Онегин. Глава 6. О дуэли, о совести, о смерти

Онегин. Глава 6. О дуэли, о совести, и смерти.

Главное содержание главы — дуэль Онегина и Ленского и все, что  с ней связано.  Структурно эта глава является развязкой романа об Онегине. Но надо учитывать, что «Евгений Онегин» - роман в романе. Рассказчик рассказывает про себя и свои взгляды на жизнь, а также излагает (проигрывает в лицах)  содержание романа. Дуэль является развязкой этого  внутреннего романа про Евгения Онегина, потому что действие с теми же героями не может продолжаться: Ленский убит, Татьяна вынуждена оставить свои попытки выйти замуж за Онегина. Онегин, как Колобок, отбил все попытки покушения на него. А Колобок, на которого никто не покушается, больше не Колобок.

Я здесь также комментирую «Комментарии» Ю.М. Лотмана к «Евгению Онегину», опуская  его многочисленные  ссылки на художественные произведения, которые перекликаются с текстом романа.

Глава 6 начинается с того места, где мы остановились в главе 5: ночь в доме Лариных после злосчастных именин Татьяны.

Строфы I — II.   Онегин потерял интерес к Ольге и уехал после отъезда Ленского.  Рассказчик говорит о спящих гостях с нескрываемым отвращением, как они и были изображены раньше в пятой главе. Здесь отвращение вызывает из несвежая телесность.

С драматическим  переломом стиля описана  «виновница торжества», Татьяна:

Одна, печальна под окном
Озарена лучом Дианы,
Татьяна бедная не спит
И в поле темное глядит.

«Печальна» и «под окном» «бедная» позволяют сразу ее узнать. «Луч Дианы» означает «луна». Мы — перемещаемся в субъективный, ночной мир Татьяны, где Татьяна всегда является объектом умиления, любования, восхищения и сочувствия.

Строфа III. Татьяна жалеет себя и умиляется своей кротостью:

«Погибну, — Таня говорит, —
Но гибель от него любезна.
Я не ропщу: зачем роптать?
Не может он мне счастья дать».

Можно сравнить это с горячим сочувствием рассказчика Татьяне, в тот момент, когда она собралась написать вызывающее письмо ничего не подозревающему Онегину (глава 3, XV)

Татьяна, милая Татьяна!
С тобой теперь я слезы лью:
Ты в руки модного тирана
Уж отдала судьбу свою.
Погибнешь, милая; но прежде
….
 В шестой главе повод для  страданий Татьяны состоит в том, что она опять пыталась привлечь Онегина, и он опять ей отказал. Контраст между реальностью и ее рассуждениями здесь очевиден.

Интересен комментарий Лотмана к этой строфе. Он замечает, что Татьянино восприятие действительности как бы не совсем адекватно: «Романтико-фольклорное сознание подсказывает ей жесткие стереотипы», пишет он. Лотман уверен, что так и понимали жизнь «читатели той поры, воспитанные на тех же книгах».

Но действительно ли Татьяна была так наивна, что не отличала реальность от романов? Напористость и дерзость, расчетливость  Татьяны делают ее поведение отличным от поведения ее любимых героинь. Она умела видеть разницу между жизнью и романом. В жизни Татьяна ведет себя не как жертва, а как охотница. Но при этом она предпочитает смотреть на себя как на героиню романа, где она всегда права, а обидчики - злодеи.   Это заменяет ей совесть,  которой у нее нет.

Читатель, замечающий напыщенность повествования о  Татьяне,  контраст между ее рассуждениями и действительностью, понимает, что Пушкин утрирует, создает образ Татьяны как пародию (как и предположил уже Шкловский). Противоречие между контекстом и текстом о Татьяне составляет «структурную иронию», основной прием создания образа Татьяны.

