Чаша Воланда. Контекст модерна

 Удивительно, но от Иды Рубинштейн (1) совсем неожиданно перекинулся «мостик» снова к «чаше Воланда».   
       Чаша из черепа» вошла в поэтический оборот благодаря Байрону.
       До этого черепами очень увлекались западноевропейские художники XYI-XYII веков, рисовавшие в жанре (в стиле) «ванитас». Обязательным элементом натюрморта-ребуса на тему «всё суета сует» было изображение человеческого черепа. Среди гостей на балу у Воланда присутствует император Рудольф II. (Ему во многом обязана своей изумительной архитектурой Прага. Широко известен его портрет кисти  Джузеппе Арчимбольдо, сложенный из изображений фруктов).         
     В романе он аттестован как чародей и алхимик. Рудольф покровительствовал наукам, а, как известно, наука современного типа «вылупилась» из оккультных наук – астрологии, алхимии и т.п. Рудольф сделал Прагу центром оккультных наук, где работали алхимики и астрологи (Эдвард Калли, Джон Ди, Тихо Браге) и сам занимался поиском «философского камня». А также при императорском дворе сложился кружок художников, которые получили наименование «рудольфинцев». Они-то как раз и работали в стиле ванитас.
    Однако к середине 19-го века мода на черепа вообще и на чаши из черепа в частности прошла.  В том числе и в России. Но в начале прошлого века  она снова  возвращается.  «Чаша из черепа» становится «устойчивым мотивом, даже формулой поэзии русского модерна». «… актуализация образа происходит по двум намеченным еще в XIX в. линиям: обращение к национальному историческому материалу, прежде всего к сказанию о гибели князя Святослава («историческая» линия) и универсальное, метафорическое употребление для выражения антитезы «жизнь-смерть» («метафорическая» линия)» (2)      
       К историческому эпизоду с чашей из головы князя Свтослава обращаются декандент и символист Валерия Брюсова (стихотворение «Завет Святослава», 1915), футурист и кубофутурист Велимира Хлебников («Написанное до войны»,  1913) Причём, Хлебников использует в стихотворении устаревшие слова и формы слов: «робишь», «печенеже», «вежи» (в такую же архаику речи неожиданно впадает и Иван Бездомный у Булгакова).  Сюда же примыкает и поэма имажиниста Сергея Есенина «Песнь о Евпатии Коловрате» 1912 г.:   описание его гибели Есенин вводит узнаваемую деталь, характерную именно для гибели князя Святослава: изготовление врагами чаши из черепа поверженного героя. А вот акмеист Николай Гумилёв в стихотворении «Ольга» (Ольга – мать князя Святослава, мстительница за убийство древлянами своего мужа князя Игоря) отсылает к скандинавской традиции  изготовления чаш из черепа. Что объясняют влиянием творчества Рихарда Вагнера, оживившего интерес к скандинавским сагам, в которых фигурируют чаши из черепа.
Вижу череп с брагою хмельною,
Бычьи розовые хребты,
И валькирией надо мною, Ольга,
Ольга, кружишь ты
    Актуализация мотива чаши с черепом несомненно связана с Первой мировой войной -  всплеском патриотических настроений в российском обществе накануне и во время войны, с одной стороны, и обострением восприятия темы жизни и смерти, с другой.
      Тот же Велимир Хлебников пишет пьесу «Ошибка смерти» (1915, другое название "Тринадцатый гость")).  Её сюжет разворачивается на балу Смерти, где Барышня Смерть и двенадцать мертвецов танцуют и пьют вишневый сок. Входит тринадцатый гость и просит напиток. Но свободного кубка нет. Вошедший требует у Барышни Смерти ее череп вместо чаши. Смерть отдает ему свой череп и предлагает выбрать из двух напитков, а он заставляет ее выбрать первой («Я налью две чаши – жизни и смерти»). Но Смерть без своего черепа ослепла, она не различает чаши («Я ослепла. Я не вижу. Мой череп у тебя, у силача»), по ошибке выбирает ту, что с напитком смерти, и умирает.

Бал Смерти открывается следующими строками:

Запевало

В шали шалый шел,
Морозный слышу скрежет,
Трещит и гнется пол,
Коготь шагающий нежит.
Ударим, ударим опять в черепа,
Безмясая пьяниц толпа.
Там, где вилось много вервий
Нежных около висков,
Пусть поют отныне черви
Песней тонких голосков.
Мой череп по шов теменной
Расколется пусть скорлупой,
Как друга стакан именной,
Подымется мертвой толпой.
Жив ли ты, труп ли ты, пой-ка!
Да славится наша попойка,
Пусть славится наша пирушка,
Где череп веселых — игрушка,
И между пирушки старушка,
И с пьяною рожей старец веселья,
Закутан рогожей, — он князь новоселья!
Все, от слез до медуницы,
Все земное будет «бя».
Корень из нет-единицы
Волим вынуть из себя.
Довольно! (Останавливает круг.) (3)

    Мотив «чаши из черепа» звучит и в творчестве раннего Маякового. Звучит иначе, чем у вышеперечисленных авторов, и… выдаёт влияние, которое вполне возможно сыграло опосредствующую роль в том, что мотив чаши из черепа обрел вторую жизнь в русском искусстве эпохи модерна.   
               
