Любша- ковать судьбу или любовь Глава 32

Тяжело, мучительно возвращалась к Волхову память. Обрывки незначительных и важных воспоминаний выстраивались в ряд всплывая из нагромождения образов, звуков, видений. Он мог заснуть на день, другой, а после не спать по четыре дня, находясь в тяжелом, вязком забытьи. Непривычно неподвластные состояния тоски и безмятежности, надежды и отчаяния, злости и умиротворения не давались воле, привыкшего держать в узде чувства Волхова, с рождения приобщенного к заветным знаниям.

Ведьма Миэрин, спасенная им лет семь тому назад от перешедших на сторону Навников товарок, с тех пор как он вернулся не покидала его дом, а когда он отправлялся куда – то, она всюду следовало за ним и была единственным существом, что не злило, не раздражало и ничего от него не требовало. Женщина непрерывно шептала заговоры и отпаивала хозяина Перыни травами, что смывают чужую лихую волшбу. Она парила Волхова в бане, жгла без меры смолы и травные сборы, но разладившееся его существо не имело возможности не только вернуть привычную мощь, но и стать хотя бы целостным, дабы на деле испытать былые навыки.

Навестивший брат усугубил состояние князя, когда сообщил, что тому следует жениться на деве, спасшей его и его рать от волчьего облика, грозившего навеки стать им личиной и бытностью. С тем, что он повинен по заведенному порядку назвать Любшу суложью Волхов был согласен, но не давала покоя мысль, с чего вдруг чужая, едва знакомая дева пустилась аж к реке Вишере, спасать его и его людей.

Отчего не попросила взамен ничего еще там, когда он обернулся человеком, отказалась от злата, в десять раз превышающего ее вес и была груба при встрече в детинце брата. Князь Словенска поведал, что Волхов собирался засылать к девице сватов до схватки с Ксаем, но он решительно этого не помнил. И сама Любша отчего – то не поведала ему о том, а просто уплыла с русалкой, когда он признался в том, что не помнит ее. Разве так ведут себя любящие женщины? Да, в своих видениях он зрел образ кузнечных дел мастерицы и даже вспомнил как учил её самостоятельно призывать ползучих гадов, как выкладывал в колодце в ее поместье улиту для из призыва. Но едва ли сам теперь имеет такой навык. Как не силился, не выходило былой волшбы. К деду своему Велесу Змею взывал, требы возносил, да все тщетно. Не случилось ему вызвать в себе никакое устойчивое чувство, а тем паче состояние, когда воле чародея подчиняются его чары. Вот они в каждом биении сердца, да какие – то жидкие, даже вязкости не достигают, а не то, чтобы сотворять состояния чары направляющие. Все эти мысли крутились в голове, создавая еще большую путаницу и разноголосицу образов.

Лишь единственный раз он почувствовал небывалый всплеск своей могощи, когда опоенный разжигающим страсть зельем, подлитым во взвар Миритрицей, а после оказавшейся обнаженной в его постели, чуть было не убил глупую дочь своего давнего друга и воеводы Ясномысла. И ведь убил бы, не окажись рядом Миарин, вернувшаяся из бани! И как же много он после этого узнал о нем, о Ясномысле, о том, что на самом деле думал и чувствовал его казалось, бы друг в отношении него. А может он был прав и ему следовало взять суложью дочь воеводы? Человека, который служил при нем долгие лета.

Ясномысл обвинял его в том, что вместо того, чтобы осчастливить такую прекрасную деву как Миритрица, он променял ее на кузнечиху. Кричал о безмерной гордыне и неблагодарности. Но ведь ему не нужна была ни одна, ни другая. Он просто хотел вернуть свою силу и уверенность. Стать прежним. Но никакие усилия не помогали ему справиться с душевной немощью. Именно с душевной, ибо телом он как никогда был силен и крепок.

В надежде вспомнить и вернуться к себе, он как паморочный собрал богатые дары для дочери Янислава и пустился в путь по реке Мутная свататься. В голове звучала единая мысль:

«Долг превыше всего!»

