Саймон. Почему дерутся моржи. 26. 02. 2025

ПОЧЕМУ ДЕРУТСЯ МОРЖИ

Дипломный спектакль «Билокси-блюз» (26.02.2025) по одноимённой пьесе Н. Саймона студентов 4-го курса СГИИ.

Режиссёр-педагог — художественный руководитель курса, доцент Э. Н. Шевчук.

Первое, в чём преуспел сержант Марвин Джей Туми (Андрей Оторопчук) с первой встречи с новобранцами, это подавление чувства протеста юнцов с гражданки. Немало он сделал и для того, чтобы столкнуть их между собой. Однако парни, несмотря на различие характеров, оказались людьми адекватными, и тогда Туми перенёс весь порох своего командирского темперамента на Арнольда Эпштейна (Сергей Мальцев). Выбрал жертву.

Для начала Туми заменил Эпштейну ночной поход по болотам приказом до блеска начистить сортир. Затем продолжил дрессировку попыткой заставить употребить до последней ложки «высококалорийную жвачку» вместе с обрывками медицинской справки о гастрите на нервной почве. Новая жизнь крепко дала Арнольду под дых. Под таким натиском любой бы размазался, забыл себя и начал принимать диктуемые форму и содержание...

...Потому что сержант Туми не допускает идейность, «достоинство и сострадание». В солдате он видит лишь исполнителя приказов — носителя дисциплины, всё прочее только мешает. Сам облик сержанта на это указывает: каждый шаг его впечатан, каждый жест — вырублен. Кажется, глаза Туми способны играть роль самостоятельно, настолько точно они выражают весь спектр его состояний. Его речь, пересыпь канцеляризмов уставного лексикона и солдатских жаргонизмов, уместна и точна, как у хорошего врача или адвоката, и пропитана сарказмом превосходства. Собранный в кулак наэлектризованный образ Туми обладает реально гипнотизирующим действием. Не человек, а идеальная машина войны на своём участке фронта.

Но что-то подсказывает, что таким навороченным панцирем сержант пытается скрыть внутреннюю уязвимость: во всём ему чудится подвох, все хотят его унизить и насмеяться над ним. Чего стоит история с торпедированием идеи «выдумать преступление, которого не было, чтобы утвердить свою теорию дисциплины»! Подобный «педагогический» метод Арнольд Эпштейн называет варварским.

Начало эпизода о краже было, вполне можно сказать, игровым — Туми тоже имеет проверенный арсенал армейских игр. Театральный пафос Туми, которому известно, где деньги Виковского, граничит с издевательством: «Я расценю это признание (в краже) как поступок личного мужества! (…) Сейчас наступает та минута, которая рождает героев!» Туми любопытно, как отреагируют солдаты на неожиданную ситуацию, кого начнут обвинять? Ведь в их обстоятельствах лишиться увольнительной — испытание не из последних. Туми получает наслаждение, пока…

...Что происходит? Он не верит глазам! Эпштейн отсчитывает деньги и вручает их Туми... Видит бог, Арнольд не стремится в герои, но он не может допустить, «чтобы пятеро невиновных людей пострадали бы из-за одного виновного». Впрочем, Арнольд не простофиля брать на себя чужие грехи. Ему самому интересно, чем кончится этот фокус, опять же, это прекрасный повод «поработать» с Туми.

Фокус запросто мог кончиться тюрьмой: обструкция правосудия налицо. Однако любопытство Туми тоже требует пищи: зачем, с какой целью Эпштейн признаётся в преступлении, которое не совершал? Получив ответ, сержант не верит ушам, он взбешён и растерян одновременно… Нам страшно за Арнольда (как страшно ему, можно только гадать) и невозможно удержаться от смеха, наблюдая бессильную ярость Туми! От дерзкого прямого удара по самолюбию Туми ушёл на самые низкие частоты, доступные его голосу… Он зашипел: «Эпштейн… Ты… совсем с катушек слетел? Что означает ...поработать со мной?» Своей фразой насчёт «поработать с вами», Эпштейн, как воспринимает это Туми, опустил его до уровня ...цирковой собачки или попугая, и только армейский устав защищает Арнольда от немедленного удушения разъярённым Туми.

