошибкой, которой цинично воспользовался Федоров. Доверие Лаппи к Федорову было настолько полным, что он оставил его присмотреть за своей квартирой, когда уехал в отпуск в Румынию. Он познакомил Федорова как с активистами К-231, так и с лидерами Христианско-демократической, Народной и Социалистической партий, которые пытались восстановиться во время Пражской весны. Лаппи регулярно выступал в качестве переводчика на встречах Федорова с ними. Некоторые из отчетов Федорова о его встречах с контрреволюционерами были настолько высоко оценены Центром, что были направлены в Политбюро. 82

О чем, конечно, не сообщается в материалах КГБ, так это о чувствах нелегалов, когда они порой предавали выживших героев и участников Пражской весны. В отличие от руководителей Советского Союза и советской общественности, которые не имели непосредственного опыта жизни за пределами советского блока, нелегалы слишком хорошо знали Запад и реальность жизни в Чехословакии, чтобы обманывать себя, полагая, что они участвуют в моральном крестовом походе в защиту социалистических ценностей против западного империализма. В Управление С ПГУ постоянно поступали жалобы на то, что после отправки за границу нелегалы иногда возвращались с “неправильным” отношением к жизни в Советском Союзе. 83 Иногда их отношение было настолько неправильным, что их карьеру прекращали. В 1966 году отделение связи КГБ в Будапеште благонамеренно сообщило в Центр о ряде политически некорректных замечаний, сделанных женщиной-нелегалом ЭРНОЙ во время возвращения из отпуска в Москве к месту службы в Канаде. Среди комментариев, которые, как утверждалось, “шокировали” ее коллег-офицеров КГБ, были следующие:

В Москве я боялась откровенно высказывать свои взгляды по некоторым вопросам. Ведь я видела, что они считают меня несколько обуржуазившейся. Почему партия позволила развиться второму культу личности в отношении Хрущева? Я не могу понять, как Хрущев мог единолично принимать решения по важным партийным и государственным вопросам. А что делали другие члены ЦК? Разве последствия культа Сталина не были еще свежи в их памяти? Какой смысл теперь запускать столько “Спутников”? Не лучше ли заняться более важными делами на земле? Двадцать лет прошло после окончания войны, а у людей нет тех материальных благ, в которых они нуждаются и которых заслуживают и которыми давно уже пользуются самые скромные жители Запада! 84

Очень немногие нелегалы осмеливались открыто высказывать подобные бунтарские комментарии. Но тот факт, что некоторым из них, несомненно, приходили в голову подобные мысли, не мог не породить в их головах настрой всё возрастающего цинизма, усиленного в некоторых случаях опытом жизни в Чехословакии.

Некоторое представление об отношении ГРОМОВА, одного из первых пяти нелегалов, назначенных для проникновения в “правые” группы во время Пражской весны, дают воспоминания его младшего брата, Олега Антоновича Гордиевского, который с 1963 по 1972 год работал в Управлении по делам нелегалов ФКР и на линии N в резидентуре в Копенгагене. ГРОМОВ родился в 1933 году и, по мнению Олега, “вырос среди мальчишек, огрубевших от войны”, став циничным, материалистичным взрослым, который предпочитал жизнь на Западе относительным лишениям Чехословакии. Когда во время обучения Олегу сообщили, что ему придется выбирать между чешским и шведским языками, его брат сказал ему, что он был бы идиотом, если бы не выбрал шведский: “Если ты выберешь чешский, то всю жизнь будешь сидеть в жалких консульских отделах в Праге и Братиславе… [Но] Швеция – хорошая страна… Оттуда можно поехать в любую точку Европы”. 85 В отчетах Федорова в Центр есть признаки менее откровенного цинизма по отношению к чехам. Он писал о роли Красной Армии в Чехословакии: “Советские войска играют роль полицейского, стоящего на перекрестке, где интенсивное движение; все его замечают, и это дисциплинирует движение”. Другими словами, население Чехословакии пытались подчинить. 86

