Стихии и стихи

Поэт пишет стихи. Читатель читает, проходит время — перечитывает, восстанавливая в себе то, что было в первом чтении, повторяет, переживает заново. Читаешь вслух, сохраняешь в файлах — зеркала, в них отражается речь. Возвращаешься, слушаешь, перечитываешь — разница невелика, разница существенна. Отправляешь в Зазеркалье сейчас, чтобы потом оказаться по ту сторону. Текст на листе и слово звучащее сосуществуют. Смешение стихий. Стихи имеют преимущество перед объёмной прозой, нещадно поглощающей время.

Жизнь проходит быстро. Стихии и стихи всё те же. Что-то меняется, что-то остаётся — смешение времён. Возвращаюсь в лето 2011 года, на берега Куршского залива. С одной стороны старый рынок, с другой река Дане, с третьей море, и всё это на нескольких страницах дневника, которые воспроизводить здесь смысла не вижу, а перечитывать хочу. И те стихи, о которых писал тогда в никуда, тоже хочу перечитывать. И в том, что поэзия вневременна, стану убеждаться снова и снова. Заодно и в том, что любой повод вернуть лучшее из пережитого хорош. Так что, оставляю минимум и превращаю в страницу дневника года 2025-го.

В отношении поэтического слова слух мой мало развит, как и в отношении музыки. Могу взять в руки сборник почтенного автора и пролистать не задерживаясь. Понимаю — высокая поэзия. Вернее сказать, соглашаюсь. Но звучат в душе лишь "свои" авторы, к ним возвращаюсь, всё отчётливее различая время и лица.

В начале было Слово. В случае Самойлова — его "Слова" создали ту часть вселенной поэзии, которая меня привлекает тайнами и открытиями.

     Красиво падала листва,
     Красиво плыли пароходы.
     Стояли ясные погоды,
     И праздничные торжества
     Справлял сентябрь первоначальный,
     Задумчивый, но не печальный.

     И понял я, что в мире нет
     Затертых слов или явлений.
     Их существо до самых недр
     Взрывает потрясенный гений.
     И ветер необыкновенней,
     Когда он ветер, а не ветр.

     Люблю обычные слова,
     Как неизведанные страны.
     Они понятны лишь сперва,
     Потом значенья их туманны.
     Их протирают, как стекло,
     И в этом наше ремесло.

Май на дворе. Праздничные торжества промелькнули, ясной погоды нет как нет, дождь шелестит по крыше, прохладно, сыро, сумеречно. Ясная погода в памяти. В нынешних временах сумеречное настроение — Прибалтика отдалилась и хочет воевать. Литва — лесная сторона, замки и озёра, пески и леса. Протереть бы стекло жизни, уйти в Зазеркалье мира и спокойствия. Плыть на пароходе…

Вздыхаю. Отвлёкся. Вернёмся к ремеслу, мастер рядом.

     А что такое мастер?
     Тот, кто от всех отличен
     Своею сивой мастью,
     Походкой и обличьем.

     К тому ж он знает точно,
     Что прочно, что непрочно,
     И все ему подвластно —
     Огонь, металл и почва.

     Суббота, воскресенье —
     Другим лафа и отдых,
     Копаются с весельем
     В садах и огородах.

     А он калечит лапы
     И травит горло ядом
     С миниатюрным адом
     Своей паяльной лампы.

     Когда заря над морем
     Зажжется, словно танкер,
     Он с мастером таким же
     Готов бы выпить шкалик.

     Но мастеров немного
     Ему под стать придется.
     И если не найдется,
     Он выпьет с кем придется.

     Не верь его веселью,
     Ведь мастера лукавы
     И своему изделью
     Желают вечной славы,

     А не похвал в застолье
     Под винными парами.
     Зачем? Ведь он же мастер,
     И смерть не за горами.

Шкалика Самойлов не чурался. Он вообще от жизни не был отстранён, во всём участие принимал — снова отвлекаюсь, хоть трезв и сосредоточен вроде бы должен быть — под рукой оказалось прочитанное некогда в STORY, статья «Весёлый человек с грустными глазами» Олега Хлебникова. В 1974 поэт с семьей переехал из столицы в эстонский город Пярну. Эстония не Литва. Они такие разные — Литва, Латвия и Эстония. Впервые посетил эти места в 1976 году, но с "Давид Самойлычем" не виделся. В ту пору не знал о его существовании, тёмный человек двадцати пяти лет от роду. А Самойлову было пятьдесят шесть. Он к тому времени не вдвое, а во много раз больше меня прожил. Теперь его характер, судьба и мастерство для меня доступны в том, что оставлено им самим и сохранено его окружением. Читаю, головой качаю, присутствую там, где был и где меня не было.

«Прибалтика в советские времена была единственной Европой, доступной для "новой исторической общности" затюканных людей. Не важно, что провинциальной Европой. Зато другой уровень ухоженности, бытовой культуры, сохранения "памятников истории и (опять же) культуры", как это тогда называлось… В общем, в Прибалтику, хотя бы в отпуск, тянуло всех, кто не отделял Россию от Европы или хотел ее таковой, неотделимой, видеть».

