Дипломатия на двух стульях Глава 28

Начало здесь http://proza.ru/2025/05/22/1000

«Гипноз? Хотя подобная процедура и следующее за ней психическое состояние действительно может влиять на поведение человека, современные исследования показывают, что полностью заставить некое лицо совершить преступление против его воли крайне сложно, тем более такое многоходовое и хорошо продуманное, - продолжал размышлять про себя Мостодонский в то время, как секретарь без умолку болтал, - И потому выходит, что эта моя версия по объяснению секретарских странностей может оказаться и не очень-то состоятельной. Тогда, как мне докопаться до истины? А что, если мне спросить об этом самого Серхилия, коль он по какой-то причине стал необыкновенно откровенен со мной. Конечно, он может быть не в курсе того, что с ним происходит, ибо разум его затуманен. Однако, нужно всё-таки попробовать, ведь хоть какую-то версию он при своей теперешней словоохотливости да выдаст обязательно. Но на прямую спрашивать нельзя, придётся действовать обходными путями».

И тут же пленённый министр, решивший начать издалека, чтобы не вызвать подозрений, получил чудесным образом вполне исчерпывающий ответ на мучающий его вопрос, хотя и ответ, и способ, которым он был получен, его весьма потрясли.

- Теперь я всё понимаю, - кивнул он головой своему неадекватному секретарю в ответ на его излияния, - ибо ты мне всё подробно объяснил. И я даже восхищён столь впечатляюще задуманным преступлением, как и действиями всех его участников, обманувших меня и всех меня окружающих, как малых деток – не иначе. Не пойму только одного: зачем, коль вы задумали меня убить, ты сейчас разговоры со мной разговариваешь? Чего тянешь-то?

- А тут дело всё в том, что в кофе я тебе добавил «сыворотку правды», потому жду, когда этот чудесный эликсир начнёт давать о себя знать в твоём организме… Кстати, как ты себя чувствуешь, не ощущаешь ли уже её действие? Не чувствуешь ли, что сознание твоё начинает затуманиваться? Это верные признаки того, что влияние данного препарата уже началось, и вскоре ты станешь выбалтывать все свои секреты, говоря чистую правду, не в силах сам себе сопротивляться и даже не отдавая себя отчёт в своим действиях! – предательский секретарь звучно и торжествующе расхохотался, - Сам не заметишь, как всё-всё выболтаешь!

«Сыворотка правды? Опять какие-то мерундийские шпионские штучки! – проносилось тем временем в голове у Мостодонского, - То есть мне в кофе, который я выпил недавно, мой гнусный секретарь что-то подлил, чтобы я перед смертью выболтал какие-то свои важные секреты? Потому-то и тянет с моим убийством – просто ждёт? Только вот я что-то ничего такого не чувствуют, из того, что он упомянул: ни потери контроля, ни затуманивания разума – только, разве что, злость, но это вполне естественно в моём положении. И выбалтывать свои секреты мне почему-то совсем не хочется… Да, я ничего такого внутри себя не наблюдаю. В то время, как мой секретарь, наоборот, болтлив до неприличия, - злорадствовал про себя министр. – Но если сказанное Серхилием объясняет его промедление с моим убийством, то никоем образом не раскрывает причины его необычайной словоохотливости. И действительно, весьма странно, что шпион высшего уровня, каковым он себя представил (по крайней мере так говорит), стал вдруг настолько откровенен со своим противником, ну просто до неприличия, если он не под гипнозом, конечно, или под действием чего-то другого, непонятного. Да, это реально парадоксально, даже если противник его, то есть я – почти покойник. Так всё-таки гипноз на него подействовал таким образом… или, может… его чудесный эликсир???»

Странная догадка, ставшая очередной версией происходящих событий, неожиданно посетила голову министра.