                .......   

      У Маяковского чаша из черепа появляется в самом начале поэмы «Флейта-позвоночник» (1915 год):  как чашу с вином поэт поднимает за всех возлюбленных собственный череп, ставший драгоценным сосудом для стихов.

За всех вас,
Которые нравились или нравятся,
Хранимых иконами у души в пещере,
Как чашу вина в застольной здравице,
Подъемлю стихами наполненный череп. (4)

     К событиям русской истории чаша из черепа во «Флейте-позвоночнике» не имеет никакого отношения вообще, а к событиям Первой мировой войны –  только чрез посредство объединяющей темы любви: солдаты разных национальностей гибнут с воспоминанием о своих возлюбленных. При этом Маяковский использует обобщённые образы возлюбленных - Гретхен (Маргарита) у немцев и Травиата («дама с камелиями») – у французов.   Мотив чаши из черепа у него однозначно  является вариацией на тему любви, имеющей ярко выраженный эротический акцент. Поэтому-то до революции «Флейта-позвоночник» публиковалась с купюрами.
     Тема эротической любви как центральная тема поэмы неразрывно связана с двумя другими важнейшими её темами – жизни-смерти и поэтического творчества. Но именно упоминание чаши из черепа вводит читателя в смысловое средоточие  поэмы с первых её строчек      
     И вот как раз это сочетание чаши из черепа с ярко выраженным эротизмом заставляет вспомнить одно имя, основательно сейчас  подзабытое, а, между тем, человек, которому оно принадлежало, был когда-то настоящим властителем дум. Без преувеличения. Я имею в виду Габриэля д’Аннунцио. 
       Трудно найти более неоднозначную персону. Поэт, в Италии почитающийся как России Пушкин, драматург, романист, автор произведений на эротические темы (хотя не только), кинематографист, утончённый эстет, поклонник искусства. Главный декадент Европы и итальянский патриот-почитатель Гарибальди, бесстрашный военный лётчик. Он же – дуэлянт, аферист, сластолюбец-развратник, отлученный Папой от католической церкви, диктатор самопровозглашённой республики Фиуме, создатель самого сюрреалистического государства, которое только можно себе представить (5). 
     Он же - создатель фашистской эстетики (ввел зиги и факельные шествия), обласканный Муссолини. При этом, ненавидящий Гитлера и пользовавшийся у Гитлера взаимностью: по слухам,  к смерти его была причастна горничная -любовница Эммаубитый любовницей, которая оказалась агентом гестапо (умер в 1938 году официально от инсульта).   
    Габриэль д’Аннунцио считал, что образованный человек должен сделать из своей жизни произведение искусства, и сам творил свою жизнь по законам искусства.   
    Завзятый модник, он всегда был в окружении восторженных поклонниц, что, глядя на его фото, трудно понять. Однако какие женские  страсти кипели вокруг него! Одни поклонницы пытались покончить с собой, другие  изводили самого ловеласа и даже забирались к нему в номер, чтобы задушить соперниц. Свои бесчисленные романы писатель тщательно документировал, приписывая пассиям вымышленные имена по сложной системе ассоциаций: любовный архив из нескольких тысяч досье займёт целую комнату на его вилле (куда там нашему Пушкину с его донжуанским списком!).  Тайну такого успеха раскрыла Айседора Дункан. Она называла д’Аннунцио лысым очкастым карликом и в то же время самым замечательный любовником нашего времени», потому что он позволял каждой женщине чувствовать себя особенной.
     Один из самых долговременных и нашумевших его романов – отношения с Идой Рубинштейн, превратившиеся по «моде» того времени в любовный треугольник (к ним присоединилась художница Брукс, до того состоявшая в «подозрительных» отношениях с Идой ).
     Специально для Иды д’Аннунцио написал «мистерию о мученичестве святого Себастьяна». Спекакль на музыку Клода Дебюссси с декорациями Леона Бакста не имел особого успеха у публики, зато вызвал возмущение Ватикана.  В мае 1911 официальным папским декретом Г. был отлучен от церкви. Католикам воспрещалось читать его произведения, смотреть постановки по его пьесам.
      В 1913 году по приглашению Иды Рубинштейн в  Париж приезжал Вс.Мейерхольд, чтобы вместе с Фокиным поставить «Пизанеллу» д,Аннунцио. Видимо, из личных впечатлений режиссёр вынес уверенность, что «все женщины любят лысых. Лысые пользуются огромным успехом у женщин. Например, Габриэле Д’ Аннунцио» и соответственно загорелся очередной новаторской идеей: «Я мечтаю, что Хлестаков – Габриэле ДэАннунцио  тридцатых годов. Молодый человек, но лысый»
     Отношения Иды и Габриэля, конечно, были в центре внимания бульварной прессы. Пара стала излюбленным сюжетом карикатуристов. Габриэль был старше Иды на двадцать лет, намного ниже её ростом, но на карикатурах его, наоборот, изображали человеком гигантского роста.  (Также, по карикатурному принципу в «Мастере и Маргарите» говорится о тех сведениях о Воланде (в частности, о его росте), которые содержались в сводках соответствующих учреждений)      
    Габриэль д'Аннунцио был невероятно популярен в России. И этой популярности, конечно, способствовал не только его безусловный талант как писателя, но и его личность и образ жизни.
     Его ценил А.Блок, Валерий Брюсов переводил его стихи, Н.А.Гумилёв под его влиянием   поэтизировал сильную личность и «сверхчеловека» и написал даже «Оду д’Аннунцио» (1916),  Андрей Белый причислял д‘ Аннуцио к самым выдающимся писателям второй половины 19-го века  («На перевале»). Отголоски популярности д’Аннунцио слышны даже в  «Золотом телёнке» Ильфа и Петрова. Хотя к тому времени его слава уже стала убывать (6).
     А что Маяковский? Известно, что он иронизировал над д‘ Аннунцио в связи с захватом Фиуме:

