Дипломатия на двух стульях Глава 13

Начало здесь http://proza.ru/2025/05/22/1000 

- Я очень винил себя в смерти Мати. И до сих пор не могу понять совершенно: как я при нашей встрече не задал ей вопрос о том, не нуждается ли она в чём-либо? И почему она не попросила меня о помощи тогда или хотя бы в письмах? Постеснялась, наверное. Но ведь сама же говорила, что мы, берменгевцы, должны помогать друг другу, иначе нам не выжить в чужой стране. И я, о чём я думал? Но я был очень юн в те годы, неопытен. Я сам никогда не испытывал нужды в деньках, потому мне казалось, что, если она не рассказывает, не пишет мне о своих сложностях, ни о чём не жалуется – значит, у неё всё хорошо, значит ей ничего не надо. Но разве, попроси она меня, я не помог бы ей материально? Для меня это ровным счётом ничего бы не стоило. А ей бы не пришлось работать по ночам в таком сомнительном заведении. Тут даже речь не идёт о какой-то репутации. Да и какая репутация может быть у служанки! Но ходить ночью в злачные места – это же просто опасно. Вот и окончилось всё трагедией, так я думал, потому не мог себя простить.

- Да, грустная история!

- Ещё какая грустная. Сначала-то мне никто не сообщил, конечно. Просто Мати перестала писать и не отвечала на мои письма. Я ждал неделю, другую, месяц… А потом просто сбежал из пансиона, купил билет на поезд и приехал в свой родной городок. Там-то и узнал всё, конечно. На её-то похороны, разумеется, не успел, зато как раз приехал на похороны её матери. Несчастная и так тяжело болела, а тут ещё такой удар – смерть единственной дочери. И вот результат – ещё одна могила.
После похорон нашей служанки я не поехал обратно в столицу и в родной особняк не вернулся, сбежал из дома, потому что не видел смысла жить. Я вообще не понимал, что мне делать дальше. Я просто снял номер в какой-то захудалой гостинице и сидел там в темноте с зашторенными окнами днями и ночами, почти не спал и практически ничего не ел. Меня разыскивали, конечно. Правда не родители. Они так ничего и не узнали – были в очередном путешествии за границей, как потом выяснилось. Но меня разыскали мои наставники из пансиона и силком увезли обратно в столицу. Как они меня разыскали? Дело в том, что я пытался покончить с собой, но неудачно, угодил в лазарет, а эта история попала в местные газеты.
Однако в пансионе мне лучше не стало. Я совершенно ничего не делал, не учился и завалил без исключения все экзамены. Меня, конечно же, выгнали бы из лицея, если бы врачи не написали мне справку о том, что у меня не всё в порядке с головой, что внушило почему-то жалость педагогической комиссии.
 
- Они посчитали тебя сумасшедшим?

- Конечно. А что ещё им оставалось считать? Ведь они не находили причин моего странного поведения. А сам я ни с кем не откровенничал.

- Но ведь потом у тебя всё наладилось, судя по тем документам, которые ты мне принёс? Ты ведь закончил не только лицей, но и университет, и академию. По всем наукам у тебя высшие баллы и прекрасные характеристики. Как же тебе удалось всё это пережить и взять себя в руки?

Этот вполне естественный вопрос почему-то поставил юного Карла-Теодора секунд на десять в тупик, потому он сделал неожиданную паузу, то ли от внутренних переживаний, то ли просто выдумывал по ходу, что ему сказать.

- Просто в моём таком ужасном душевном состоянии однажды случился перелом, - как-то витиевато изрёк он после недолгих раздумий.

- Перелом?

- Да, перелом.

- И что за перелом?

- Да так, не важно.

- И всё-таки?

- Однажды случилось неожиданное и ко мне явился…

-  Кто явился?

- Во сне ко мне явилась ОНА...
 
- Матильда?

- Да, явилась…  И после этого случая у меня появился новый смысл в жизни.

- Из-за сна?