«А что, если, - подумал он, - Серхилий, или Витас Вебер, каким-то образом перепутал чашки с кофе. Он же сам упоминал, кажется, что напиток де получился настолько прекрасный, что он сам не мог удержаться, чтобы не испить чашечку, если не соврал, конечно. Так может, он случайно – не нарочно, естественно, и выпил кофе с этим пресловутым эликсиром?... Но это же всё объясняет. Именно потому он туго теперь соображает, перестал себя контролировать и выбалтывает мне все свои тайные мысли в то время, как я только спрашиваю???»

- А что за «сыворотка правды»? – вслух спросил он, проверяя свою гипотезу, про себя же подумав: «Ну, если он и теперь станет отвечать, как школьник перед учителем на экзамене, тогда точно что-то с ним не так».

- Смесь самых разных одурманивающих препаратов и психотропных веществ, - снова затараторил секретарь. - Как мне помнится, там есть барбитураты, вызывающие расслабление и сниженное сопротивление внушению, ещё скополамин – вещество, известное своей способностью вызывать спутанность сознания и разговорчивость, также ЛСД или мескалин – психоделики, способные изменить восприятие и сделать человека более внушаемым, после чего он просто не может не отвечать на вопросы, которые ему задаются. А последний компонент, кажется, амобарбитал, который нередко используется у нас в Мерундии, чтобы получить информацию от допрашиваемых.

«Мистика, какая-то! – про себя почти восхитился Мостодонский, - Он и правда чеканит, как отличник перед экзаменационной комиссией. При этом совершенно, кажется, не понимает, что с ним явно что-то не то происходит. Если бы я не был прикован к этому дурацкому креслу с автоматикой, то бежал бы сейчас быстрей звонить в полицию, чтобы приехали и допросили этого шпиона, как следует. Узнали бы тогда все мерундийские тайны – не иначе… Но я-то понятно – пленник, потому об этом могу только мечтать. Но если «сыворотка правды» действительно существует и действует в моём секретаре, то получается, что Серхилий точно мне не врёт, поскольку просто не может. А это значит, что он – всё-таки шпион. Но Тео-то, соучастник преступления, что, разве ничего странного не замечает? Или он тоже под воздействием какой-то дряни?»

Подумав так, Цезарь Мостодонский снова вдруг посмотрел на Тео непонимающими глазами. И министр вдруг увидел нечто такое, что перевернуло его понимание о том, что происходит в этой комнате, буквально с ног на голову – Карл-Теодор, всё также сидевший за столом напротив его, молча, за спиной секретаря, подавал ему какие-то знаки. Сначала Мостодонский совершенно не понял их значение. Потом Тео, чтобы пояснить лучше, немного отодвинул лежащую на столе, большую кипу книг и продемонстрировал нечто, за ней скрываемое, после чего все его жесты и безмолвные движения губ стали совершенно ясны.
 
«Вот это номер! – подумал при этом дипломат - Сознаюсь, был не прав в своих предположениях. И если я – всего лишь пленник, и не могу по-настоящему воспользоваться словоохотливостью собственного секретаря, Тео -то как раз предпринял все меры, кажется, и по полной использует его слабости».

Да, Мостодонский увидел нечто такое, чего раньше не замечал, чему ужаснулся… Нет, всё-таки лучше сказать – был шокирован безмерно, обескуражен, но вместе с тем и немного вдохновлён, ибо для него мелькнул луч надежды на спасение, хотя, быть может, ложный.

А дело было в том, что телефонная трубка с телефонного аппарата, что стоял на столе, прикрываемый киной книг, рядом с Тео, была снята и лежала прослушивающим устройством таким образом, что, казалось, нарочно была положена, чтобы наилучшим образом передавать кому-то болтовню секретаря. И данное обстоятельство совсем не могло быть случайностью, а говорило о многом. Поразительно! Значит, кто-то их слышит на том конце провода. И этот кто-то совсем не из дипломатического министерства, поскольку данный телефон был аппаратом внешней, а не внутренней связи… Но суть-то совсем не в этом. Самое главное, что этот некто, кто оказался невидимым свидетелем разворачивающейся в кабине министра драмы с трагическим, а может и трагикомическим уклоном, уж точно не был сообщником Серхилия Нилонского (или Витаса Вебера), а как раз наоборот – из всего так получалось. 

