Карельское ТВ 1980-1989. Часть 2

Первую часть я закончил моим знакомством с Никулиным и сожалением о том, что мы раззнакомились с ним в 2014 году. После определенных событий, которые я, впрочем, пересмотрел потом.  Сейчас я, возможно, не стал бы рубить концы знакомства с ним, но тогда много кого из прежних знакомых без сожаления спустил в нужник прошлого – например, Лукина.

О сортавальце Сергее Лукине следует сказать несколько слов сейчас, чтобы потом не возвращаться. Как и с Колей Корпусенко, мы познакомились с ним во время дискотек 1978–79 годов.
Он был тогда шофёром «уазика», возил первого секретаря горкома комсомола Шаха. Один раз мы ездили большой командой с Панявиным, замом Шаха, Леной Братищенко, Арсением и фотографом Басиным вести дискотеку в Вяртсиля. Потом, как мне рассказывал сортавальской бизнесмен и приятель детства и отрочества Витя Артамонов, на сортавальский горком партии пришла разнарядка на одно место для поступления в МГИМО.  Её предложили Вите, бывшему тогда инструктором горкома комсомола, но он не захотел уезжать в Москву на пять лет и, опять же, по его словам, никогда не любил иностранные языки. Чтобы путёвка в дипломаты не пропала, её отдали коммунисту Лукину, отслужившему армию, где он и вступил в партию. По-моему, он поступил в МГИМО в том же 1979 году, когда я пошёл в армию. Я хорошо помню, что из армии, ещё из войсковой части 26008 помогал ему по телефону с английским, который как был для него тугим, так и остался. Акцент у него всегда был ужасным. Из МГИМО он распределился, надо полагать, со средненькими оценками, прямо в «Молодёжку» Карельского ТВ. То есть вначале, конечно, в распоряжение Карельского обкома, который тогда возглавлял некто Степанов, в 1963—1970 годах служивший резидентом КГБ в Хельсинки под прикрытием советника посольства СССР в Финляндии. В 1979–1984  годах он был первым заместителем председателя Совета министров Карельской АССР, потом, с 1984 по 1989 год был самым главным по Карелии, то есть первым секретарем Карельского обкома. Лукин проработал в 99–209, ничем и никак себя не проявив, года до 1989 – го, потом, не без протекции КГБ, надо полагать, организовал кафе-мороженое «Бен и Джерри» в Петрозаводске.

Потом Лукин убежал в Америку ещё году в 1994 от долгов, наделанных в Петрозаводске, где его в любое время мечтают видеть, чтобы спросить, “где деньги Зин-Лукин?” В 1995 мы виделись с ним в Дулуте, когда он жил на родине Боба Дилана в Хиббинге. После чего обосновался в Техасе, в Хьюстоне.  И уехал он на горбу своей жены Нади, которая получила должность учителя английского языка в США, закрепилась и выписала его, простив ему половую связь с бухгалтершей, организованной Лукиным для отмывания денег в смутные 1990-е годы фирмы. Когда он занимался кафе «Бен и Джерри» в Петрозаводске, то мы с ним ещё были приятелями, и даже моя супруга Марина работала у него. К Лукину я, может быть, и вернусь ещё, когда и если я дойду в своих мемуарах до того периода. Но это будет потом. Сейчас-то я веду речь о 1980-х годах и о моём приходе на Карельское ТВ.

Как я уже говорил, Лукин был пристроен обкомом в «Молодёжку», где он был совсем как пятое колесо в телеге. Всё-таки, и Никулин, и Хапцова (старшая редакторша), и тот же Спиридонов были людьми интересными, генерирующими идеи. А этот… ни рыба ни мясо. Но у молодёжки для реализации их планов всегда был инструмент, а именно, практически неограниченные средства, которых в других редакциях не было. Почему – расскажу дальше, когда зайдёт речь о работе в редакции Пропаганды, располагавшейся за стенкой от «Молодёжки».