Книгу Олега Дормана «Подстрочник», о Лилиане Лунгиной, прочитал весной всё того же 2011 года. Лунгина первая перевела Карлсона, малыша с пропеллером, через Балтику, теперь он в России как свой. В книге упоминается Дезик Кауфман, с которым Лунгина училась вместе в школе. Упоминает кратко, но с уважением. Запомнил тогда, что Дэзик Кауфман и есть Давид Самойлов.

Прочитав в поездке упомянутую книгу, по возвращению в Москву отправился в клуб "Эльдар" послушать Крючкову. Замечательная актриса, великолепный декламатор. Осталось в памяти четверостишье, которым Светлана Николаевна завершила вечер.

     Мы не останемся нигде
     И канем в глубь веков,
     Как отраженье на воде
     Небес и облаков.

Точное выражение сути жизни поразило и заинтересовало. Нашёл полный текст.

     А помнишь, ты была тогда
     Беспамятней воды —
     На светлой глади ни следа,
     Ни складки, ни черты.

     Мы не останемся нигде
     И канем в глубь веков,
     Как отраженье на воде
     Небес и облаков.

Откуда женщина, и отчего итог жизни оказался связан с ней? Вернее сказать, отчего понимание жизни, как времени и отражения, связано с памятью и женщиной? Смысл меняется и течёт, как вода. Слова просты, а содержание неуловимо и текуче. Не сразу прозвучало то, что на поверхности, на светлой глади — вода объединяет четверостишья в одно целое.

Оказывается, Светлана Крючкова на полгода меня старше. Примечательна дата рождения — 22 июня. Даты, года… пространство её жизни в параллельном мире, окна в него — экран и сцена. И всё же — ровесники, одна эпоха.

Самойлов для меня в том ряду, где Багрицкий и Заболоцкий, но его эпоха не начало ушедшего века, а времена Отечественной и дальше, до перестройки, на порог которой он едва вступил. В семьдесят пятом уехал из Москвы в Пярну, там стало его место проживания. Подумать только, в это время Набоков жил в Швейцарии, Бродский уже был изгнан в Америку, Лиля Брик присутствовала в стольном граде. Маяковский отбыл в мир иной в год появления на Свет Белый Дейзика Кауфмана. А жаль. Одногодок и приятель Владимира Владимировича, Шкловский Виктор Борисович, на 92-м году жизни отбыл. Что значит крепкие нервы. И не только нервы. Осенью 1932 года Шкловский отправился в поездку на строительство Беломоро-Балтийского канала, собирать материал для публикаций. Там же был его репрессированный брат, помочь хотел. На вопрос сопровождавшего его чекиста, как он себя здесь чувствует, Шкловский ответил: «Как живая лиса в меховом магазине». Шкловскому принадлежит самый большой объём текста в коллективной книге 1934 года, воспевавшей строительство канала. Живучая лиса. Между прочим, когда весной 1922 года начались аресты эсеров, Шкловский, от греха подальше, бежал в Финляндию. Потом Берлин. В конце того года стал проситься обратно. Осенью 1923-го вернулся. Вовремя реагировал.

Вовремя надо переместиться в нынешние времена. Летом 2011-го, встав из-за стола, через полчаса мог оказаться на нескончаемой песчаной полосе, где море, гребень дюн вдоль береговой черты, ветер, волны. Сейчас пребываю на среднерусской возвышенности, нет моря рядом. Зато есть междуречье, тоже место действия.

     Перед тобой стоит туман,
     А позади — вода,
     А под тобой сыра земля,
     А над тобой звезда.

     Но в мире ты не одинок,
     Покуда чуешь ты
     Движенье моря и земли,
     Тумана и звезды;

     Покуда знаешь о себе,
     Что ты проводишь дни,
     Как неживое существо:
     Такое, как они.

     А большего не надо знать,
     Ведь прочее — обман.
     Поет звезда, летит прибой,
     Земля ушла в туман.

Целый день то и дело лил дождь. Вечер, туман, сумерки. Туман… влага растворена в воздухе, вода, сырая земля, свет звезды где-то там, за облачным покровом. Стихии — Воздух, Вода, Земля и Огонь, видимый и невидимый. На днях разместил здесь эссе «Стихийное», там место Самойлову, с поющей звездой и летящим прибоем.

Полагал — дневник, но увлёкся, отвлекаясь. Оставляю как публикацию, здесь проще перечитывать и править.

А стихи воспроизвожу в аудио: воздушная стихия, в ней звук обитает и слово — музыка речи и мысли.

Красиво падала листва
   https://t.me/miage04012025/128
А что такое мастер?
   https://t.me/miage04012025/172
А помнишь, ты была тогда
   https://t.me/miage04012025/173
Перед тобой стоит туман
   https://t.me/miage04012025/174