Сквозарь. Свет за гранью сигнала

Его имя было почти забыто. Родители звали его просто Славой, соседи — чудным, коллеги — отрешённым. А в себе он откликался на имя, шепотом звучавшее в глубине сердца: Сквозарь.

Его не интересовали ни шумные компании, ни сиюминутные споры. И споры как таковые. Он жил в маячной будке на краю земли — старой, облупленной, умываемой туманами и солёным ветром. Маяк был давно выведен из службы, но Скворзарь остался. Потому что был Хранителем. Для него даже не имело значения, что в маяке давно устроили ресторан. Утром по окрестностям бродили туристы, художники, блогеры. А вечером… А что вечером? Все ведь знают, что в ресторане вечером.

«Маяк не спрашивает, нужен ли он ещё. Он просто светит».

Никто не знал, что по ночам он записывает голоса в эфире. Не ради службы, не ради науки — ради тех, кто зовёт, не зная, что его услышат. Он улавливал обрывки разговоров, крики в пустоту, дыхание тех, кто шел на край… и отвечал. Иногда — просто молчанием. Иногда — письмом, отправленным без адреса. Иногда — настроенной частотой, в которой находилось утешение.

«Маяк — это не башня. Это ухо, это сердце, это терпение света».

Сквозарь знал: его дядя был Хранителем Маяка в Сибири, прадед — на Балтике, прапрабабка — в храме, который давно ушёл под воду, но вёл души через пение. Где-то у Узбекистане служит его двоюродный дед, в Болгари еще родственница, в Канаде. Все они были рассеяны по земле, но связаны одной нитью с тех времен, когда к их далекому предку из морской пучины вышел Сквозарь – Дозорник.

Когда в местной школе однажды пропал подросток — оставив прощальную записку, направленную "никому", — Сквозарь молча настроил маяк. В ту ночь он не спал. Он пел — не словами, не голосом, а шумом радиоволн, шепотом эфира, частотами, которые умели утешать и звать. Мальчика нашли утром — сонного, измученного, но идущего к маяку.

«Есть свет, что горит в нас. И есть тот, кто помнит, как его зажечь».


Он получал письма. Без обратного адреса. С вопросами. С тишиной. И он отвечал. Иногда стихами. Иногда просто вкладывал в конверт вырезку из старой газеты или половинку довоенной открытки.

Сквозарь не носил знаков, не рассказывал, кто он. Но в его глазах мерцал покой, а в руках жила нить.

«Хранитель не всегда говорит. Но его молчание — громче грома».