- Ну да. До этого, после смерти Мати, она никогда не приходила ко мне в моих снах, но вот однажды приснилась мне. Она сказала, что я должен быть сильным, ведь я – воин, который обязан выиграть свою битву, закончив её до конца. Ну вот я и продолжил сражение. Закончил с отличием лицей, университет, академию и решил стать берменгевским дипломатом, потому приехал к вам. Конечно, как же мне ещё быть, кем стать, чтобы выиграть свою битву? Ведь в роду у меня совсем, как выяснилось, не было военных. Но по наследству от своих высокопоставленных предков, завязших по уши в политических интригах, я вполне мог получить способности к дипломатии. А дипломатия ведь – сродни военному искусству. Не зря же говорят, что война – это продолжение дипломатии, которая ведётся просто другими методами.

- Ты – большой умница, Тео! – воскликнул, услышав такое, Мостодонский, чрезвычайно тронутый словами своего юного собеседника, - Знай, что я тебя уважаю! Можно я тебя поцелую, сынок?! Потому что ты для меня, как сын теперь – не сомневайся!

И престарелый министр, внутри которого витали алкогольные пары, полез, не дождавшись даже разрешения, к парню с поцелуями.

- Только одного я не пойму, Тео, - продолжал допытываться Мостодонский у своего собеседника. – Почему ты винишь в смерти своей возлюбленной мерундийцев? Нет, чисто формально, твою девушку застрелил, конечно, мерундийский бандит… или, возможно, полицейский, кто их теперь разберёт. Но ведь не на войне же, а просто случайный выстрел.

- Да, как не на войне?! В том-то и дело, что на войне! – с жаром вскричал Тео, потом опять осёкся и изрёк глубокомысленно: - Просто мне так легче думать, что убили Мати на войне. Некогда она мне рассказала, что смогла принять смерть своего отца только тогда, когда вспомнила о том, что умер он, по сути, от старой раны. А значит, был убит в бою, как герой. Если в это верить, тогда во всём появляется смысл, и нелепая смерть совсем не кажется уже какой-то бессмысленной, бесцельной, ужасающей. А потом, ведь разве не так? Подумайте сами, дядюшка Цезарь, ведь будь Мати мерундийкой, то общество и защищало бы её, считая своей. А так она была чужой, отверженной, потому беззащитной перед всякого рода бедами, потому ради своего выживания ей и пришлось идти на крайне меры, работать в сомнительном ночном заведении, к примеру. Ведь всё же здесь одно к одному: смерть её отца, тяжёлая судьба её матери и те беды, которые ей пришлось получить от них в наследство. А всё потому, что родители её из Берменгевии, родом из той войны. 

«Всё-таки чего-то тут не сходится… И про сон, где ему явилась любимая как-то получилось немного надуманно, слишком уж сентиментально… хотя…», - подумал дипломат, вслух же сказал:

- Но, положа руку на сердце, при всём моём уважении, Тео, твои рассуждения не совсем справедливы. Я понимаю, что тебе так легче думать, потому что в своём несчастье, в своей боли ты нашёл кого винить, но…

- Справедливость, дядюшка?! – вскричал, услышав такое, Карл-Теодор, - Право же, мне странно слышать это от вас, старого вояки. Или же, воюя, вы так и не поняли, что на войне не бывает и не может быть никакой справедливости, а есть чужие и свои. Нет, конечно, каждая из сторон с огромным удовольствием и с недюжинным красноречием выложит своим оппонентам целый ворох своих аргументов о том, почему правы именно те, кто воюют на их стороне, а не другие. И расскажет совсем немало всяческих убедительных историй в доказательство своей правоты. Только враньё всё это, хотя воюющие стороны сами нередко верят в свои россказни. Однако в одном вы правы: когда находишь виновного – то есть своего врага, и на душе становится легче.

- Я тебя понимаю, - вздохнув, ответил на это старый дипломат. – Хотя… немного нелогично как-то выглядит, даже бессмысленно, слишком уж эмоционально… у нас про такое говорят «назначить виноватого», - уточнил Мостодонский.

