Алтайское краеведение. Л. Квин. Встечи с патером

КРАТКАЯ БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА ОБ АВТОРЕ

Прозаик и драматург Лев Квин, отрывок из мемуаров которого, я здесь привожу, был одним из самых интересных людей в нашей писательской организации за полвека ее существования. Его отличали богатая биография, большая эрудиция, знание четырех иностранных языков.

Лев Квин родился 20 апреля 1922 года в городе Риге. Еще гимназистом участвовал в работе подпольного Союза Трудовой Молодежи Латвии. В 1940 году был арестован охранкой и освобожден нашей армией. Сразу же ушел на фронт, участвовал в боях на Северо-Западном и 2-м Украинском фронтах. Участвовал в освобождении Венгрии. После войны работал в Советской военной администрации в Будапеште и в газете в Вене. И позже часто бывал в этих городах.

После демобилизации, заинтересовавшись целинной эпопеей, приехал на Алтай. С 1953 года жил в Барнауле. Здесь вышла его первая книга Экспресс следует в Будапешт. С тех пор - еще сорок семь отдельных изданий. Среди них романы Город не спит, Звезды чужой стороны, Ржавый капкан на зеленой траве и другие. Книги Льва Квина систематически издавались не только в Барнауле и Новосибирске, но в Москве и нередко за границей. Пьесы шли в разных городах страны. Писатель много занимался переводами с латышского, немецкого, английского.

В течение ряда лет Лев Израилевич был секретарем Алтайской писательской организации, членом редколлегии и редактором журнала "Алтай", членом редколлегии журнала "Барнаул". Избирался также членом правления Союза писателей РСФСР.

Награжден орденами Отечественной войны первой степени, Красной Звезды, Знак Почета, тремя орденами Венгерской Народной Республики, многими медалями.

Умер в 1996 году.

Приведённый эпизод относится к работе автора в идеологических органах нашей армии в Венгрии после войны

* * *

Иногда подполковник Гуркин (непосредственный начальник Квина) давал инструкции в виде просто дружеского совета:

-- Знаете что, оставьте на время ваших прогрессивных мальчиков и девочек [то есть венгерских комсомольцев, с которыми работал Квин] и займитесь одними только католическими организациями.. Браунинг у вас с собой?

Я гордо похлопал по заднему карману своих брюк.

-- Вот и хорошо. Пусть он пока отдохнет у меня в сейфе, чтобы не очень мешал вам. Там больше головой надо работать. И своё знание венгерского языка лучше не афишировать, так больше узнаете.

А руководил молодёжной католической организацией патер Керкаи. С ним-то и довелось мне беседовать.

Патер приветствовал советского лейтенанта с такой порывистой радостью, что, казалось, встретились два брата после долгой-долгой разлуки. Однако, вот беда! патер не говорил ни по-русски, ни по-немецки. Пришлось общаться через оказавшегося под рукой крепыша, который немного знал немецкий.

Пошел у нас хороший разговор, такой нейтральный, об архитектурных памятниках, уничтоженных в боях, о тяжело восстанавливающейся из руин промышленности.. [При этом венгры] улыбались и часто кланялись, как китайские болванчики...

-- Офицер спрашивает, -- разговор перешел на деловые темы, -- работаем ли мы ещё с кем-нибудь, кроме учеников гимназии?

Патер, все так же братски заглядывая в глаза, отвечает через переводчика:

-- Нет. Иногда только по вечерам в клуб заходят случайные люди. Просто с улицы. Мы даже не знаем, кто такие.

-- Может ему сказать о рабочих с Чепеля? -- спрашивает переводчик патера по-венгерски.

-- Переводите только то, что я говорю, -- [отвечает патер] и ангельски улыбается.

...Тот самый патер Керкаи, глава католической молодежной организации, буквально через несколько недель после описанной здесь встречи подкараулил меня возле советской комендатуры.

-- О, какое счастье, -- на чистейшем немецком заулыбался он, -- что я вас встретил, господин старший лейтенант, да благословит вас Всевышний!

-- А вы я смотрю, очень быстро изучили немецкий.

