Зерно под золой

Потеря себя и возвращение к своему стержню

«Даже в погребённой земле прорастает то, что было искренне посеяно»

Был человек, что когда-то пел.

Пел, потому что не мог молчать. Потому что из груди его вырывалось солнце, и руки сами тянулись к струнам, а голос — не голос, а ветер, просвет между днями. Его пение согревало, будто старое одеяло в зимнюю стужу, будто хлеб на пороге у путника. Люди приходили, чтобы просто быть рядом, даже если слов не слышали — ведь слышали сердце. Они рядом с ним оживали, отогревались. Жизнь их становилась лучше. А он пел. Пел для них, зная, что творит его голос, зная, что, слушая его они возрождаются.

Но он не учел одного. Люди не менялись. Те, кто был склонен обесценивать— делали это не задумываясь. Те, кто не осознавал, что он был святочем — разменивали солнце на лампочки.

И потом пришёл Пепел.

Сначала — упрёки: «Слишком тихо». Потом — советы: «Слишком не так». А дальше — ожидания, сравнения, обесценивание, и каждый день, как капля золы, падали в душу все слова.

Он замолчал.

Не сразу, нет. Сначала голос дрогнул. Потом — песни стали реже. Потом струны сорвались. И однажды он проснулся, а в нём — только тишина. Не звенящая — глухая. Как в мёртвом доме, где даже мыши ушли. Пепел был повсюду. И в нём — зерно, которое он сам когда-то посеял. Да только он забыл о нём.

«Бывает, — сказала однажды Гласлава, появившись в его сне, — что золой укрывают не для уничтожения, а чтобы уберечь от злых ветров. Чтобы семя дожило до весны».

Он смотрел на неё — как на свет в колодце.

«Но я уже не тот».

«А кто сказал, что ты должен быть тем же? Ты — глубже. Ты — тот, кто вынес зиму».

И тогда он проснулся.

Шёл снег, и было тихо. Но внутри — шелестело.

Он вышел на улицу. Сел на скамью. Просто сидел. Никто не просил петь. Никто не ждал. И вдруг — сам собой — родился звук.

Невнятный, будто хрупкое «прости» самому себе.

А за ним — второй. И третий.

И откуда-то изнутри, оттуда, где всё было пеплом — пробилось.

Светлое. Тёплое. Зерно. Для себя.

«Ты не утратил себя. Ты просто спрятал своё лучшее вглубь, чтобы оно дожило до нужного часа».