Грустные переводческие моменты

Когда я переводил для жены одного пациента, то не думал о нём. Он был овощем. Лежал с аппаратом искусственного лёгкого. Вот все эти трубы, что вставляют в горло через рот, чтобы дышал, то, что мы видим в кино. Тот же самый монитор, где пульсирует график и показывается давление. Сердце ещё работает, мозг уже нет. Молодой, чуть за 30 негр, оказавшийся врачом, а может быть это был медбрат, которому врач получил невесёлую миссию, говорил, что надежд на то, что пациент придёт в себя меньше, чем ноль. Что жене надо решить, отключать его или нет.
Она решает отключать. Но это всё – после четырёх часов, проведенных мною с ней в больнице. Когда мы много о чём говорили, и я видел, как яростно ей не хватает общения. Когда спросил, как же получилось, что вы живёте больше 20 лет в Монреале и не выучили французский совсем, она ответила, что ей это было не нужно. Она жила за Витей (имя изменено) как за каменной стеной. Он знал английский и французский и работал в страховой компании. Теперь стена обрушилась. С грохотом. Витю отключили от жизнеобеспечения в моём присутствии. Момента его ухода в лучший мир я не видел уже.
   
Спустя какое-то время, может быть и через полгода, я был приглашён переводить в психиатрическое отделение больницы Нотр Дам на улице Шербрук. Три медицинских работника готовили меня до прихода пациентки, говорили, что им нужно определить степень её адекватности, короче, что она в здравом уме. Потому что истерила и пыталась покончить с собой. Привели через какое-то время даму. Она в маске, я тоже, но меня сразу узнала. Ей легче, потому что я единственный русский переводчик мужского пола в городе от этой системы. Сказала – это вы? Я ответил, что да, я, но пока не признавал, кто она. По мере того, как стали задавать вопросы, выяснилось, что это и есть та самая жена ныне покойного Вити. Тяжесть обрушившейся на неё стены её придавила так, что она решила свести счёты с жизнью. Каким именно способом мне не сказали. В отделении она находилась уже какое-то время. Может быть и полмесяца. Но она была в полном рассудке, отвечала связно на все вопросы и строила планы на будущее. Когда её увели, я заверил врачей, что если и было помешательство, то кратковременное и теперь она светла умом. Большего от меня не требовалось. Помочь я ничем не мог.