Патер беспечно махнул крохотулей-ручкой, словно говоря: 'Немецкий -- что! Такие времена, чему только не научишься!'

Открыл портфель, не без труда вытащил увесистый том и, держа его на весу, сказал елейно:

-- Сообщаю с радостью, что я только что из Ватикана, от самого папы, и представьте себе, специально для вас выпросил там экземпляр Священного писания на русском языке.

Раскрыл крышку переплета и тут же прямо на улице нацарапал авторучкой на венгерском: 'Моему лучшему другу, старшему лейтенанту Лео Квину, на вечную память'.

-- Переводить я думаю не надо. Кто-то мне сказал, что за недели нашего знакомства вы блестяще выучили венгерский язык. Ах, какие способности!

* * *

НЕМНОГО О КВИНЕ

Квин был не только одним из самых интересных, но и самых авторитетных и, если можно так сказать, порядочных наших писателей. И человеком он был неравнодушным к окружающей действительности. Многим он помогал, многим сочувствовал, ещё большему количеству хоть чем-то пытался помочь. Особой зоной его внимания были ветераны Великой отечественной войны. Помню он собирал деньги на помощь тем из них, чья малообесченность не делает честь стране, числящей себя в победителях. Ведь насколько труднее помогать и уважать конкретных людей, чем раздувать идеологическую истерию по поводу великой победы.

Обратился он и к нам. Я только пожал плечами: с какой это стати помогать безымянным ветеранам, когда у меня дома ещё живы два таких ветерана и получают неплохую, вполне достойную пенсию (в трудные начало 90-х отец получал в 3 раза больше, чем я зарабатывал: с тех пор пенсии регулярно повышали и повышали, так что теперь уже моя весьма хилая зарплата в 3 раза больше отцовской пенсии). Кроме того, как редактор, ответственный за мемуарную литературу, я постоянно общался с ветеранскими организациями и никаких добрых чувств эти говоруны и профессиональные представители победившего поколения у меня не вызывали. Особую жалость вызывали всегда появлявшиеся в издательстве с грудью в орденах люди, по всей видимости действительно достойные, которые позволяли использовать себя как ширму политическим тщеславию и корысти.

Однако, я недооценил Льва Израилевича. Собранные деньги он сам разнес по квартирам и самолично вручил тем, кто, как он знал, действительно в этом нуждались. По тому, как обиделись на него ветеранские организации, что он не привлек их к этому делу, поступок писателя был в самом деле благородным и по замыслу, и по исполнению.

Или вот взять хотя бы тот случай с коллективным письмом, когда Квин выручил другого писателя. Один из наших писателей -- он после этого в расцвете сил, только с отвращением покинул наш край и живет в России -- попал в нехорошую историю. Тогда у нас строили в крае коксохимический комбинат в Заринске. Стоял шум да звон: комсомольская стройка, гигант металлургии на Алтае и всё такое. А то что эта стройка была ударом по экологии -- об этом ни гугу. А этот писатель взял да и написал. Ну и угодил в антисоветчики, хотя он не писал ничего такого, о чём бы не били в открытой притом печати московские защитники природы. Увы, "народная совесть" (а иначе, как совестью страны советские, да и нынешние российские литераторы себя не полагали) хранила трусливое молчание -- это в лучшем случае, а в худшем с опережением графика облаивала своего еще недавнего собрата и друга смердяковым за гнусную клевету на родной край и отсутствие гражданской позиции (просто для справки молодым: гражданской позицией в Советском союзе, как это имеет место быть и позже, называлось высказывать свое одобрение на всякую инициативу партии, правительства и др. органов Советской власти).

Лев Израилевич был единственным, кто публично осудив собрата (иначе, увы, было нельзя), сделал потом всё от него зависящее, чтобы выручить того из беды, и, наверное, если не целиком, то во многом именно его заступничеству тот обязан своим вызволением.

И это была не разовая благотворительность. А как не вспомнить, как выручил Квин Геннадия Володина, о чём я рассказывал в очерке об этом поэте, как он помогал мне с печатанием производственного романа… да всего и не перечислишь.

Ещё о Квине
http://proza.ru/2024/12/25/348