- И что поделать? Так устроен мир, и не надо объявлять вполне естественные вещи бессмыслицей. Ведь если рассуждать логически, то любые здравые рассуждения оказываются на поверку бессмыслицей. Люди борются за свободу? Но не бессмыслица ли это? Конечно, ведь если рассуждать здраво и непредвзято, то становится понятно, что свобода одних начинается там, где заканчивается свобода других. И в чём же смысл? Люди борются за справедливость. Но где она? Ведь у каждого своя справедливость. И справедливость одних противоречит справедливости других. И каждый прав по-своему или не прав, это как уж посмотреть на суть вопроса. Любая война – бессмыслица, но люди воюют и борются, потому что верят или хотят верить в свою правоту, в свою какую-то правду. Ведь без борьбы бессмысленна вся их жизнь.

- Теперь я понял, хотя вначале удивился, когда ты сказал, что именно мерундийцы научили тебя патриотизму. Но теперь-то ясно: они возбудили в тебе ненависть, а ненависть – все остальные чувства. И когда ты смог возненавидеть, тебе стало легче бороться со своими страхами, стрессами, утратами и переживаньями.
 
- Именно так. Без ненависти я был бы раздавлен и оказался бы убит на «той войне», а ненависть дала мне силы бороться. Возможно, я бы возненавидел весь мир, всё своё окружение ещё в семь лет. Но пришла Матильда и научила меня любить, отчего буря в моей душе успокоилась на некоторое время. Теперь Мати ушла в лучший мир, и унесла с собой любовь, и мне осталась только ненависть.

- Но ненависть – это плохое чувство.

- А как по мне, так ненависть – весьма позитивное чувство. Оно может быть не менее созидательным, скажу я вам, дядюшка, чем любовь, и чувство это тоже нередко толкает на подвиги. Именно ненависть даёт нам силу, чтобы переиграть и победить наших врагов. А враги нередко учат нас жизни лучше, чем самые лучшие друзья. И кто, как не наши враги, питают нашу ненависть, в этом и парадокс, хоть они и ненавидят нас сами.   
Вот, к примеру, в начале нашего разговора вы много говорили о проблемах отцов и детей и удивлялись тому, почему вы не можете научить ваших детей патриотизму. Да просто вы не так им всё объясняете. Можно сколько угодно говорить своим детям о красоте родного края, о богатстве культуры, о достижениях предков и о прекрасных обычаях. Но они будут только зевать, выслушивая вас.

- Но как же тогда нужно объяснять?

- Да тут и объяснять-то ничего не надо. Надо просто мутировать.

- Че-го???

- Просто ваши дети, которым вы всё объясняли, никогда по-настоящему не смотрели в глаза своим врагам и не чувствовали их ненависть. Вы не слышали, дядюшка, учёные недавно открыли энергию такую – называется радиация. Она исходит от нестойких элементов и способна пронизывать пространство и даже на первый взгляд весьма прочные материалы. Причём в малых дозах человек может радиацию эту и вовсе не ощущать, хотя она, проникая через его кожу, пронизывает всё его существо. Но это только до поры до времени. Однако в слишком больших дозах радиация проявляется в страшных последствиях, вызывая ожоги и страшные раны, и даже может заставить живые существа мутировать, то есть изменяться до неузнаваемости, превращаться из чего-то одного в нечто совершенно другое.
Вот и ненависть наших врагов, она тоже, как радиация. Когда тебя окружают враги и ненавидят тебя тихой ненавистью, в малых дозах их ненависть незаметна. И я до семи лет жил среди чужих и ничего не ощущал, никакой ненависти. Но это совсем не значит, что она не просачивалась постепенно в меня через кожу и не пронизывала постепенно всё моё существо. Но потом мне пришлось столкнуться с последствиями, я схватил как бы большую дозу этой «радиации», к которой был не готов, и потому мутировал. Превратился в совершенно другого человека и никогда уже с тех пор не смог быть прежним. 

Продолжение здесь http://proza.ru/2025/05/17/900