Я никогда не жаловался на свою память и большинство эпизодов, заслуживающих внимания и запоминания, помню в мельчайших деталях. Про работу в «Экране дня», напротив, помню очень мало. Никаких особенных сюжетов, которые я быстро наловчился делать и выдавать в эфир, не запомнилось, потому что запоминать было нечего. Все эти забои зверьков в зверосовхозе, надои коров в животноводстве и выпуск тракторов на Онежском заводе вкупе с продукцией бумаги в Кондопоге, целлюлозы в Питкяранте и Сегеже, все эти передовики, на которых и сейчас смотрю с содроганием на карточках покойного Бори Семёнова в ВК, ничего из этого не отложилось.

Почему-то запомнилась командировка, наверное, единственная за время работы в информационной программе, в Пудож. Мы полетели туда, надо полагать в марте или апреле на АН-2, так как озеро ещё было подо льдом, и «Ракеты» с «Кометами» не ходили во избежание порчи подводных крыльев от столкновения с плавающими льдинами. Полетели с фотографом Вовой Ларионовым, парнем немногословным совсем, но дело своё знающим. Наснимали «сюжетов» на всяких стройках, Вова тогда же сделал кадр меня среди берёзок. Скорее всего снял на мой фотоаппарат, куда была заряжена обратимая плёнка «Свема», а может и на свой. Возможно, ему надо было «добить цвет» и он щёлкнул меня на остаток плёнки. Этого уже не вспомнить, да и совсем неважно. В ту командировку он, помню, когда мы вечером пошли просто бродить по Пудожу, снял интересный кадр про мальчишек, игравших на дороге в футбол, который потом послал на какой-то российский фотоконкурс и что-то даже получил в качестве приза. И ещё мы тогда познакомились с Гришей Шейнбладом, редактором радио, который освещал «бригадный подряд на сплаве леса». По реке тогда осуществлялся молевой сплав брёвен, и был организован вот этот самый подряд, до которого дела мне не было совсем, но мы использовали возможность присосаться к Грише, его все знали и возили на «Уазике» по нужным для репортажа местам, а Вова что-то щёлкал, я записывал в блокнотик какие-то фамилии, Гриша просвещал о сути мероприятия, да и директор Пудожской сплавной конторы что-то ему в микрофон говорил, а я записывал.

Потом этот Гриша возьмёт на работу Сашу Чернова, выпускника иняза, сокурсника Спиридонова. Саша Чернов, чистый еврей, я тогда мало интересовался тем, какие русские с виду фамилии на самом деле еврейские, был женат на Миле Абрамович, тоже выпускнице иняза. В перестройку Саша организует частный бизнес, ради него залезет на какую-то вышку и сверзится с неё, оставив Милу вдовой. Так мне напишет Никулин уже в Монреаль году ближе к 2011. Но мне этот самый Саша запомнился в первую очередь потому, что, когда он только что нанялся на работу и ходил в подмастерьях у Шейнбладта, то был очень любезен со мной, даже мне неприятно видеть, как он заискивает. Потом за годик примерно возмудел, ремесло освоил и, смотрю, уже и жало стал при встрече воротить, вроде как не замечает. Абсолютно лицемерный тип был. Ну да ладно, помер, RIP, с кем не бывает?
К сожалению, да. Бывает со всеми. И порой внезапно.  В январе 2024 года утром мне на Фейсбук пришло сообщение. От Кати Басиной, знакомой ещё по дискотекам 1978-1979 гг в Сортавале. Оно гласило: ушёл из жизни Володя Ларионов. Потом пошли более подробные сообщения. Я внесу свои три копейки в его некролог. Без обычных славословий и рассказов о конкурсах, где победили его фотографии и описаний того, с какими СМИ он сотрудничал. Расскажу о том, каким он останется в моей памяти до тех пор, пока память эта меня не станет подводить.