В случае меньшинства нелегалов, их чехословацкий опыт, вероятно, имел более серьезные последствия, чем просто повышенный уровень цинизма. Несколько лет спустя АЛЛА попыталась покончить жизнь самоубийством. Хотя в ее досье в КГБ этот эпизод объясняется исключительно тем, что ее бросил партнер, 87 трудно поверить, что предательство чехословаков, с которыми АЛЛА подружилась, не добавило ей эмоциональных шрамов. Более распространенной реакцией нелегалов на пережитое в Чехословакии было, вероятно, обращение к алкоголю. Не сумев бросить пить даже после того, как заразился гепатитом В во время миссии в Юго-Восточной Азии, ГРОМОВ умер в 1972 году в возрасте всего тридцати девяти лет. 88 И БОГУН, и его жена также стали алкоголиками. В 1976 году он прошел “полный курс антиалкогольного лечения” в военном госпитале имени Бурденко, а его жена лечилась от алкоголизма в психоневрологическом отделении Центральной поликлиники КГБ. Предыдущие несколько лет, в течение которых БОГУН много работал над операциями ПРОГРЕСС в Чехословакии и других странах Восточной Европы, по-видимому, оказали гораздо более сильное психологическое воздействие, чем его предыдущий период работы нелегалом в США. 89 В случае с одним из сотрудников Управления нелегалов нет никаких сомнений в том, что советское вторжение в Чехословакию оказало сокрушительное воздействие. Для брата ГРОМОВА, Олега Гордиевского, служившего тогда в Копенгагене, “именно это страшное событие, этот ужасный день определил ход моей собственной жизни”. Подавление Пражской весны убедило его в том, что советское однопартийное государство по своей природе разрушительно для человеческих свобод. Большую часть следующих нескольких лет он провел в тайне, размышляя о том, как добиться его свержения, прежде чем принял решение стать британским агентом по проникновению в КГБ. 90

               Примечания к Главе пятнадцатой. Операции “Прогресс”, часть 1.

1. Эндрю и Гордиевский, КГБ, гл. 9.

2. Леонхард, Child of the Revolution (Дитя революции), с. 303. Леонард сопровождал Ульбрихта обратно из Москвы.

   3. Эндрю и Гордиевский, КГБ, гл. 9.

   4. Сас, Volunteers for the Gallows (Добровольцы для виселицы), с. 105.

   5. Флокен и Шольц, Ernst Wollweber (Эрнст Вольвебер).

   6. После исключения из партии в 1958 году Вольвайзер жил в безвестности до своей смерти в 1967 году. Чайлдс и Попплуэлл, The Stasi («Штази»), стр. 64-5.

  7. Копачи, Au nom de la classe ouvri;re (Во имя рабочего класса), стр. 119–122. Микоян и Суслов, также тайно прибывшие в Будапешт в начале революции, сообщили в Москву 24 октября: «Одна из самых серьезных ошибок венгерских товарищей заключалась в том, что вчера до полуночи они не разрешили кому  угодно стрелять в участников беспорядков »(« Soviet Documents on the Hungarian Revolution (Советские документы о венгерской революции), стр. 29).

  8. Koпачи, Во имя рабочего класса, стр. 122, 240-8.

  9. Лучший отчет на английском языке о репрессиях венгерской революции, основанный на полном доступе к венгерским архивам и ограниченном доступе к советским источникам, содержится в томе, отредактированном профессором Дьёрдь Литваном, директором Института истории 1956 года. The Hungarian Revolution of 1956, (Венгерская революция 1956 года).

10. к-19,136.

  11. т-7, 299.

  12. к-19, 136.

  13. т-7, 299.

  14. к-19,136.

  15. Калугин, Spymaster, с. 313.

  16. Давиша, The Kremlin and the Prague Spring (Кремль и Пражская весна), с. 16. В марте 1968 года Новотны также был вынужден уйти в отставку с поста президента.

  17. Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 485-486.

  18. Дубчек, Hope Dies Last (Надежда умирает последней), с. 139.

  19. Добрынин, На доверии, с. 179.

  20. Пихоя, «Чехословакия, 1968 год», ч. 1, с. 10–12.

  21. См. ниже, главу 15.

  22. Литван, Венгерская революция 1956 г., стр. 58.

  23. Шевченко, Разрыв с Москвой, с. 104.

   24. Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 434-5. 

  25. к-16,250. т. 6, гл. 5, часть 1. т. 7, гл. 7, 68.

  26. к-19,299.

   27. Т-7,280.

  28. Их имена указаны в к-20, 93, 94.