Не успел он причалить струг к берегу, как взору его предстала Любша, собирающая у мостков желтые кувшинки. Завидев Волхова, она улыбнулась. Лик ее выражал отчаянную надежду, что добавило смятения к его и без того всклокоченным чувствам.

Казалось, еще миг и девица бросится ему шею, чего он не мог позволить, ибо не разделял столь жарких проявлений ее чувств. Она словно, прочтя его мысли, изменилась в лице и спрятала улыбку за личиной отстраненности.

– Здрав будь князь Волхов. С чем пожаловал? Не ведая какой способ обхождения выбрать, он вдруг перешел на легко нравный подход с нотками балагурства.

– Дары привез я тебе, чаровница, чтоб отплатить за твое пособничество. Наслышан я, что не лишь обо мне и рати моей ты пеклась, а и иножить своей милостью не обошла. Прошу тебя стать мне почтенной супругой. Он достал из струга сундук с дарами и распахнул перед девушкой, ожидая, что она восхититься сверкающему великолепию золотых кубков, тонких тканей, соболиных шкурок, драгоценных украшений, разубранных блюд, но яниславова дочка лишь скользнула по изысканному великолепию взором.

– Ты лишь в благодарность желаешь сделаться мне мужем? Взгляд ее был настороженным, голос грустным. Она крутила на руке браслет, похожий на гривну, возвращенную ею у Вишеры, когда сняла чары Ксая. Не ясная мысль или догадка промелькнула в голове, но он разозлился на слова, брошенные ею. – Коли так, то забирай свои дары и ступай себе с миром. Не приму их. Не стану неволить лишь благодарностью, да почтением. Коли нет любви в твоем сердце, то и суложью твоей я не стану. Ни к чему лгать ни перед богами, ни перед людьми, произнося заведомо ничтожные клятвы. В нем возникло желание схватить, впиться губами в эти малиновые губы и сломить, растопить льдистый взгляд. Чтобы вместо обиды она звенела от страсти, покорилась, но он лишь еще больше разозлился. Ведь он не помнил, чтобы когда – либо брал силой не только тело женщины, но и ее поцелуи.

– Другого ответа я ждал от тебя. Неоспоримо, что и дар твой и деяния дают право причислять себя к завидным невестам, но подобная дерзость из уст девушки простого рода оскорбительна, как скоро ты столь резко отвергаешь мои намерения в тот час, когда я, исполняя долг чести зову тебя стать моей женой, тебе чести не делают. Разъяренный князь оставил как есть сундук с прикрасами, запрыгнул в струг и яростно оттолкнулся от берега, не замечая слез, что застили очи девицы.


В свой дом он прибыл раздосадованный, злой. Выпил настой, приготовленный ведьмой, упал на ложе и крепко заснул, расположившись на лавке прямо в общинной избе. Миярин наблюдала за ним из дальнего угла, отложив рукоделие в сторону. Подошла к спящему не касаясь поднесла ко лбу ладонь и прислушалась к его состоянию.

Потянулась творящим веществом к его мыслям, тщетно. Преграда, выстроенная князем вокруг себя, не давала исцелить чувство вины, за поражение, понесенное им от Ксая и его людей. Без пользы было втолковывать ему, что победы и поражения идут поручь. И однажды всякий, каким бы всесильным он не был может проиграть своему врагу, а когда твой враг не просто колдун, а Навий, то здесь и вовсе следует простить себе поражение и отпустить на волю запертые чувства. Но он, словно не мог осмыслить как сам того не ведая выстроил эту преграду. Поскольку все прочие, побывавшие с ним в бою воины и обернутые Ксаем волками мало – помалу, отошли, смирились и собрались с духом и силами к новому бою.

Опечаленная тем, что не помогает ему ее дар, Миярин с тяжким вздохом вышла во двор, покинула крепость и спустилась с холма. Она села на берегу реки тихая, задумчивая и запела песнь, стараясь привести в равновесие собственные чувства. Эта песнь запечатлелась в ее памяти с тес пор, когда она жила в доме родителей. Их она не помнила, а песнь вишь так и пребывает в глубинах ее памяти. Вдруг рядом с ней очутилась русалка.

