***

Илл. сгенерирована нейросетью (Дэвид Дьюралл)


Читатель, здесь ты узнаешь, что сказал тот, кого никогда не было...
Почему Макс боится "дитя в чернилах"...
Ты уверен, что хочешь быть автором? Твоя жизнь превратится в первую главу новой Нулевой книги.
По ТВ говорят о массовом помешательстве людей, которые считают себя персонажами книг.


Перед тем, как исчезнуть, Макс Ворона написал "Эпилог" -- книгу, состоящую из пустых страниц. Они заполнялись текстом сами лишь тогда, когда читатель касался их. Первой фразой всегда была такая: "Я не хочу быть проводником -- я хочу забыться..."
Нестор вспомнил об этом, когда проснулся. На столе лежал ключ от несуществующей двери. За этой дверью, как интуитивно понял Нестор, автор превращается в пустую оболочку, которая будет автоматом писать книги.
Почему дверь не существует? Она забыла, куда ведет. Хотя тот мир -- всего в трех шагах.
"Макс думал, что создает порталы в иные миры. На самом деле -- каждая его книга стирала оригинальную личность читателя, -- подумал Нестор. -- Вернувшиеся из его миров были копиями, собранными из обрывков воспоминаний; настоящие личности оставались в "ловушке текста" и превращались в декорации миров".
В архивах корректоров, куда Нестору удалось попасть, благодаря обширным связям, он обнаружил дневники Макса, датированные двести лет ранее известных нам событий. Нестор понял, что каждый толкер -- реинкарнация предыдущего. Настоящее имя Макса было стерто еще до его рождения. И Макс понял, что должен писать, иначе некому будет просить прощения. Его книги -- это крики о помощи, закодированные в сюжетах.
Тогда-то Нестор и познакомился с ангелами... Они сказали ему, что Макс Ворона боится только Дитя в чернилах, потому что, если у того в руках окажутся детские ножницы, он перережет нить, соединяющую творца с его творениями. И Нулевая книга растворится в воздухе. Так сказали Максу корректоры. На деле всё не так: она просто исчезнет из нашего мира навсегда – но это не будет означать то же самое для всех остальных миров...
И еще, я думаю о том моменте в жизни каждого человека и человечества вообще, когда приходится отвечать за свои поступки.
Когда он наступает? В какой момент мы начинаем понимать всю глубину происходящего вокруг нас на самом деле или только догадываться об этом по мимолетным признакам вроде того, что кто-то вдруг начинает говорить с нами как со взрослыми людьми?.. Я понял наконец: эти вопросы были обращены ко всем людям на земле! Но ответить было некому… Впрочем нет -- был один человек во вселенной, который задавал их себе много раз у себя дома за бутылкой вина под тихий шелест дождя.
«Кто будет жить в новом мире, который возникнет после того как мы исчезнем? И этот мир станет частью нашей вселенной?»
Я понял наконец смысл этих слов и ощутил их величие: они были подобны тому свету истины над головой во время грозы или молнии; только что я был слепым младенцем с завязанными глазами перед этим светом… Но теперь мне стало ясно главное -- все эти слова значили одно-единственное! Они говорили о том самом «возвращении душ», которое так долго ждали люди. Возвращении из других миров.
Это было похоже на сон наяву -- словно бы меня перенесли назад по временной линии сквозь годы моего детства до момента пробуждения от кошмара смерти родных. В этом была какая-нибудь мистика? Или нет? Как знать...
Ангелы спросили у Нестора:
-- Могут ли люди спасти себя сами?
-- Нет, -- ответил он. -- Но они могут помочь нелюдям спастись от гибели.
-- А как именно?
-- Это зависит, оттого насколько сильно в человеке желание любить… Потому что тот, кого никогда не было, велел нам любить!
Ангелам стало страшно за людей на земле…
-- Мы знаем теперь тайну жизни человеческой, -- сказали они.
Ангелы были поражены услышанным так глубоко, что даже потеряли дар речи.

В дневниках Макса Вороны Нестор нашел и такое:
"Я люблю декаданс… Но напрасно я пренебрегал хрупкой геометрией велосипедов, этих стальных стрекоз индустриального заката, чьи спицы сверкают, словно спицы колесниц, увозящих последних героев в ржавое небо апокалипсиса — меж тем как вороны, эти черные нотариусы забвения, скреблись по карнизам, пытаясь утащить в клювах обрывки телефонных разговоров.
И вправду, серебристый «мерседес», заставивший меня в последний момент отпрянуть от перекрестка, не просто блистал холодным лоском, но и изгибался с той же сладострастной грацией, что и клинок самурайского меча, или шея лебедя, плывущего по каналу, где отражаются не фасады домов, а руины Вавилона.
Бракосочетание свершилось вновь. Желтый, настолько желтый, что почти белый, и фиолетовый, столь фиолетовый, что он съедал сам себя, сплелись в объятии, напоминающем то ли фреску Помпеи, то ли экран разбитого телевизора. Тайные шестерни мироздания — медные, как трубы архангелов, и свинцовые, как пули расстрелянного века — провернулись разом, и в этот миг все вывески замигали азбукой Морзе, передавая послание, которого никто не ждал.
На рассвете, предчувствуя развязку, последний фонарь, как вопросительный знак на полях сожженного дневника, погас со вздохом. Впрочем, если бы вы пригляделись, то увидели бы в его стекле не просто тьму, а пустые глазницы древнего идола — а луна меж тем, как равнодушный реставратор, замазывала трещины мира жидким ги…"
Последнее слово было не дописано. Нестору показалось, что это было сделано нарочито. Зачем? Что он хотел этим сказать?


Продолжение здесь:  http://proza.ru/2025/04/16/1569