  29. ГРОМОВ – это Василий Антонович Гордиевский, который в разное время принимал личности Курта Сандлера, Курта Мольнера и Эмиля Франка (т-7 279). САДКО был эстонцем Иваном Карловичем Иозенсоном, который последовательно изображал из себя канадца финского происхождения Валте Урхо Катая, а также немцев Ханса Гравена и Поббса Фридриха Шиллинга (том 8, глава 8; k-8,23,167,574). Настоящее имя СЕВИДОВА в записях Митрохина не указано. Путешествуя по Западу, он обычно имел западногерманский паспорт на имя Генриха Дремера или Курта Эрнста Тиле; у него также был австрийский паспорт на имя Дремера. Одно время в резиденции КГБ в Вене для него также хранился швейцарский паспорт. Путешествуя по Польше, он выдавал себя за восточногерманца Вилли Вернера Ноймана (k-16,455). ВЛАДИМИР, советский немец по национальности, Иван Дмитриевич Унрау, получил свой первый западногерманский паспорт под вымышленным именем в 1961 году; он использовал как минимум два разных имени: Ганс Эмиль Редвейкс и [имя неизвестно] Майхерт. Его жена Ирина Евсеевна была нелегалкой БЕРТОЙ (к-16,61). ВЛАС был советским молдаванином (настоящее имя не зарегистрировано), выдававшим себя за западного немца Рольфа Макса Тимичена. Его жена ЛИРА тоже была нелегалом (к-11,6; к-8 277). Псевдонимы всех пятерых нелегалов, как и другие, были отмечены Митрохиным кириллицей; их повторный перевод на латинский алфавит в некоторых случаях может приводить к орфографическим ошибкам.

 30. ГУРЬЕВ был Валентин Александрович Гутин, который в Чехословакии представился бизнесменом (псевдоним не зарегистрирован), вероятно, из Западной Германии; сопровождал ГРОМОВА в Прагу (к-19 655). Настоящее имя ЕВДОКИМОВА не записано; он использовал псевдоним Хайнц Байер (К-20,94; Т-2,65).

 31. Первый список нелегалов, отобранных для размещения в Чехословакии, содержит имя ПЕТР, он же АРТЕМ. Более поздние записи показывают, что его жена АРТЁМОВА, тоже нелегалка, играла активную роль в Чехословакии, но в записях Митрохина нет упоминаний о деятельности ни ПЕТРА ни АРТЕМА. АРТЁМОВА была выпускницей МГИМО (настоящее имя неизвестно), имела западногерманский паспорт на имя Эдит Ингрид Эйхендорф, но в Чехословакии изображала австрийскую бизнес-леди (псевдоним неизвестен) (k-8,44; k-20,176). ДИМ (или ДИМА) был В. И. Лямин; он поехал в Прагу по австрийскому паспорту (псевдоним не записан) (т. 5, сек. 14; k-20,85). ВИКТОР был латышом Павлом Александровичем Каралюном, который получил бразильский паспорт в 1959 году, а затем принял австрийское гражданство (т. 6, гл. 5, части 2, 4; к-16 483).

 32. Митрохин отмечает, что БЕЛЯКОВ использовал британские документы, удостоверяющие личность, но не записал ни своего настоящего, ни вымышленного имени (т. 6, гл. 5, часть 4). УСКОВ был [имя не записано] Николаевич Устименко, который использовал последовательно ирландский и британский паспорта (псевдонимы не записаны). ВАЛЯ, родившаяся в Норвегии, была женой Ускова, Викторией Мартыновой, которая приняла советское гражданство после замужества в 1961 году; Как и ее муж, она использовала британский паспорт в Чехословакии (том 7, глава 7; k-20,190).

  33. АЛЛА – это Галина Леонидовна Виноградова (позже Линицкая и Каминская), югославка, чей первый муж был нелегал ГРУ, Владимир Иванович Виноградов. В 1954 году она получила австрийский паспорт на имя Марии Машек. После того, как ее муж был уволен из ГРУ по обвинению в «политической незрелости и идеологической нестабильности» в 1955 году, АЛЛА вышла замуж за нелегала ИНДОРА, работавшего затем в Швейцарии под именем Вальдемара Вебера и получила швейцарское гражданство как Мария Вебер. Ее брак с ИНДОРОМ был расторгнут «по оперативным причинам» в 1957 году, и она начала отношения с египтянином (под кодовым именем ФАРАОН), которого она встретила в Швейцарии. Записи Митрохина в громоздком файле АЛЛЫ о том, что она работала в Чехословакии в 1968 году под именем Марии Вернер. Неясно, действительно ли АЛЛА изменила свой псевдоним с Вебер или очевидное изменение связано с канцелярской ошибкой при транслитерации ее псевдонима кириллицей и обратно. т. 4, индапп. 3; т. 4, пакапп. 3; к-20,187.