Почему дерутся моржи, как раз понятно: они реализуют порядок определения лидера на лежбище — инстинкт продолжения рода. У наших героев другое. Туми не тупой, он понимает, кого пытается сломать, но до последнего часа игры не знает, какова сила души Арнольда. Когда эта сила проявлена, Туми честно сдаётся: исполнять приказы Арнольда заставить он может, но подчинить его душу ему не по мощам. И дерутся эти два моржа, представляющие два разных по сути мира потому, что обстоятельства их столкнули, ведь Туми, сын своего отца, привык ломать — это короткий путь, и в целом заявленный смысл его жизни — лидировать, побеждать, не важно, где и кого. Ирония судьбы в том, что Туми дослужился только до младшего офицерского состава...

Туми в игре Юджина тоже загадал желание — переломить упрямого новобранца. Но даже под дулом пистолета не смог это сделать и честно перед солдатами своего взвода в том признался. Это вызывает глубокое уважение к Туми, и даже невозможное к нему уважение Арнольда, которое и есть сострадание. У обоих есть несокрушимые принципы. Это действительно два матёрых моржа, схватившихся в драке, только не за статус на лежбище, а за идею, которая смысл, оправдание и рычаг их жизни. Туми проворачивал новобранцев до состояния солдат, которые без заградительных отрядов выходили из боя героями; а на таких, как Арнольд Эпштейн, земля держится, такие личным примером не дают людям скатиться до животного состояния.

Надо отметить, степень их ненависти друг другу равна, только Арнольд сильнее духом — во втором побоище у него нет в руках заряженного пистолета, а «беседует» он на равных. В отличие от Туми, Арнольд рискует жизнью, которую, опять же, в отличие от Туми, очень и очень любит во всех её проявлениях.

Лишь гордость не позволяет Туми рыдать, когда он рассказывает Арнольду о мирных перспективах дожития в госпитале для ветеранов… И парадокс ситуации как раз в том, что самому Туми будет люто недоставать в первую очередь именно Арнольда. Между этими двумя «моржами» напряжение самой жизни, энергетических полей двух разных миров: дисциплины и сострадания. Именно в таком противостоянии Туми и чувствует себя максимально живым — необходимым армии. И потому справляет по себе поминки выпивкой и, он сам понимает, слабой надеждой на арест, ведь высылка в госпиталь ветеранов — самое страшное, что могло случиться в его жизни. Армия — это дом Туми, его семья, и, возможно, сублимация всех чувств, вместе взятых. Он принадлежит армии, он её часть. Жизнь без армии ему непредставима… Очень жалко этого человека в его упрямстве чувствовать так, а не иначе. Особенно зная, что армия его предала, ибо рядовое списание в госпиталь — худшее, что могло случиться в жизни Туми. Его горькая шутка про замену стальной пластинки в черепе на серебряную — просто разбитая хрустальная мечта-метафора о признании его заслуг...

Постепенно приходит понимание, что перед нами — тщательно отточенный внешний образ персонажа. Дисциплина — его всё, она впечатана. В пять лет отец «поставил» Туми в строй солдатским ремнём, что сделало его тем, что он усиленно демонстрирует. А ведь Туми изначально совсем другой человек — мы это чувствуем...

Возможно, Туми потому и имел такое желание, чтобы на уровне подсознания попытаться переломить свою фанатическую веру в непогрешимость солдатской науки. Только встреча с личностью, способной противостоять глыбе армейской системы, могла дать ему шанс победы над собой, над своей картиной мироздания, где всех детей под одну гребёнку воспитывают исключительно солдатским ремнём; и лучше их не рожать, дабы не обрекать на заведомые страдания. А Туми, человек прямой и честный, безусловно, страдает, и страдает много. В первую очередь, потому что он прав: война есть война, и солдат должен быть готов к самым крайним её проявлениям и, выполняя боевую задачу, постараться выжить. Во-вторых, Туми не идиот, он понимает, что мир — это не только война, что новобранцы попали к нему не из гарнизонов, а с гражданки, что им туда возвращаться, а он по долгу службы курочит в мёртвые узлы их души. Быть может, потому к Туми Бог милостив — благодать встречи с Арнольдом Эпштейном случилась, а могла и мимо пройти.

Кто знает, быть может, Туми ждёт не смирительная рубашка с убойными дозами парализующих инъекций в госпитале для ветеранов, а возврат к изначально мирным человеческим ценностям: семье, любимой женщине, детям, интересной работе. До старости ему далеко: в армии он служил около двенадцати с половиной лет. И если чудо перезагрузки случится, житейские науки своим сыновьям Туми будет выдавать не наотмашь бляхой армейского ремня, а, кто знает, быть может, даже в свете образа доброго и мудрого еврея Арнольда Эпштейна, с молоком матери впитавшего заветы своего отца — достоинство и сострадание.