Когда молчат все ветры

О внутренней тишине среди шума мира

Был человек, что звался Леон. В мире — спешащий, кричащий, одобряемый и порицаемый. В себе — не живущий вовсе. Он знал, что любят другие, смотрел чужую жизнь, переживал, обсуждал и стал этим. Знал, что требуют, — и подчинялся. Его голос звучал, но не из груди, а из эха чужих желаний. Леон всегда думал, что у него есть желания и добивался их вполне успешно, пока не понял, что их исполнение дает торжество лишь на несколько недель. И понял, что все к чему он стремился привело его в пустоту.

«Не каждый голос — зов. Иногда — это просто эхо, блуждающее в пустой пещере души». — Из Книги Стеклянных Ветров

Он жил в городе, где улицы звенели от чужих мыслей, телефонов, чужих жизней. Каждый день был как хоровод, где он лишь одна из теней.

И однажды, проснувшись на рассвете, он не хотел вставать. Не от боли тела — от крика, который жил в нем. Крика без слов, без смысла, но раздирающих сомнений. Он исходил оттуда, где должно было быть сердце.

Он собрал сумку. Закрыл дом. Ушел. Не в путешествие — в молчание.
Леон не знал, куда идет. Его вела дорога, заросшая травой, к холмам, где ветер не спорит, а шепчет. Он искал место, где можно услышать себя. И нашёл.
На склоне горы было святилище — древнее, обветренное. Камни там не говорили.

Они ждали.

И он тоже ждал.

День. Два. Пять.

Никаких слов. Никаких задач. Он сидел в тишине. Но тишины не было.

Мысли роились, как гнус, старающийся ухватить хоть и микроскопический, но кусок плоти. И тело реагировало, не находя покоя.

«Самое громкое — не уличный шум. Самое громкое — это толпа, поселившаяся внутри».

На шестой день он услышал шаги. Но никто не пришёл.

На седьмой — голос. Но он был беззвучен. На девятый — он понял: голос был его.
На десятый день, когда ветер пронёсся меж скал, он почувствовал, как что-то в груди отпустило. Словно он вернулся к себе.

Словно он родился. Словно впервые за много лет он был собой — не образом, не маской, не ожиданием.

И тогда пришла Она.

Гласлава — в синем плаще из пепельного ветра, с глазами цвета шторма, что прошёл и оставить свежесть.

«Ты искал меня. Но Я — не зов. Я — ответ. Меня не услышать, пока внутри тебя говорит толпа».

Она дотронулась до его лба и прошептала:

«Голос твой вернётся не в крике, а в дыхании.

Найдёшь себя не в шуме, а в промежутке между двумя мыслями.

Не ищи слов — стань ветром. Он всегда знает путь».

И он вернулся в мир. Тот же город. Те же люди. Но в нём было нечто другое. Он слушал. Не других — себя. И когда говорил — слова были как ветер: редкие, точные, освобождающие.

И всякий, кто слышал Леона, вдруг начинал слышать себя.

«Когда ты стал ветром, ты уже не нуждаешься в буре. Когда ты обрёл тишину, ты больше не боишься её».— Из надписи на Камне Седьмого Ветра