Да, снятая телефонная трубка говорила о связи с телефонной станцией, где сидела телефонистка или кто-то другой, по каким-то причинам заинтересованный в происходящем. Впрочем, последнее следовало бы пояснить подробнее.

В самом начале двадцатого века телефонная связь была далека от автоматизированных систем, которые мы используем сегодня. Вместо набора номера абонента люди общались с телефонистками, которые вручную соединяли их друг с другом. Как это работало? В телефонном аппарате не было циферблата, поэтому соединение начиналось с простого действия: снятия трубки с рычага и ожидания ответа оператора. Далее происходила связь с телефонисткой – на другом конце провода девушка (а в подавляющем большинстве своём подобные функции выполняли именно барышни) в местной телефонной станции отвечала и спрашивала, с кем нужно соединить. Следующим этапом происходило соединение вручную – телефонистка находила соответствующую линию на коммутаторе и самолично вставляла штекер в нужное гнездо, соединяя двух абонентов. После же завершения беседы, по окончании разговора, барышня разъединяла соединение, освобождая линию для других вызовов.
 
К интересным фактам из этого разряда относилось то, к примеру, что в крупных городах была иерархия станций: сначала звонок попадал на местную станцию, затем – на центральную, если нужно было соединение междугороднее. Телефонистки должны были обладать быстрой реакцией и хорошей памятью, так как работа требовала моментального нахождения нужных абонентов. В небольших городах и деревнях девушки, занимающиеся этим, часто знали всех абонентов по имени и могли соединять их без уточняющих вопросов.

Да, в начале двадцатого века телефонная связь была совсем другой! И что могла означать снятая телефонная трубка? Ведь невозможно было, как в конце или середине данного столетия, во время пользования проводной связью просто снять трубку, чтобы тебя не беспокоили, а звонившие тебе на том конце провода слышали после набора номера лишь длинные гудки – свидетельство того, что линия вызываемого для связи как бы занята. Здесь, как только человек снимал трубку, то неизбежно попадал именно на телефонистку—оператора телефонной станции. Правда, в некоторых системах приходилось сначала крутить ручку индикатора на телефонном аппарате, чтобы послать сигнал на станцию. Но телефонная система в кабинете министра была совсем другой – то есть можно было вызвать девушку на телефонной станции, просто подняв трубку.
Но вернёмся к нашему повествованию. И так, трубка в кабинете министра была снята. И это значило только одно: кто-то слышит о том, что говорят в этой комнате, а значит – и в курсе того, что тут происходит, как мы уже поняли.
Почему сразу приходило в голову, что это телефонистка? Но не получалось никак иначе, ведь обычно соединение не происходило мгновенно: приходилось произносить номер или имя человека, которого следовало набрать, только тогда девушка физически подключала звонок с помощью переключателей на коммутаторе. И поскольку разговор с девушкой о нужном соединении наверняка привлёк бы внимание двух других находившихся в этой комнате, то Тео просто не мог этого сделать, оставаясь незамеченным. Если, конечно, не было какого-то скрытого предварительного сговора – тогда слушал их некто, временно и по каким-то причинам выполняющий функции телефонистки, заменив её.

«И так, очередной важный вопрос, - судорожно соображал пленённый министр, поняв новые для себя подробности, - зачем снял трубку Тео? А то, что он сделал это нарочно, совсем не вызывает сомнений. Так какую цель он преследовал при этом? И здесь напрашивается первый ответ – он снял телефонную трубку, чтобы телефонистка слышала о том, что происходит в данной комнате, желая кого-то предупредить о происходящих здесь преступных действиях. Но есть и второй ответ – для того, чтобы слушатель записал (скорее застенографировал) откровения, находящегося под воздействием одурманивающих препаратов и психотропных веществ, секретаря».

И данный ответ показался Мостодонскому более правдоподобным, исходя из жестов Тео и его поведения. 

Продолжение здесь http://proza.ru/2025/05/31/1763