Эхо зимнего сада Глава 3

Начало здесь http://proza.ru/2025/06/25/1725

Бывший дипломат-миссионер, вынужденный бросить карьеру ради семейных разборок, осмотрел незнакомца с ног до головы. Лицо представшего пред ним было загорелым и обветренным, как у крестьянина или лесничего. И ничего удивительного, ведь солнце и лесной воздух быстро стирают следы былого лоска. Небрежная борода, которую он больше не стремится выравнивать каждый день, придавала ему суровости, отчего загадочный человек казался каким-то бродягой. Одежда его была изношена, но с намёком на прошлую роскошь — тужурка офицерского кроя, ставшая охотничьим плащом, рубашка из льна, местами заштопанная, и сапоги, когда-то элегантные, теперь казались сильно поношенными и были покрыты следами лесной жизни. На шее отшельника красовалась простая кожаная тесёмка с каким-то, видно, значимым семейным талисманом или оставшейся с юности медалью что ли. И это тоже, как и подаренный им своей возлюбленной медальон, что она принесла с собой в замок при своём последнем возвращении, хотя косвенно, конечно, доказывали его былую принадлежность к аристократическому обществу.
 
- Я же объясняю тебе, Адольф, мой муж – человек благородного происхождения. Но ушёл от мира не потому, что беден, а ради встречи с собой, ради поисков высшей истины, - лепетала тем временем растерянно девушка. - Я же, последовав за супругом, всего лишь разделила его отшельническую жизнь. Разве не в этом был мой супружеский долг? А потому ни в чём я не виновата.

- Что за чушь!!! – в который раз взревел фон Штауффенберг.

- Всё так и есть, - подтвердил незнакомец с ружьём, держась просто, не агрессивно, но твёрдо и с достоинством.

Взгляд лесного отшельника, объявившего себя дворянином, был проницательный, спокойный. Но обликом своим он всё-таки весьма походил на обыкновенного бродягу. И даже если некогда он был богат и знатен, теперь в нём уже не находилось места для условностей светской жизни.

- Так вы – действительно дворянин? – переспросил изумлённый Адольф, всё-таки, пересилив на время негативные эмоции. 

- Несомненно, - подтвердил незнакомец, - Но только по происхождению, а не по образу жизнь. Ведь я теперь из тех, кто научился различать шум приближающегося зверя по шелесту листвы, а не лицемерие по выражению лица любого из членов высшего общества. А в руках своих я ношу не дворянские грамоты, а охотничье ружьё или самодельный посох, за спиной — мешок со всем необходимым, что нужно в лесу. Нож, фляга, несколько книг, коим я ещё верен – вот вся моя ноша, ибо я призираю богатство, потому и отказался от него.

Однако, несмотря на всё заявленное, Адольф дал приказ своим людям схватить незнакомца, рассудив (и не без оснований, кстати), что если бы сожитель его сестры был честным и благородным человеком, то и ухаживал бы открыто за Кларой, и не обвенчался с ней тайно, скрываясь после по лесам. Впрочем, лесной отшельник продолжал вести себя с достоинством и осознанием собственной внутренней правоты и в этой ситуации – не нервничал и не паниковал, притом особенно не сопротивляясь обстоятельствам. Он не пустил в ход своё оружие и не пытался бежать, как трус, а после нескольких секунд раздумий откинул от себя ружьё – палить из него всё равно не было смысла, бой оказался бы слишком неравным.

Адольф же усадил Клару впереди себя на лошадь, на которой приехал, обращаясь с сестрой не особенно любезно. А любовника её со связанными руками и вовсе, привязав к седлу лошади, заставил плестись за собой. Когда лошадь тронулась с места, возглавив процессию, за ней последовали полицейские и слуги. И вот таким именно образом путники и достигли замка фон Штауффенбергов. После чего любовник (или, возможно, супруг) Клары был брошен в подвал для заключённых, а сама она вскоре оказалась взаперти пленницей в своей комнате.
 
Со слов Клары, баронесса и её сын поняли, что мужа её звали Жуан. Родился он в 1856 году на солнечных плантациях неподалёку от Сальвадора, в Бразилии, в семье дона Леонсио Алвеса, владельца тысячи акров сахарного тростника и стольких же рабов. Дом его был полон шёлков, фарфора и тяжёлых портретов предков, наблюдавших за жизнью с немым осуждением. Но Жуан родился с другим сердцем. С малых лет он бегал на задний двор, где слушал сказки старого раба Сиприано, прятал украдкой книги о путешествиях под подушку и плакал, видя, как люди в цепях гнули спину под палящим солнцем. Его отец ни раз грозился выгнать его из дома за сочувствие рабам, а мать закрывала на проделки любимого дитяти глаза, надеясь, что все его чудачества сами собой пройдут с возрастом. Но так не случилось.