Строфы IV - VII. Вводится новый персонаж, Зарецкий. Фамилия Зарецкий ассоциируется с потусторонним, с чертом, может быть. Здесь у читателя нет никаких сомнений в отношении рассказчика к нему. Зарецкий  циничен, аморален, труслив, у него нет чести. Но Пушкин подчеркивает, что общество (отвергшее Онегина) принимает его. Зарецкий не противопоставляет себя обществу: он считается «добрым и простым» и даже честным человеком,  несмотря на то, что он был «картежной шайки атаманом». Для Пушкина это компрометирует общество, а не оправдывает Зарецкого.

Лотман подтверждает в своем комментарии, что некоторым людям шулерство прощалось, хотя, вообще-то, обвинение в шулерстве считалось оскорблением. Нет объяснения, почему так получалось.

Строфа VIII. Эта строфа как бы походя сообщает о некоторой близости между Зарецким и Онегиным. Хотя, понимая отношение Пушкина к Зарецкому, такое сближение бросает зловещий  свет на Онегина.

Он был не глуп, и мой Евгений,
Не уважая сердца в нем,
Любил и дух его суждений
И здравый толк о том, о сем.

Они оба – трикстеры, насмешники. Но Онегин - честный трикстер. Его можно назвать «честным трикстером по вызову»: он отвечает на вызовы, угрозы своей независимости, его ответ пропорционален степени угрозы. А Зарецкий — бесчестный трикстер. Он готов совершать зло без провокации ради развлечения себя и других.

Тут же сообщается, что Зарецкий передал Онегину вызов Ленского.

Лотман пишет большой комментарий к этой строфе, который должен показать слабость Пушкина как автора и отсутствие цельности в романе «Евгений Онегин». Комментарий начинается так:
------
«Создание образа умного, но безнравственного героя невозможно было бы с позиций, которыми руководствовался автор в первой главе. Под воздействием Союза Благоденствия Пушкин считал тогда, что ум и образование гарантируют и общественную прогрессивность и высокую нравственность»
------------

Лотман не доказывает этого утверждения. Наоборот. Единственный пример, который он здесь приводит, убедительно опровергает его, как ни странно.

В качестве примера Лотман рассказывает историю публикации стихотворения «Чаадаеву» от 21го года. Это — длинное стихотворение. Лотман ссылается на один фрагмент:

Что нужды было мне в торжественном суде
Холопа знатного, невежды при звезде,
Или философа, который в прежни лета
Развратом изумил четыре части света,
Но, просветив себя, загладил свой позор:
Отвыкнул от вина и стал картежный вор?

Редактор, Греч, заменил строку «или философа, который в прежни лета» на строку «глупца философа, который в прежни лета». На что Пушкин (по словам Лотмана) ответил: «зачем глупца? стихи относятся к Американцу-Толстому, который вовсе не глупец».  Таким образом, Пушкин утверждал независимость морали и ума уже в 21 году, за два года до начала написания «Онегина». Его отношение к шулеру Толстому — Американцу до написания «Онегина» точно такое же, как и его отношение к шулеру Зарецкому в шестой главе «Онегина».

Утверждение Лотмана также предполагает, что Пушкин был зависимым человеком, перенимал господствующие взгляды. Но большая часть этого стихотворения говорит о пушкинском презрении к обществу, независимости от общества.  Толстой-Американец упомянут именно потому, что он и представлял «торжественный суд» общества, который Пушкин умел презирать. Пушкин  также неуважительно там отзывается о «пирах» его юности, которые  были связаны с дорогими Лотману декабристскими обществами:

Не трудно было мне отвыкнуть от пиров,
Где праздный ум блестит, тогда как сердце дремлет,
И правду пылкую приличий хлад объемлет.
Оставя шумный круг безумцев молодых,
В изгнании моем я не жалел об них;

Таким образом, и презрительное отношение к обществу, которое можно заметить в этой строфе, не изменилось с 21 года.

Сам Пушкин (в цитатах, приведенных  Лотманом) убедительно опроверг комментарий Лотмана к этой строфе «Евгения Онегина».

