Дипломатия на двух стульях Глава 8

Начало здесь http://proza.ru/2025/05/22/1000 

«И тут впервые я почувствовал смятение и настоящую тревогу, - продолжал свои кабинетные откровения о своём детстве Карл-Теодор, комментируя не то выдуманную, не то реальную историю из своего прошлого – ту самую, что он решил поведать престарелому дипломату. - Наверное, будет совсем не удивительно, если я сообщу, что разговор на означенную тему, то есть о том, что произошло в заброшенном крыле поздним вечером с детской компанией драчливых фантазёров, показался мне очень неприятной идеей. Воспоминания у меня остались по данному поводу не из лучших. Тем более, смутное чувство вины за случившееся горькой занозой засело в моём сердце. Конечно, я успокаивал себя тем, что ссору начал вовсе не я, что я лишь вступился за беззащитную девочку. А задиры из моих противников сами провоцировали меня на поход к месту неприятных событий. И в том, что дверь в злополучную залу захлопнулась, я совсем не виноват, а значит, нельзя меня винить и за последствия. Однако в предчувствии разговора – по сути, допроса – сердце моё бешено забилось, и острое предощущение приближения какой-то неведомой беды болью стиснуло, как тисками, мою душу.

Теперь-то по прошествии времени, анализируя всё, как зрелый человек, я понимаю, что родители мои повели себя в этой ситуации в корне неверно. Я уже не говорю о том, как накануне вечером старшие оставили нас, группу праздно слоняющихся ребятишек, после известных торжеств совсем без присмотра. Они легкомысленно занялись своими взрослыми делами и развлечениями, что совершенно непозволительно. Но и на следующий день мать и отец во время визита полицейских выбрали также неправильную линию поведения. Вместо того, чтобы сохранять спокойствие и выдержку в сложных обстоятельствах, они начали ругаться между собой и посылать записки с посыльными своим бестолковым адвокатам, угрожая непрошенным представителям закона обширными связями, чем их изрядно разозлили, к тому же заставили меня нервничать и даже паниковать.

Ребёнком я был впечатлительным. И тактика сыскных следователей, производивших допрос (впрочем, они называли это вполне невинным словом – «беседа») с целью воздействовать на моё воображение, оказалась на редкость удачной. Удачной не в том смысле, что помогла выяснить истину, а в плане выбить из меня нужные им показания.
 
- Карл-Теодор, - начал задавать свои вопросы полицейский сыщик, - известно ли тебе, что после вчерашних событий ряд твоих несовершеннолетних гостей, пришедших на твой праздник, получили серьёзные физические и психологические травмы?

- Всего лишь синяки и ссадины, - уточнил я.

- Разве этого мало? Так кто из взрослых подучил тебя заманить их в столь жестокую ловушку и с какой целью?

- Никто меня не подучивал, - отвечал я, рассказывая, как было дело.

- Разве ты не угрожал своим товарищам, ссылаясь на своих родственников? Скажешь, что этого не было? – возражал мне полицейский сыщик. 

- Эти самые «товарищи» мне тоже угрожали, - упрямо повторял я. – А если не верите, то у них же и спросите. Они не могут этого не подтвердить.
 
- Все малолетние свидетели уже нами опрошены. После коллективной жалобы в полицию их родителей мы просто не могли этого не сделать. Так вот, твои вчерашние гости дают крайне путанные и противоречивые показания, но сходятся в одном – указывают на тебя, как на виновника инцидента. Кроме того, утверждают, что у тебя были злонамеренные сообщники, коими ты им заранее угрожал и которые заперли и напугали означенных детей до смерти.

- Я просто выдумал всех своих сообщников, как и они выдумали своих могущественных друзей. Кроме того, я не уверен…

- А вот родители пострадавших уверены, что избиение и похищение их детей с целью получения выкупа или с какой-либо ещё другой целью, это дело рук как раз твоих злонамеренных сообщников.

- Какие ещё сообщники?! – в этом месте вскричала моя мать, - Тео, молчи и без адвоката больше не произноси ни единого слова!

- Мы можем осмотреть место происшествия? – вопрошали у хозяев дома полицейские сыскари.

- Только с ордером на обыск! – гневно заявили мои родители.

В эту ночь, в отличие от прошлой, я совсем не мог заснуть и постоянно думал о случившемся, припоминая всякие разнообразные подробности известного происшествия. И вдруг вспомнил нечто такое, от чего буквально подпрыгнул на кровати.

- Мелинда! – вскричал я.

Конечно! Эта девочка была с нами, когда мы находились в заброшенной зале и рассматривали злополучный портрет. Она ещё воскликнула тогда: «Но это же берменгевец!», глядя на генералиссимуса. Но когда много позже слуги взломали захлопнувшуюся дверь и мы, сидевшие взаперти, ринулись к выходу из полуразрушенного здания, я отчётливо увидел Мелинду уже стоявшую в отдалении, прижавшуюся к стволу большого дерева, потому что её лицо освещала луна. Казалось, что она уже некоторое время находилась там. Выходит, что, когда захлопнулась дверь, она была снаружи, а не внутри вместе с нами? Так, может, эта скандалистка как раз и захлопнула дверь? А если она не нарочно сделала это, заперев нас в нашей «тюрьме», почему не позвала никого на помощь? И ещё, ведь именно Мелинда, девочка постарше многих из нас, в начале ссоры хвасталась всем нам, что дядя её – начальник тайной полиции нашего городка, к которому её семья может в любое время обратиться со своими жалобами на своих обидчиков. Так, может, она и сделала это, выполнив свою угрозу? А эта вредина вполне способна задумать и провернуть весьма отвратительную интригу, чтобы навредить мне, к примеру, в отместку за споры и пререкания с ней. Я её знал неплохо. Она частенько ябедничала взрослым и по менее значительным поводам, а также подстраивала малолетним знакомым всякие разные каверзы, настраивая всех против кого-то одного или группу на группу.

