Где звенит капля там начнётся река

Она жила в селе, о котором не писали летописи. Там, где дорога кончается грязью, а новости приходят только с заезжими аршинниками. Имя её было Ирень, и не было в ней ничего такого, о чём бы стоило рассказывать — так думала она сама.

Ни силы, ни дара, ни знатного рода. Работала в трапезной у старосты: мыла миски, рубила зелень, убирала крошки за чужими судьбами. Слушала, как обсуждают дела, влюблённости, потери, заговоры и будущие ярмарки, но сама была будто тенями между слов. Никто не обижал — но и не замечал. И что страшнее, — она сама не замечала себя.

"Я — промежуток. Я — между. Я — никто."

Так думала Ирень, пока однажды не пошла за водой, и ветер не донёс к ней странную мелодию. Тонкую, прозрачную, но зовущую.

— Вернись, — сказала она себе. — Это ветер. И вовсе не с тобой он говорит.

Но ноги пошли сами. В чащу, за корни, туда, где не ходили даже охотники. Где листья словно дышали, а трава казалась живой тканью.

И там, на опушке, между двух осин стояла Она — Гласлава. Не из плоти — из дыхания, света и пепельного ветра. Не женщина — зов. Не голос — память.
Гласлава посмотрела на Ирень и сказала:

«Ты — не промежуток. Ты — нить. И тебе пора плестись».

— Но что я могу? Я не мудра, не сильна, не знающа, — прошептала Ирень.

— А кто сказал, что надо быть готовой, чтобы быть зову в ответ?

«Голос мира часто звучит тише колокола. Но даже самая малая тишина может сдвинуть гору боли», — сказала Гласлава.

Ирень опустилась на колени. Она не плакала. Внутри всё было как под дождём. Смывались обиды, ничтожность, страх.

— Зачем я? Зачем ты ко мне пришла?

И Гласлава ответила:

«Потому что ты слышишь. А значит — позвана. Великие дела часто начинаются с тех, кто не считает себя великим. Их сердце не гремит, но горит. А где есть огонь — там будет хлеб, тепло и путь другим».

И с тех пор в селе начали меняться вещи. Ирень не стала старостой, не обрела силу варить дивные зелья или предвидеть. Она стала говорить.

Сначала с одной вдовой, что хотела утопиться. Потом с ребёнком, что боялся молнии. Потом со стариком, которого все называли безумцем. Она слушала. И в её голосе было что-то — будто в нём шёл ветер.

«Слова — не для шума. А для вех. Иногда одна сказанная вовремя фраза меняет всю тропу человека».

Ирень, бывшая «никто», стала голосом для многих. Люди начали приходить к ней не за пророчествами — за правдой. Она ничего не предсказывала. Просто говорила, как чувствует. И её слушали. Потому что в ней говорила Гласлава — через неё, сквозь неё, от самой тишины. В ней говорил ветер одухотворяющий.