А когда станет, то останется в этом тексте. Потому что, как мне сообщили, Вова страдал последние года два деменцией, сопряжённой с болезнью Альцгеймера. Короче говоря, старческим слабоумием или маразмом. Ему было 76 лет, хотя я всегда думал, что он лишь года на три старше меня, а оказалось на пять-шесть.  Про ту командировку в Пудож я уже написал. Больше никаких совместных выездов из Петрозаводска с ним я не припомню. Но выходы были. Тут надо ещё раз подчеркнуть то обстоятельство, что местное ТВ всегда было стеснено в средствах, и журналисты просто не располагали самым необходимым для своей работы – инструментом. Орудием труда, так сказать. Как я уже говорил, у газетных журналистов была авторучка и блокнот. У радио репортёров – портативные магнитофоны. У нас был хер с маслом. Жалкие минуты “синхрона” и “неозвучки” в соотношении в десять раз меньше, чем нам требовалось для сколько-нибудь полноценной работы. А СМИ наше – “информационное”, в кавычках потому, что на самом деле она ни о чём злободневном не информировала, программа “Экран дня” было ВИЗУАЛЬНЫМ. То есть надо было давать картинку. Картинки, все сплошь чёрно-белые, делали штатные и внештатные “фотокоры”. Володя, сменивший на своём посту Сеню Майстермана, был фотографом штатным и часто ходил-ездил на мероприятия с “журналистом” типа меня. Иногда он приносил “сюжет” сам, с наскоро написанным текстом и не всегда резкими фотографиями. Когда возникал вопрос, стоит ли отправлять в эфир фото, на котором на объект съёмки фокус не был наведён как следует, Вова говорил, что это “мягкий фокус”. Что-то с таким фокусом летело в корзину, но, поскольку Володя дело знал, то фоток он приносил с избытком и сюжет, обычно записанный на Ирину Ларионову для получения гонорара, которому для штатных сотрудников был предел, благополучно проходил в эфир.
Однажды, году в 1982, когда я всё ещё был в Экране дня, у нас состоялась встреча выпускников иняза 1978 года. Приехала Люба из Риги, Серёжа из Питера, и мы выпивали на квартиры у Наташи Ильиной. А днём того же числа мы с Ларионовым сделали сюжет о каких-то самолётах, и мне надо было его посмотреть. Смотрели всей толпой, сюжет из ч/б фоток, снятых Вовой, прошёл, был прочитан текст, написанный мной. Никто, кроме меня, в детали не вдавался, конечно, не до этого было, только Серж сказал, что у них на Ленинградском ТВ такой архаики уже нет. Имея в виду, что репортажи не снимаются на фото. Всё делается на плёнку, по большей части со звуком. Ну да я и без него знал, что мы отстаём от мировых и советских центров культуры.

Вова совсем не пил, никогда не курил, но работал страшно много. И зарабатывал неплохо. Кроме основной работы он ходил по детским садам, утренникам и первым звонкам в школах, отбивая хлеб у ленивых фотографов службы быта. Он никогда не ленился. Заработал на Ладу-девятку, вроде и на кооперативную квартиру, но я не могу точно сказать. Не следил. А машину запомнил потому, что он как – то проговорился при мне, что назавтра поедет за грибами. У меня намечался пустой день, и я напросился ему в компанию. Я хорошо помню ту поездку, потому что Вова ехал со скоростью минимум 140 км/час по извилистой дороге на этой небесно-голубого цвета девятке, и у пассажиров его дух перехватывало. Другим пассажиром, кроме меня, был “дедушко”. Я уже не помню, чьим он был отцом, скорее всего Ирининым, потому что иначе Вова называл бы его папой. Как бы то ни было, дедушко заблудился и к машине не вышел. С полными корзинами набранных грибов мы до хрипоты орали на весь лес “дедушко!”, свистели и ругались про себя. Наступил вечер, дедушко не нашёлся. Делать нечего, поехали домой, ссобщили в милицию. На другой день выяснилось, что деда нашли утром с помощью спасательной бригады.