По словарю языка Пушкина, под умом Пушкин понимал способность к независимому суждению. Пушкин обладал умом. А Лотман в «Комментариях» часто выдает коммунистическую догму за факт.

Для опровержения утверждения Лотмана достаточно было бы сослаться на первую строфу первой главы данного романа, где Онегин (рассуждая о больном дяде) предстает, умным, ироничным, но эгоистичным и даже злым.

Строфа IX. Зарецкий передает Онегину вызов Ленского, Онегин отвечает «Всегда готов», как пионер. Но «наедине с своей душой Был недоволен сам собой». Душа Онегина проявляется как его совесть. И она всегда права.
 Первый раз мы прочитали про его душу в строфе IX главы 4

Внимая в шуме и в тиши
Роптанье вечное души,
Зевоту подавляя смехом:
Вот как убил он восемь лет,
Утратя жизни лучший цвет

Душа Онегина была права тогда, поэтому он в конце концов уехал в деревню.

Онегин и рассказчик – это два персонажа, которые способны критически смотреть на себя. Татьяна не способна на рефлексию, а Ленскому она обычно не свойственна.

Строфы X — XI.

В строфах дан внутренний монолог Онегина как несобственно - прямая речь. Сначала Онегин как бы упрекает себя за нечуткость:

X

И поделом: в разборе строгом,
На тайный суд себя призвав,
Он обвинил себя во многом:
Во-первых, он уж был неправ,
Что над любовью робкой, нежной
Так подшутил вчера небрежно.
А во-вторых: пускай поэт
Дурачится; в осьмнадцать лет
Оно простительно. Евгений,
Всем сердцем юношу любя,
Был должен оказать себя
Не мячиком предрассуждений,
Но мужем с честью и умом.

XI

Он мог бы чувства обнаружить,
А не щетиниться, как зверь;
Он должен был обезоружить
Младое сердце.

Здесь  «во-первых» относится к балетной шутке с Ольгой на именинах Татьяны. Онегин упрекает себя за то, что он пошутил небрежно над «любовью робкой, нежной». Это звучит утрировано.

А «во-вторых» относится к принятию вызова Ленского. Говоря о  «мячике предрассуждений» Онегин имеет в виду воспитанное у него убеждение, что надо принимать вызовы. Но его довод, что  «всем сердцем юношу любя», он должен был «чувства обнаружить» звучит также иронично. Онегин никогда не «обнаруживает чувств», насколько мы его знаем. Тем более было бы смешно обнаруживать чувства перед циником Зарецким. 

Скорее всего, Онегин не мог бы поступить иначе в обоих случаях, оставаясь собой, то есть «честным трикстером по вызову».

Онегин насмехается над  <<внутренним обвинителем>>. В то же время, Онегин явно не спорит с этим голосом. Это -- еще один пример Онегинской иронии, где ни одна точка зрения не побеждает, не принимается за истину. Такого рода моральная амбивалентность была свойственна трикстеру-Онегину. Она могла  роднить его с Зарецким. .

Дальше Онегин рассуждает о том, что делать.
…… «Но теперь
Уж поздно; время улетело…
К тому ж — он мыслит -  в это дело
Вмешался старый дуэлист;
Он зол, он сплетник, он речист…
Конечно, быть должно презренье
Ценой его забавных слов,
Но шепот, хохотня глупцов...
И вот общественное мненье!
Пружина чести, наш кумир!
И вот на чем вертится мир!

Онегин потешается над общественным мнением: ‘хохотня глупцов’. Но, в то же время, он шутливо называет его ‘пружиной чести’.

Это тоже -- типичная  онегинская ирония: он смеется и над культурной  ценностью (независимость от мнения общества) и над ее отрицанием (подчинение общественному мнению).

Онегин без особых сожалений решает, что ‘время улетело’. 

Хотя душа Онегина недовольна его поведением,   онегинская ирония, парадоксальная логика  позволили ему игнорировать голос души.