– В чем печаль твоя ведьма из далеких земель? Обратилась к ней русалка. – Поведай, коли нет неловкости для тебя говорить с русалкой, а коли пожелаешь и я тебе свою беду поведаю.

– Да нет не ловкости вовсе. Коли желаешь, то слушай. Я родилась в тех землях, где вересковые пустоши, разделяются горами, простираются на многие версты окрест. Где, пронзая душу величием и достоинством звучит волынка, где сдержанные люди предстают угрюмыми, но дела их добрые и приятие душевное молвит само за себя. Четырех лет от роду забрали меня ведьмы в свою твердыню, что во многих днях пути от родных мест. Забрали, взрастили мой дар, взрастили и меня. Как – то раз отправили меня на остров Борнхольм за травами и случилось там, то, чего и в кошмарах не привидится. Ведьмы, что испокон веков жили на дивном острове и добром служили людям обратились в пособниц Нави. Прежде всего предлагали они мне стать за одно с ними, но я воспротивилась. И тогда, привязали меня у алтарного камня, где таким же как я не посчастливилось очутиться. И день и ночь капля за каплей вытягивали из меня силу, намереваясь лишить дара, а затем и жизни. Но по случаю князь Волхов прибыл в те края и спас меня, но не успел других. К тому моменту они были мертвы. Я перед ним в неоплатном долгу с тех пор.
И ничего он от меня не требовал, привез в свой город, дал избу, поручил управлять своим хозяйством, положил сверх меры жалование. А вот нынче он попал в беду. Спасла его девица, спасла да вот не сошло на нет колдовство с него колдуна Ксая, что прибыл с реки Струящейся  И мой дар не в силах помочь ему, от того и я не могу найти себе место, гложет и вина, и боль за друга – спасителя.

– Слушай, что я тебе поведаю, ведьма. Когда та девушка, о коей ты только что
говорила делала иглу, о коей тебе отлично известно, как и мне, часть зелья Хель попала ей на ладони. И она стала обречена. Лишь одно могло спасти ее от верной смерти – поцелуй того, кто ее любит и кого любит она. Тебе то не надо поди объяснять, как прочим отчего она не потребовала ее поцеловать, когда сняла колдовство Ксая.

– Не надо. Обреченно сказала Миарин. – Но как же помочь ему вспомнить ее, почувствовать любовь к ней. Может и не любовь то была, а влюбленность, что развеялась, столкнувшись с тяготами жизни.

Днея, а то была именно она пожала плечами, всмотрелась в яркое солнце. Перед внутренним взором возникали образы, когда она жила человеком и образы, когда стала вести свою бытность русалкой. Вдруг она дернулась, как от удара плетью. Днея для верности прикрыла глаза. Она видела ранее подсмотренное ею еще девочкой. Тогда она поссорилась с старшей сестрой и убежала в лес, желая, чтобы ее обидчицу наказали за то, что она потерялась. Она бродила по лесу, пока случайно не увидела медведя, покинувшего берлогу после зимней спячки. Едва выйдя на белый свет, косолапый встал на задние лапы, прогнулся в спине, подставляя грудь и морду солнцу, ярко светившему в вышине. Так же, как и сейчас. Смелая, дерзкая, на грани безумия догадка возникла в голове Днеи.

– Ведьма! Закричала она так громко, что погруженная в свои печальные думы Миарин вздрогнула.

– Ты чего так орешь, нежить несчастная? Разозлилась женщина.

– Ступай, разбуди князя. Пусть спешит сюда. Неровен час Мара коснется лба Любши ладонью, запечатлеет на нем роковой поцелуй и оставит она сиротами родителей своих, а дружину князя без доспехов. Пусть выйдет, изогнет спину, подставляя грудь солнцу, пусть смотрит на него не мигая, а я поведаю ему о Любше все, что сама знаю. А ты может заговор какой споешь. Миарин задумалась. Лицо ее осветилось ликующей улыбкой.