Фазан красив. Ума не унции.
Фиуме спьяну взял д’Аннунцио.
(«Советская азбука»). 

    Но это когда Маяковский стал советским поэтом. А в пору своей футуристической эпатажной молодости не под влиянием ли стихов итальянского поэта или его романа «Наслаждение» написана «Флейта –позвоночник»? И не с итальянского ли писателя он вообще «делал жизнь» тогда, хотя бы отчасти?
      Д’Аннунцио на переломе 19-20-го веков был законодателем моды в области эпатажа, как сто лет до него Дж.Байрон, поражая публику своим экстравагантным поведением. О нём ходили многочисленные слухи, которые он сам же и распускал. Что он купается в морском прибое голым, но верхом на коне, а на берегу моря его поджидает знаменитая актриса Элеонора Дузе (непосредственная предшественница Иды в качестве любовницы) с пурпурной мантией в руках. Что он носит туфли их человеческой кожи и… что он  пьёт кровь девственниц из чаши, сделанной из черепа девственницы. Видимо, этим должна была объясняться его неистощимая, постоянно возрождающаяся любовная сила.
    Образ д’Аннунцио навсегда спаялся с этой чашей из черепа. Нет ни одной публикации о нём, где бы не была упомянута эта чаша из черепа. Хотя вряд ли она существовала в действительности. Если Байрон ввёл мотив чаши из черепа в культуру (эпоха романтизма) первой половины 19-го века, и в том числе в русскую культуру, то д’Аннунцию (наряду с Вагнером) несомненно способствовал его возрождению в культуре русского модерна, где он зажил своей жизнью.    

1 См.Елена Котелевская. Знакомьтесь,Ида Рубинштейн. http://proza.ru/2025/05/03/1011
2.Е.В. Кузнецова. Образ «чаши из черепа»в поэзии русского модернизма.
3. Пьеса была поставлена один раз - в Ростове-на-Дону. В подвале, где собирались поэты -ничевоки. Сейчас там "расположился" общественный туалет.      
4. К схожему образу прибегал и поэт М.А.Зенкевич («Бред) Лирическому герою в горячечном бреду представляется, что его собственный череп, еще живой, не отделенный от тела и способный все чувствовать, стал винным кубком, потому что его «спаяли кольцом», т. е. оковали и превратили в чашу. А некая загадочная героиня, то ли возлюбленная, то ли Смерть с косой пьет из этой чаши.

5.Финансовые проблемы решались пиратским захватом мимо проходящих кораблей.  Жизнь граждан этого государства была сплошным карнавалом с маршами с цветами и флагами, факельными шествиями, фейерверками, танцами и… кокаином. А ещё граждан развлекал симфоническими оркестрами на главной площади великий Арутро Тосканини приглашённый на пост министра культуры.  Есть в этом что-то похожее на описание бала у Воланда… Вообще устраивал театрализованные вечеринки в античном стиле, носившее сексуально-эротический смысл, с танцами вакханок и даже с садомазохистическими сценами.
Говорил о себе, чтобы якобы испытывал наслеждение при виде крови и называл его «сладким трепетом ужаса». 
Его фамилия ассоциировалась с излишествами, похотью, и даже породила в Италии термин «даннунциализм» - расточительный образ жизни. Просил, чтобы обед ему приносила девушка в костюме пажа и т.п..

6. На помощь полярному лётчику Севрюгову собирается вылететь на своём самолёте Габриэль д'Аннунцио