Новые детали и обстоятельства, которые я припомнил в ту ночь, показались мне настолько подозрительными, что я с нетерпением дожидался утра, чтобы поделиться своими соображениями с моими родителями, а они на тот момент мирно отдыхали в своей спальне. Однако незваные служители закона опередили меня. Едва только первый луч солнца осветил двор нашего особняка, они уже оказались снова у нас – и не вдвоём, как накануне, а, наверное, целой дюжиной, полицейским отрядом с ордером на обыск и прочими осложняющими для нас дело документами.

Едва одевшись, я тут же выбежал во двор, с некоторого отдаления наблюдая за тем, как полицейские с сыскными собаками проводят обыск на месте происшествия. Они орудовали и в самом заброшенном крыле, а также обследовали прилежащую территорию. И вскоре нашли много чего интересного. «Интересного» для них, конечно, поскольку обнаружили они накладные носы, бороды, чёрные маски, мешки и разнообразные верёвки, а также подозрительные следы неизвестных.

Какая глупость! Конечно же, всё найденное принадлежало и было случайно оставлено в день празднества нанятыми устроителями самых разнообразных детских конкурсов, как и «подозрительные» следы. Но служители закона не стали сильно разбираться и тут же объявили о том, что всё это принадлежало мифическим похитителям. Следователи, не скрывая своего торжества, подсунули под нос моему отцу какую-то бумажку, надели на него наручники и отправили в полицейский участок.

Когда увозили арестованного, при виде этого у меня начался нервный срыв, и в состоянии аффекта, не отдавая себе отчёт в своих действиях, я набросился с кулаками на полицейских.
Я кричал что-то вроде: «Отпустите моего папу! Это я во всём виноват! Я всё расскажу, всю правду, как было дело!»
И следователи тут же схватились за данное обстоятельство, использовав момент. В полицейском участке, куда меня тут же отправили, мне учинили настоящий допрос, уже с протоколами и при свидетелях. Что я говорил, я совершенно не помню. Да в общем-то в основном я только повторял: «Я виноват! Я виноват!», совершенно не понимая, что как бы отвечаю при этом «да» на все глупые, задаваемые мне, вопросы, которые я даже не слушал.

Несомненно, я мало что припоминаю о том, что происходило на том допросе. Какие-то привезённые матерью бестолковые адвокаты трясли меня за плечи и заглядывали в глаза, пытаясь привести меня в чувство, при этом протестовали, заявляя законникам: «Вы нарушаете постановления и законы нашего государства, а также правила относительно ведения полицейскими следствия! Это малолетний мальчик, он не ведает, что говорит. Всё, что вы вытворяете здесь, абсолютно противозаконно!»
А моя мать кричала: «Тео, опомнись! Ты оговариваешь своего отца, всех нас!»

Видно, наговорил я действительно столько, что хватило бы на десять громких дел. Но мне было всего семь лет, что с меня взять? Тем более я не понимал и не мог понимать тогда ни сути всего происходящего, ни глубинной подоплёки всей интриги».

- Что значит «не понимал глубинной подоплёки всей интриги»? – переспросил в этом месте у юного Карла-Теодора берменгевский дипломат, продолжая свой разговор с ним у себя в кабинете в здании министерства, - Ты хочешь сказать, что весь этот жуткий инцидент имел националистическую подоплёку? По крайне мере, мне показалось, что ты имеешь это ввиду. То есть, всему виной, как ты намекаешь, твоё берменгевское происхождение и происхождение твоего отца?

- Я разве так сказал? Кстати, о своём происхождении я тогда совсем не знал, - уточнил молодой человек.

- Ты не знал, что ты наполовину берменгевец? – удивился Мостодонский.

- Представьте себе – нет, дядюшка Цезарь. У нас в доме было совершенно не принято говорить об этом. Тем более мой отец носил фамилию фон Штауффенберг, как и моя мать, и все её родственники.

- И тебя не удивляло, что и твоя мать в девичестве, и твой отец носили одинаковую фамилию?

- А почему меня что-то должно было удивлять? Мне было всего семь лет. В этом возрасте дети просто принимают в первозданном виде всё то, что им говорят родители, совершенно не сомневаясь в правдивости их слов. А анализировать и критиковать начинают в более зрелом возрасте. Разве не так? Да и потом, у нас в роду мерундийских аристократов вполне распространены браки, к примеру, между кузенами. А уж между троюродными братьями или хоть дядями и племянницами в четвёртом колене, так и подавно. Потому совсем нет ничего подозрительно и противоречащего здравому смыслу в том, что мой отец с рождения и моя мать в девичестве носили бы одну и ту же фамилию, как бы принадлежа изначально к одному и тому же роду. Другое дело, что всё это оказалось не так, и от меня много чего скрывали, как выяснилось. Вот так получилось, что об изначальном происхождении отца, а также о том, что сразу после рождения мне дали сперва совсем другую фамилию и о причинах этого, я узнал много позднее. 

Продолжение здесь http://proza.ru/2025/05/16/626