– А ведь это здравая задумка! Не говоря больше ни слова, ведьма бросилась к крепости, прошла к покоям Волхова, растолкала его и потащила, упирающегося к реке. Выслушав о грозящей Любше участи, он встал как было велено, выгнул спину, глядел, заливаясь слезами от слепящих солнечных лучей, на небесное светило и слушал, то, что говорила ему Днея.

Внезапно, будто подкошенный стрелой он упал. Миарин бросилась к нему оборвав на полуслове заговор. Волхов не дышал. Она вливала в него силу, но тщетно. Сердце князя остановилось. Не верящая, в то, что солнце могло убить ее друга ведьма оцепенела, замерли и ее руки, лежавшие на его груди.

Неожиданно сердце его совершило удар, другой третий и забилось с сокрушительной мощью. Волхов подскочит, и как обезумевший схватился за голову, бросил невидящий взгляд на подругу, перевел его на русалку и бросился к реке, запрыгнул в стругу, лишь миг давая возможность ведьме забраться следом, оттолкнулся от берега. И лишь только лодка его вышла в стрежень , как ударил гром, небо раскололо раскатами грома, бушующая стихия, где вода превращается в бескрайний танцующий хаос накрыла реку.

Ветер с ревом погнал волны, заставляя их вздыматься и разбиваться о берега с оглушительным грохотом. Пена, разлеталась клочьями во все стороны, рассыпаясь на тысячи крохотных пузырьков. Вода стала черной, грозясь поглотить суденышко или разбить его в щепки о скалы. Шум бури заглушил все остальные звуки, оставляя лишь гулкий рокот волн и свист ветра. Река обещала, уничтожить всё вокруг своей неукротимой силой. Она стала живым разгневанным существом, которое борется с невидимым врагом. Сила, пробудившаяся снова в Волхове, была ничтожна перед несущей смерть водой. Отродясь на Мутной реке не было такой бури.

Русалка старалась помочь, но и ее отбросило, ударив о пристань столь сильно, что та насилу в себя пришла. Ведьмины чары оказались столь же бессильны, что и чары ее друга. И тогда взмолился Волхов, едва удерживая бесполезные весла в руках.

– Всевышний! Я прошу тебя, к любимой вынеси меня! Жизнь, силу, дар мой отбери, но к ней поспеть ты помоги! Он раз за разом повторял эти слова, вколачивая в небо мольбу.

Также неожиданно как начался, ураган утих и струга понеслась по волнам, обгоняя русалку, что собралась толкать стругу, добавляя ей ходкости. Остановив суденышко у подворья кузнеца Волхов, что есть мочи побежал к дому. Распахнул двери и взору его предстало суровое зрелище. На столе белее снега в рубахе белой лежит Любша, а вокруг собрались ее родные. Не плачет уже тут никто, даже маленькие Ярка и Ярец, забились под руку к матери и притихли. Их глазки широко раскрыты, зрачки расширены от напряжения, взгляд направлен в никуда. Дети будто пытались осознать происходящее, но не могли найти объяснения тому, что видели. Щёчки их бледные, кожа натянутая, на лбу виднелись капельки пота.

– Поздно, князь изволил ты прийти. Уж смерть пришла за ней. Смотри! И правда. У порога стояла во всем великолепии своего искрящегося облачения богиня Мара. Ее светлая улыбка, навевала покой уходящим и смирение провожающим. Она протянула свою ладонь ко лбу Любши, но тут в дом ворвалась запыхавшаяся Миярин.

– Стой, владычица смерти! Стой родимая, не торопись! У меня есть что тебе отдать, чтоб время повернулось вспять. И ведьма передала три лета времени, что Любша отдала ей по заклятью за исцеление матери.

– Что ж, это подойдет. Мара убрала ладонь и исчезла. Лишь лунное сияние, задержавшееся на несколько мгновений и благоухание смородины говорили о том, что она тут была. Холодные, истерзанные стихией губы Волхова, коснулись поблекших ставших серыми из еще недавно малиновых губ его любимой. Губ его Любши.



Продолжение следует.