Про Виноградову Дочь купца и потомственный дворянин. Супруги, которые работали на советскую разведку больше четверти века | Жизнь советского человека | Дзен (dzen.ru)- https://dzen.ru/a/Ys1gCwdrK19KURhi

Внешняя разведка: чтобы помнили (zavtra.ru)- https://zavtra.ru/blogs/vneshnyaya_razvedka_chtobi_pomnili

 34. СЭП был Михаил Владимирович Федоров. С 1945 по 1951 год работал в польской военной разведке под псевдонимом Михаил Липсинский. В 1952 году он и его жена ЖАННА (тоже нелегалка) получили швейцарские паспорта. С 1953 по 1968 год он нелегально проживал в Швейцарии; В заметках Митрохина его псевдоним не записан. к-20, 94, 201; т. 7, гл. 7; т. 7, ок. 3.

  35. ЕФРАТ был советским армянином Ашотом Абгаровичем Акопяном, который принял личность живого ливанского двойника Оганеса Сараджяна, который эмигрировал в Советский Союз и получил последовательно французские и ливанские паспорта. Его жена Кира Викторовна Чертенко (ТАНЯ) тоже была нелегалкой. к-7,9; к-16 338 419.

  36. РОЙ (также известный как КОНЕЕВ) был Владимиром Игоревичем Стеценко, который принял личность мексиканского гражданина Фелипе Бернса, предположительно сына канадского отца и мексиканской матери. Его жена ПАТ (также известная как ИРИНА) также была нелегалкой. т. 8, ок. 3а.

 37. Предполагаемая национальность нелегала ЮРГЕНА в записях Митрохина не зафиксирована.

 38. к-20, 93.

 39. к-19 331.

 40. к-20 ,93.

 41. к-20, 86. О заключении Барака в тюрьму в 1962 году см. Реннер, A History of Czechoslovakia Since 1945 (История Чехословакии с 1945 года), с. 35.

 42. к-20,87,189; т. 3, пакапп. 3.

 43. Густав Гусак, сменивший Дубчека на посту первого секретаря в апреле 1969 года, обвинил Барака в личной ответственности за его жестокие допросы и суд по сфабрикованным обвинениям в 1954 году. Скиллинг, Czechoslovakia’s Interrupted Revolution (Прерванная революция в Чехословакии), с. 380.

 44. к-20,93.

 45. к-20,96.

 46. Дубчек, Надежда умирает последней, с. 150; Скиллинг, Прерванная революция в Чехословакии, стр. 231, 879.

 47. к-20,79. Штроугал лишился должности в секретариате КП Чехословакии во время апрельских перестановок. В январе 1970 года он сменил Черника на посту премьер-министра.

 48. Август и Рис, Red Star over Prague (Красная звезда над Прагой), стр. 126-7; Дубчек, Надежда умирает последней, стр. 145-6; Давиша, Кремль и Пражская весна, с. 63.

 49. Дубчек, Надежда умирает последней, с. 160.

 50. к-19,655. к-20,95.

 51. В апреле 1968 года ГРОМОВ был награжден знаком «Заслуженный офицер КГБ» за участие в поиске ФАУСТА (Евгения Ивановича Ушакова, который выдал себя за «мертвого двойника» Олафа Карла Свенсона). к-16,501; к-20,94. Ср. Гордиевский, Next Stop Execution (Следующая остановка – казнь), с. 188.

52. к-19,655.

53. к-19,655.

54. Скиллинг, Прерванная революция в Чехословакии, стр. 69, 568, 576, 696.

 55. В досье КГБ, отмеченном Митрохиным, записано, что головорезов из Службы V, выбранных для оказания помощи ГУРЕЕВУ в похищении Черного, звали Алексеев и Иванов; Петров и Борисов, также из службы V, должны были помочь ГРОМОВУ сбежать с Прохазкой (к-19 655).

56. к-19 655; к-20,95.