В двадцать лет, в день, когда он должен был официально стать наследником семейного богатства, Жуан написал прощальное письмо, собрал небольшой чемодан с самым необходимым и покинул родительский дом. В письме он отказался от всего — земли, денег, имени. Он написал лишь: «Я не могу править землёй, политой слезами». Да, он покинул Американский континент и отправился в просвещённую Европу, чтобы, как он выразился, «надышаться полной грудью духом свободы».

Сначала он оказался в Лиссабоне, потом — в Париже, где учился философии и живописи. В Вене он изучал музыку, в Лондоне — политическую экономию. Каждый город давал ему что-то новое: идеи, мировоззрения, понимание жизни. В зрелые годы он стал публиковать статьи, выступал на собраниях единомышленников, защищая идеи освобождения человечества от любого вида рабства — экономического, социального, ментального. Его имя со временем стало известно, но не как имя наследника рабовладельца, а как имя путешественника, который отказался наживаться на чужом страдании. Однако слишком много он познал в жизни предательства и человеческой низости. А потому, разочаровавшись в своём стремлении добиться на всей земеле справедливости, решил уйти от мира и жить отшельником в мерундийских лесах.
 
Да, именно таким представила образ супруга своим близким Клара в своих рассказах. 

- Значит, выходит, муж моей родной сестры, продолжательницы древнего рода фон Штауффенберг – бунтарь, революционер? Какая мерзость! Я думаю… Нет, я совершенно уверен, что твой благоверный, Клара, просто натворил каких-нибудь тёмных кровавых дел в одной из тех многочисленных стран, где побывал, и теперь скрывается! – воскликнул в великом бешенстве Адольф, выслушав откровения девушки.

- О нет! – запротестовала Клара, - Жуан совсем не такой. Он – не бомбист, не террорист, не преступник и не заговорщик, а потому не взрывает бомбы, не строит заговоры и не организует кровавых революций. Он – пацифист.

- Слов-то каких нахваталась! – возмутился брат.

- Да, именно так, - смело противоречила ему сестра. – Жуан против насилия и за всеобщее счастье. Он – истинный христианин в самом изначальном и правильном смысле этого слова. Он за справедливость – вот и всё. А потому ни в чём плохом повинен быть не может.

- Вот и пусть гниёт теперь в вонючем подвале, раз приехал к нам в Европу за духом свободы! Пусть надышится им вволю, пока не сдохнет! И какая разница, что он – дворянин, если он всё равно – голодранец. И от образованности ума у него, как я погляжу, не прибавилось. Может в своих краях он и был бы сыном богатого плантатора, но здесь он – никто! А ты, Клара, будешь сидеть в своей комнате взаперти пока не поумнеешь!

Вот такое безапелляционное решение принял глава маленького семейства под громкие рыдания Клары и слёзные просьбы о милосердии матери, которая, как оказалось, весьма сочувствовала дочери, особенно после того, как узнала, что возлюбленный её, как и Жюльен Моро, тоже весьма неплохой художник.

- Пойми, Адольф, любовь – это прекрасно! Это божественный дар, от которого мы не в праве отказываться. Да-да, пойми это наконец и смягчи своё сердце… Да будет вам известно, дети мои, что я глубоко уважала вашего отца, но любви к нему у меня не было, ибо меня заставили выйти за него замуж мои строгие родители. Адольф, ты даже не представляешь: каково женщине жить без любви. Ведь до того момента, как я встретила Жюльена, кажется и не жила совсем, а родилась после заново. Знаешь, как это случилось? 
Я впервые увидела Жюльена, когда зашла в полуразрушенную капеллу в долине, увлечённая эхом собственного голоса, случайно прозвучавшего в лесу. Он стоял на стремянке, покрытый меловой пылью, и расписывал свод потолка — над его головой рождались мягкие, пастельные ангелы, словно спущенные с полотен Рафаэля. Услышав шаги, он обернулся, и наши взгляды встретились. Так мы и полюбили друг друга. Но никто, никто не понял нашей любви! - пыталась откровенничать с сыном Элизабет.

- Да заткнитесь уже, маман, с вашим женским слабоумием! – грубо прервал её глава семейства.

- Не будь так жесток, Адольф! Не разрушай счастье своей сестры! Разве не видишь, они с мужем любят друг друга! – с плачем протестовала мать. 

Продолжение здесь http://proza.ru/2025/06/26/61