Где тихо пылает свет

Аурика жила в многоэтажке, на шестом этаже, рядом с шумной развязкой. Никаких башен, никакого моря. Только город — гулкий, ломкий, уставший. И люди в нём — как лодки без компаса. Она же была тиха, как предутренняя мгла. Даже имя её знали не все — в поликлинике её звали Авророй, в храмах — сестрой, а дети во дворе — просто «Аурика-чай».

«Настоящий свет не кричит. Он греет.»

Она знала, кто потерялся. Видела по походке, по глазам, по дыханию. Она подходила, не спрашивала. Просто садилась рядом. Давала время. Иногда кружку чая. Иногда нитку, спицы и клубок. Иногда молчание.

«Каждый Хранитель маяка хранит свой свет. Кто-то — на скалах. Кто-то — в объятии.

Кто-то — в терпеливой чашке чая».

Её маяк был незрим, но силён. Люди тянулись. Бездомные, потерявшие работу, те, кого не слышали близкие, те, кто больше не верил себе. У неё на кухне можно было побыть и ничего не делать. И этого было достаточно, чтобы начался путь назад.

«Есть свет, который возвращает. Не назад, а в себя».

Аурика знала, что её бабка — молчаливая травница из Карпат — однажды спасла девочку, просто спев над ней старую песню рода. Прабабка вязала полотна для странников. А прадед держал в деревне колодец, к которому шли даже из города — не за водой, а за силой. Они были частью Рода Хранителей. И она тоже.

Однажды к ней пришла женщина. Разбитая, ушедшая в себя после потери ребёнка. Она не хотела ни жить, ни говорить. Аурика не спрашивала. Просто развернула скатерть, взяла иглу. Начала вышивать.

— Возьмёшь нитку? — спросила она.

Женщина взяла. Вышивали молча. День. Второй. Месяц. В узорах оттаивал голос.

«Маяк не уговаривает. Он даёт ориентир — и ждёт, пока ты дойдёшь».

Через год та женщина открыла мастерскую. Стала принимать девочек из тяжёлых семей. Вышивали вместе. И говорили.

И кто-то потом сказал: «Эта женщина — будто маяк.

А Аурика только улыбнулась и вытерла руки о фартук. На большом блюде остывали пирожки. В духовке томилась утка, а в мире, где мечутся в сомнениях и боли люди, было еще много, тех, кто….