57. к-20,155,156,203.

58. к-20,89.

59. Август и Рис, Красная звезда над Прагой, с. 129; Валента, Советское вмешательство в Чехословакию, 1968, стр. 63-4. к-20,203.

 60. Пихоя, Chekhoslovakiya 1968 god («Чехословакии 1968 года»), ч. 2, стр. 35 и далее; Гарднер, The Soviet Decision to Invade Czechoslovakia («Советское решение вторгнуться в Чехословакию»).

 61. Август и Рис, Красная звезда над Прагой, с. 129; Валента, Советское вмешательство в Чехословакию, 1968, стр. 63-4.

 62. Август и Рис, Красная звезда над Прагой, стр. 140-1. Митрохин отмечает, что планы КГБ «выполнить особые задания в отношении девяти человек» в Чехословакии в августе 1968 года были отменены Центром, но не сообщает подробностей (к-20,203).

 63. к-19 644.

  64. Это интерпретация Франтишека Августа, офицера StB, который позже перешел на запад. По словам Августа, Фруз был «советским агентом» (Август и Рис, Красная звезда над Прагой, стр. 128).

 65. Интервью с Калугиным в « Комсомольской правде» (20 июня 1990 г.) и в « Московских новостях», 1990, № 4, с. 25; Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 487-8; Крамер, The Prague Spring and the Soviet Invasion of Czechoslovakia, («Пражская весна и советское вторжение в Чехословакию»), часть 2, с. 6.

 66. Протокол заседания Политбюро 15-17 августа 1968 г., на котором согласовывались окончательные детали вторжения, еще не доступен.

 67. Литтел, The Czech Black Book Prepared by the Czechoslovak Academy of Sciences (Чешская черная книга, подготовленная Чехословацкой академией наук), стр. 64-70; Август и Рис, Красная звезда над Прагой, стр. 134-5.

 68. Дубчек, Надежда умирает последней, с. 183.

 69. Литтел, Чешская черная книга, подготовленная Чехословацкой академией наук, с. 70.

 70. Крамер, «Пражская весна и советское вторжение в Чехословакию», часть 2, с. 3.

  71. Дубчек, Надежда умирает последней, гл. 22-25.

  72. Очерк истории КПЧ, с. 305.

 73. к-19 644.

 74. к-19 644. Из заметок Митрохина неясно, было ли имя ПАТЕРА кодовым именем названием StB или КГБ или псевдонимом. 

  75. Калугин, Spymaster, с. 107. Калугин был «глубоко тронут словами резидента».

 76. Четырнадцать нелегалов были отправлены в Чехословакию в августе 1968 г. (к-20 182); большинство из них почти наверняка были в предыдущих краткосрочных миссиях во время «Пражской весны». Всего в Чехословакию в 1968-1919 гг. Было отправлено, как правило, с несколькими миссиями, 29 человек (k-20 203).

 77. к-19 246.

  78. к-20,181.

 79. к-16329; к-20,150,187.

 80. к-16329; к-20,176.

  81. к-16,329; к-19,158.

  82. к-16329; к-19,158.

  83. к-19,384.

  84. т. 8, гл. 8 и приложение. 1. ЭРНА, ранее носившая кодовое имя НОРА, родившаяся во Франции в семье испанцев в 1914 году, стала воинствующей коммунисткой и командовала пулеметной ротой во время гражданской войны в Испании. В 1939 году она переехала в Россию, приняла советское гражданство и присоединилась к НКГБ в 1941 году. Она работала нелегалом во Франции (1946-52) и Мексике (1954-57) до переезда в Монреаль в 1958 году. Несмотря на ее критицизм, ЭРНА призналась изумленным товарищам в Будапеште, что она осталась преданной ленинисткой. Однако к середине 1970-х годов она настолько разочаровалась, что прервала контакт с КГБ.

  85. Гордиевский, Следующая остановка – казнь, стр. 81-2.

  86. к-19,158.

  87. vol. 3, пакапп. 3.

  88. Гордиевский, Следующая остановка – казнь, с. 187.

  89. к-8,78; к-19 158 298 415 454; т. 6, гл. 1, часть 1; т. 6, гл. 5, часть 3.

  90. Гордиевский, Следующая остановка – казнь, стр. 172-3; Эндрю и Гордиевский, КГБ, стр. 491-2.