Боялся ли Онегин общественного мнения на самом деле? Он показал, что он равнодушен к мнению деревенского общества, когда он демонстративно избегал визитов соседей. А на именинах у Татьяны он пренебрег ожиданиями <<всех>>, когда стал ухаживать за невестой Ленского вместо Татьяны.  В то же время,  Онегин во всех случаях следует принципам привитого ему «благородного поведения», хотя он и назвал их «предрассуждениями».

Лотман не комментирует эти строфы, за исключением замечания, что «и вот общественное мнение» - цитата из «Горя от ума».

Строфа XII . «Кипя враждой нетерпеливой», Ленский получает онегинское согласие на дуэль. Он боялся, что Онегин отшутится. Но Онегину в тот момент изменило чувство юмора, к сожалению.

Строфы XIII – XVII  Ленский хотел ненавидеть «кокетку» Ольгу, но снова к ней поехал. Она встретила его как ни в чем ни бывало. «Владимир не имеет силы вчерашний день напомнить ей». Он думает: «Не потерплю, чтоб развратитель Огнем и вздохов и похвал Младое сердце волновал».    Ленский подозревает, что он также безразличен Ольге, как и Онегину. Рассказчик насмехается над Ленским,  скрывая сочувствие ему.

Строфа XVIII. Рассказчик говорит о Татьяне, сопереживая ее фантазиям: если бы она знала о дуэли, то, может быть, ее любовь предотвратила бы дуэль.
Рассказчик говорит также, что никто не узнал о ее страсти.

Но  Татьяна и ее мать сделали на ее именинах все, чтобы и сам Онегин, и гости узнали про ее страсть. Особенно почетное место для Онегина и Татьянино «траги-нервическое явление» – страстный полу-обморок –  дали понять  Онегину и  всем присутствующим, чего они ждут от Онегина. 

Татьяна вовлекла Ленского в свои интриги, и тем самым подставила его под удар. Скорее всего, она предчувствовала  опасность для Ленского: в ее сне Онегин убивает его. Очевидное соперничество Ольги и Татьяны за Онегина сделало дуэль неизбежной.

Строфа XIX. Ленский прощается с Ольгой. Его сердце как будто разрывается. Мы жалеем Ленского.

Строфа XX. Ленский дома готовится к дуэли. Вспоминает Ольгу с «неизъяснимой красотой». Пишет стихи, которые полны «любовной чепухи». Пушкин и смеется над ним, и жалеет его. Может быть, он тут узнает в Ленском себя, моложе и влюбленного.

Строфа XXI – XXIII. Рассказчик говорит о стихах Ленского: «Стихи на случай сохранились; я их имею. Вот они.» Приводит стихи Ленского. Рассказчик выдает себя за автора. Это значит, что это он сочинил и Ленского, и его стихи. У него не могло не быть этих стихов.

 Но даже если мы предположим, что в некоторые моменты персонаж-рассказчик (который существует в вымышленном пространстве романа)  не совпадает с персонажем-автором (который существует в реальном пространстве), это не позволяет разрешить противоречие. Стихи не могли оказаться у рассказчика — персонажа никаким образом: Ленский не передавал их никому перед смертью.

Возможны только две ситуации:
    • говорящий не мог не иметь стихов (он автор), или
    • он не мог иметь стихов (он не автор). 
Ситуация, когда он имел стихи и в то же время мог и не иметь их («случай») невозможна. Строфа содержит неразрешимое противоречие. Пушкин шутит! Он играет на абсурдности  главного постулата «Онегина»: персонаж-рассказчик, который дружит с героем, в то же время является автором,   который придумал и героя, и рассказчика.

Удивительно, сколько образованных людей покупаются на этот розыгрыш. Лотман не видит здесь шутку, неразрешимое противоречие. Он почему-то думает, что Пушкин здесь изображает документальность.

«Так он писал темно и вяло», говорит рассказчик о стихах Ленского. Не нравятся стихи рассказчику - «Пушкину» (по его словам). Вот и Лотман находит стихи не только подражательными, но и цитатными.

