Воланд и Левий Матвей 5

                Продолжение.

     И Левием Матвем, и Берлиозом движет не стремление к истине как таковой, а та власть, которую обладание ей может дать над другими людьми.
      Их подлинной страстью, бессознательным влечением является стремление к духовной власти над другими людьми. Но как «книжные» нетворческие, люди осуществлять духовную власть «от себя» они не в состоянии.  Свобода, необходимая для достижения истины, дается только в творчестве. (Отождествление свободы с творчеством – философский тезис, который разделяла и русская религиозно-философская мысль, прежде всего, в лице Н.А.Бердяева).   
Значит, единственный выход   –  властвовать «от имени» истины, при этом находясь с ней (истиной) во внешних отношениях, а не во внутренне-необходимой связи, какая бывает, когда истина достигается  собственным пониманием. Оборотным стороной стремления нетворческих людей к духовной власти является потребность в духовном авторитете («производителе» истины), который санкционировал бы их власть над другими. И они готовы служить этому авторитету самым ревностным образом. Для Левия Матвея – это авторитет личности Иешуа, совпадающей с его учением, для Берлиоза – это авторитет научной теории, полностью очищенной от всего личностного.
     Короче говоря, корень истинного зла коренится всё в той же «рабской» психологии (точнее, структуре), характерной для нетворческого типа личности. Напомню, Воланд называет Левия Матвея рабом, имея  виду, конечно, его не социальный, а духовно-личностный статус.*
       Будучи сами людьми нетворческими, Левий Матвей и Берлиоз в  «проповедуют» представления и ценности, которые апеллируют в людях исключительно к их способности (духовного) подчинения, подавляя их  творческую способность, подменяя свободу духа духом несвободы. И предварительно искажая истины, от имени которых они выступают. 
      Левий Матвей искажает в своих записях учение Иешуа (сущность христианства) – фальсифицирует, бессознательно подделывает его под себя, под свою ресентиментную природу и своё ограниченное понимание. И, как говорилось уже, привносит в него дух нетерпимости (фанатичной ненависти) и мстительности, совершенно чуждый учению Иешуа о добрых людях, более того, против которого это учение и было направлено.
      Берлиоз же искажает сущность науки, распространяя его на области, которые не  подвластны ей как знанию, ограниченному в каждый исторический момент своего развития. Результат такого неоправданного распространения – отрицание этих областей как несуществующих (отрицание существования Бога, Иисуса, мистических явлений).  Естественно, при этом им в науку привносится дух отрицания критики, прямо противоречащий духу научной критичности,  научной честности, а, значит, и духу познания как такового. Берлиоз и подобные ему представители «научного мировоззрения» - на самом деле были преградой для развития науки. Ведь к тому времени уже сформировалась так называемая неклассическая наука, которая давала аргументы в пользу существования «необыкновенных явлений». Чему и была посвящена книга о.Павла Флоренского «Мнимости в геометрии». Флоренскому, кстати говоря, духовный сан и статус религиозного философа не мешали быть одновременно и выдающимся учёным своего времени.          
    Определение «книжный человек» имеет разные оценочные коннотации. Как положительные - любящий книги, начитанный, так и отрицательные - оторванный от жизни, знающий жизнь исключительно по книгам и потому живущий неподлинной, не своей (самим пережитой и выстраданной) жизнью.**. Левий Матвей, как и Берлиоз больше отвечают второму, отрицательному звучанию определения "книжный человек".   
    Но оторванный от жизни значит абстрагировавшийся от её целостности, от её чувственно-страдательной, опытной стороны, поэтому живущий либо воображением,   либо рассудком.  В любом случае занимающий точку зрения, в той или иной степени противоречащую сущности жизни, на страже которой в романе стоит Воланд.         

                Продолжение следует.


*Здесь Воланд отдаёт дань  традиции древнегреческих философов, в особенности Платона.
**Таков, к примеру, главный герой рассказа Германа Гессе «Книжный человек», 1918 год – укрывшийся от реального опыта жизни под «сенью» книг, в «тени» своей библиотеки.