Примерно в 1983 году Вова съездил в США по путёвке Союза журналистов Карелии. На пару недель. До отъезда спрашивал меня, как ему сказать, что для его камеры Никон нужен объектив типа “рыбий глаз”, но с резьбой, а не байонетом, на что фирма уже переходила. Я сказал, что ему надо требовать стекло with (a) screw. Потом в фотоклубе “Полюс” при Петрозаводскмаше он красочно расписывал, как в какой-то еврейской лавке торговался на предмет этого объектива и пытался снизить цену покупки до пределов, за которыми продавец, он же владелец лавки, стал орать на него screw you! Но рыбий глаз Вова привёз. Он всегда добивался своего. Среди его рассказов и фотографий я запомнил демонстрацию у Белого дома. Какие-то женщины протестовали против чего-то, на чём Вова хотел срубить капусты по части политической тематики. Попросил меня прочитать, что написано на их афишах. Я прочитал – Furs are made of angst. Оказалось, что протестовали против забоя животных типа норок на ценный мех. Никакой политики. Фото - со страницы И. Ларионовой в ВК.
Ему удалось пошататься и по злачным местам Нью-Йорка, и он со смехом рассказывал, как подошла проститутка и попыталась предложить услуги. Вова ответил, реагируя на предложение, что он русский и не понимает. Дама тут же нашлась и сказала на ломаном языке Пушкина – «Рашн? Х** как палка денег жалко!» Однажды, в те же 1980-е, Вова сломал зуб Хаскину, вступившись за честь Ирины, которую Хаскин как-то оскорбил. Последний подал на него в суд, но чем там закончилось, я не помню сейчас. Хаскин перед отъездом в Израиль в начале 1990-х украл у меня видеокассету про поход любителей путешествий из клуба “Полярный Одиссей” на новоделе поморского коча на Шпицберген. Персонаж крайне неприятный был мне всегда, как и большинство евреев, которых я знал, никогда ничего не делавший бескорыстно. Украл он переведенный на английский клип, и что это сделал именно он, у меня нет ни малейших сомнений. Витя Хаскин скончался в Израиле в 2024 году. Последний раз Володю Ларионова я видел его уже в 2010-е годы, может быть в 2011. Мельком, можно сказать. Перед бывшей редакцией “Ленинской правды” и “Комсомольца”. Перекинулись несколькими фразами и разошлись.

Так что, пока в Экране я работал, то в командировки не ездил. Всё поблизости, в радиусе 100 км, там, до посёлка Савиново в Пряжинском районе, бывало доедешь в одну сторону, да до Вехручья или Шокши в Прионежском районе – в другую. Всякие стройки велись, карьеры работали. Досрочное выполнение плана, добыча какого-то небывалой величины гранитного куба или что-то ещё, конечно, никакими новостями не были, но нас исправно кормили. Ведь мы получали оклад и гонорар, так что под 200 рублей даже в самом начале работы выходило. Жена моя работала в Публичной библиотеке Карелии, получала немного, сотню, наверное, но 300 в месяц на семью хватало. Да, 40 рублей мы платили за съёмную квартиру на Кукковке, однокомнатную, она была перегорожена книжными полками детскими, для детской комнаты, с розовыми раздвижными дверками внизу каждой секции.

А секций мы купили сразу 4 штуки, поэтому получилась такая дешёвая стенка. Потом мы её то ли продадим, то ли отдадим даром вместе с поселившимися там клопами подружке Марины Ире Штейнберг, жене Саши Зайденберга. Они тогда жили дома через три от нас, так что мы, наверное, им просто эти полки на руках помогли переносить с нашей квартиры в их квартиру. Они с сыном Ильёй живут сейчас в Лос-Анджелесе, но я вроде немного говорил о них раньше. А может и нет. Неважно.

Из фотографий того периода, то есть именно работы в ЭД, у меня мало что сохранилось. Разве что парочка фоток из Ялгубы, куда мы в воскресенье ездили с Юрой Наумовым, потом я его сосватаю в «Полярный Одиссей» в 1986 году в августе, где он будет правой рукой кэпа и ныне адмирала Дмитриева. А мы с Юрой познакомились у Коли Корпусенко. Юра работал тогда в Кижах летом каким-то инженером по восстановлению церкви, но занимался и горными лыжами. Меня с детства этот вид спорта привлекал, я неплохо катался на простых лыжах с горок, мы называли это дело «слаломить» и, когда Юра сказал, что собирается в воскресенье на соревнования в Ялгубу, где была приличная трасса с подъёмником, я поехал с ним и с фотоаппаратом. Ехали на автобусе, потом топали по льду и снегу пешком, какой-то репортаж я сделал, а Юра снял меня на фото. Кадр был либо пересвечен, либо перепроявлен, их было несколько, но внимания заслуживал только этот. Другие были с мелкими лыжниками на трассе, совершенно не на что глядеть. Больше, пожалуй, ничего и не снималось мной в тот период из моей светлой личности.