Но посмотрим на содержание стихов, написанных для себя, перед дуэлью.  Стихи искренние, справедливо выражают сомнение в преданности ему его невесты.  В них нет злобы или обиды ни на кого. Он готов принять смерть за невесту, которая, может быть, не придет проститься с ним. Он не упоминает обидчика, Онегина. Он стал догадываться, что дело не в Онегине!  Пушкин скрывает свою симпатию и сочувствие Ленскому под пренебрежительной оценкой его стихов так же, как он скрывает враждебность к Татьяне под умилением ее фантазиями. 

Строфа XXIV . Онегин спит «мертвым сном», «глубоко», «постель не покинул», «еще над ним летает сон». «Вот наконец проснулся он». Вся строфа посвящена драматическому описанию глубокого сна Онегина. По-видимому, рассказчик подчеркивает разность между Онегиным и Ленским. Действительно, мы и раньше могли заметить, что Онегин не заботится о будущем.

Строфы XXV – XXVII. Онегин едет на дуэль, приготовления к дуэли. Лотман комментирует эти строфы с точки зрения дуэльных традиций. В частности, он говорит о том, что дуэль велась Зарецким не по правилам. Зарецкий избежал нескольких возможностей прервать дуэль, когда это требовалось регламентом.
Лотман также говорит, что Онегин хотел избежать дуэли, и поэтому он опоздал. Но Пушкин говорит в строфе XXIV, что Онегин проспал. Как только он проснулся, так  сразу и поехал. У Пушкина получается, что Онегин опоздал не специально.

Строфа  XXVIII Монолог рассказчика. Я подробно проанализирую эту сложную строфу, поделив ее на части.

(1)Враги! Давно ли друг от друга
Их жажда крови отвела?
Давно ль они часы досуга,
Трапезу, мысли и дела
Делили дружно?
(2)Ныне злобно,
Врагам наследственным подобно,
Как в страшном, непонятном сне,
Они друг другу в тишине
Готовят гибель хладнокровно…
(3) Не засмеяться ль им, пока
Не обагрилась их рука,
Не разойтиться ль полюбовно?..
(4)Но дико светская вражда
Боится ложного стыда.

Я здесь разбила строфу на части так, чтобы каждая часть содержала или только вопросы, или только утверждения.

Чтобы понять эту и любую другую строфу «Евгения Онегина», надо ответить на три вопроса:
    1. Чья это речь?
    2. Кому адресована эта речь?
    3. Что здесь сообщается?
Речь не маркирована как собственная. Есть два варианта интерпретации:
    • Это прямая речь рассказчика.
    • Это несобственно-прямая речь,  когда рассказчик передает речь персонажа буквально, заменяя местоимения первого лица в речи персонажа на местоимения третьего лица.

Если мы выберем один из вариантов интерпретации, то станет ясным, кто говорит, и кому он это говорит.
    • Если это прямая речь рассказчика, то  это  рассказчик обращается к читателю.
    • Если это несобственно-прямая речь, то это — внутренний монолог персонажа, переданный от  лица рассказчика.


Все местоимения в этой строфе имеют третье лицо множественного числа: «их, они, им». Это не позволяет отвергнуть ни одну из интерпретаций.  Но это значит, что при любой интерпретации  речь идет  об Онегине и Ленском вместе,  двух персонажах, объединенных в одно целое «Онегин+Ленский», как ни странно это звучит.

По смыслу первая и вторая части строфы не позволяют сделать выбор между двумя интерпретациями.

Третья часть содержит вопрос: «Не засмеяться ль им, пока Не обагрилась их рука».
Здесь речь идет о руке этого соединенного персонажа, Онегин+Ленский. Если это несобственно  прямая речь, то прямая речь этого двойного персонажа должна была бы звучать примерно так:
«Не засмеяться ли нам, пока не обагрилась рука одного из нас?». Если это прямая речь рассказчика, то это рассказчик спрашивает читателя: «Не засмеяться ль им?».

Вопрос, в котором есть инфинитив глагола с частицей «не --- ли», как в этом случае,
 подразумевает, что или говорящий, или адресат, или оба способны  совершить  действие, которое называет инфинитив. Вот примеры: "Не пройти ли нам в кабинет?", "Не вызвать ли врача?". В данном случае действие «засмеяться». Если это прямая речь рассказчика, значит рассказчик спрашивает читателя.  Но ни рассказчик, ни читатель не могут изменить ситуацию и заставить Онегина+Ленского засмеяться.

Это оставляет нам только одну возможность: части с первой по третью  — внутренний  монолог  Онегина+Ленского.

Часть (1) задает риторические вопросы. Подразумевается, что оба ответа отрицательны: оба персонажа думают о том, что еще недавно они вели себя как друзья.
Часть (2) говорит об их взаимной злобе. Ясно, что говорящие (оба Онегин и Ленский) осуждают себя за эту злобу.
Часть (3) спрашивает: не лучше ли было бы остановиться и разойтись? Это был бы правильный вывод из того, что говорится в первых двух частях.

Это совесть подсказывает Онегину и Ленскому остановиться и рассмеяться, предотвратить кровопролитие.

Переходим  к части (4). «Но дико светская вражда боится ложного стыда».

Это высказывание об обычаях и предрассудках света, а не голос совести персонажей. Говорящий осуждает свет. По-видимому, рассказчик здесь вставил свое слово, объясняя, почему голос совести не смог убедить Онегина+Ленского.

Главная трудность в понимании этой строфы оказывается в том, что она требует от читателя вдруг посмотреть на Онегина и Ленского не как врагов, которые не могли существовать вместе, а как на единство, пару  с общей, одинаковой совестью. Дополнительная трудность в том, что  после речи Онегина+Ленского здесь идет речь рассказика.

По-видимому, надо понимать, что в глубине души они оба знали, что поступают неправильно.

Эта строфа требует пересмотреть наши взгляды на конфликт между Онегиным и Ленским. Если у них одинаковое понимание добра и зла, значит конфликт был непринципиален.  С точки зрения Пушкина, они оба знали, что дуэли не должно было быть, но они продолжали дуэль, подчиняясь правилам света. Пушкин ставит это в вину не только и не столько своим героям, сколько свету, который привил им чувство «ложного стыда».

Лотман не комментирует эту строфу.

Строфа XXIX. Технические подробности начала дуэли.

Строфа XXX Дуэль: «два врага», четыре шага,  «четыре смертные ступени». Онегин стал поднимать свой пистолет первым. Потом Ленский стал тоже целить. Но Онегин выстрелил и попал. «Пробили часы урочные».

Строфа XXXI. «Туманный взор  Изображает смерть, не муку». «Мгновенным холодом облит, Онегин к юноше спешит, Глядит, зовет его, напрасно».
Тут рассказчик перестает притворяться, что он пренебрежительно относится к Ленскому. «Дохнула буря, цвет прекрасный Увял на утренней заре, Потух огонь на алтаре!».
С точки зрения Лотмана «стихи представляют собой демонстративное сгущение элегических штампов.» Он посвящает большое отступление перечислению похожих тропов в литературе. Но значит ли это, что эти строки не выражают сочувствия рассказчика? Лотмана, кажется, этот вопрос не интересует.

Строфа XXXII. «И странен был томный мир его чела.» «Тому назад одно мгновенье В сем сердце билось вдохновенье». Лотман пишет: «Подчеркнуто предметное и точное описание смерти в этой строфе противопоставляется литературной картине смерти, выдержанное в стиле Ленского в предыдущей строфе». Я не вижу никакого противопоставления или «точного описания смерти». Речь и там и здесь идет о поэтическом, метафорическом описании смерти поэта. Но образы в строфе XXXII производят впечатление более непосредственных, оригинально-пушкинских.

Строфы XXXIII - XXXIV. Рассказчик («Пушкин»), обращаясь к читателю,  приводит два примера, когда победа на дуэли не будет этого читателя радовать. Оба примера оказываются близко связанными с дуэлью Онегина и Ленского.

Первый пример касается случая, когда читатель взбесил врага эпиграммой, и тот вызвал читателя на дуэль, узнав себя в эпиграмме. Рассказчик говорит, что в этом случае целить будет приятно, а убить — неприятно. Этот случай имеет отношение к ситуации Онегина и Ленского, потому что шутка Онегина предназначена была выставить Ленского в смешном виде (как эпиграмма). Вызвав Онегина, Ленский признал, что шутка попала в цель.

Второй случай касается ситуации, когда читатель убил своего друга, который или  его оскорбил, или сам «в досаде пылкой» вызвал читателя на бой. Рассказчик спрашивает читателя: какое чувство им «овладеет, ...когда»  приятель  «глух и молчалив на ваш отчаянный призыв?».  Ясно, что эта ситуация также описывает, что произошло между Онегиным и Ленским.

В этих двух строфах рассказчик жалеет уже не столько погибшего, сколько победителя. Победитель обречен на страдания.

Строфа XXXV. «В тоске сердечных угрызений… Глядит на Ленского Евгений».  Зарецкий увозит труп Ленского.

Строфа XXXVI  говорит о том, что пропало навсегда со смертью Ленского. Строфа начинается: «Друзья мои, вам жаль поэта». Читатели должны жалеть его.
… Где жаркое волненье,
Где благородное стремленье
И чувств и мыслей молодых,
Высоких, нежных удалых?
Где бурные любви желанья,
И жажда знаний и труда,
И страх порока и стыда,
И вы, заветные мечатанья,
Вы, призрак жизни неземной,
Вы, сны поэзии святой!

Все это было у Ленского, но мы едва-ли знали это, потому что рассказчик обычно иронизирует над Ленским, над его позерством, конформизмом, наивностью, которая выглядит как глупость.  Но «Евгений Онегин» – роман для перечитывания. Перечитывая роман, мы уже будем смотреть на этого персонажа по-новому. 

Строфа XXXVII. «Быть может, он для блага мира, Иль хоть для славы был рожден».
Может это быть? Хмм…

Строфа XXXVIII - XXXIX. «А может быть и то: поэта Обыкновенный ждал удел». «В нем пыл души бы охладел». «Узнал бы жизнь на самом деле». Речь идет о жизни как постепенном умирании.  Так жил отец Ларин, и дядя Онегина.

Строфа XL - XLII. Описывается могила Ленского вне кладбища, простой памятник. Пахарь и пастух любят остановиться около могилы. В 41 строфе появляется молодая горожанка, читательница «Евгения Онегина». Она раздумывает об Ленском и Ольге. Об Онегине она думает: «И где ж беглец людей и света, красавиц модных модный враг, где этот пасмурный чудак, Убийца юного поэта?». Эта читательница из реального мира  оказалась у этой могилы в вымышленном мире романа, пока роман еще не дописан. Ее мнение об Онегине совпадает с мнением Татьяны. Скорее всего, Пушкин рассчитывал, что дамы будут отождествлять себя с Татьяной и будут принимать описание ее субъективного мира за правду. «Красавиц модных модный враг» - это пересказ фрагмента из третей главы, где рассказчик, с сочувствием повествуя о субъективном мире Татьяны,  говорит о ней: «Ты в руки модного тирана уж отдала судьбу свою».
Лотман не комментирует эти строфы. По-видимому, их трудно примирить с его парадигмой, что «Евгений Онегин» - реалистическое произведение.

Строфы XLIII – XLVI. Рассказчик - «Пушкин» прощается с читателем до следующей главы. Говорит, что ему уже 30 лет. Прощается с молодостью. Готов к новому пути.

А ты, младое вдохновенье,
Волнуй мое воображениье,
Дремоту сердца оживляй,
В мой угол чаще прилетай.

Вдохновенье — это то, что должно спасти поэта от «охлаждения души».