Философ, обогнавший время

«Не современникам, не соотечественникам – человечеству передаю я ныне законченный труд свой в уповании, что он не будет для него бесполезен, хотя бы ценность его была признана поздно: таков везде жребий всего достойного».
(Артур Шопенгауэр)

Так оно и случилось: по началу, хоть и сомнительная, но всё же слава пришла к великому пессимисту и мизантропу лишь под конец его непростой жизни. Но причиной того был вовсе не основной его философский труд - «Мир как воля и представление», написанный Шопенгауэром в первой половине жизни, а куда более поздние «Афоризмы житейской мудрости», весьма пришедшиеся по вкусу обывателям. Почти безнадёжной популяризацией своей философии Шопенгауэр посвятил многие годы, но истинное признание она получила лишь после того, как печальный мыслитель, подобно Сократу, ушёл в мир чистых идей. Его афористичный слог сумел оказать влияние на признанных мастеров слова, начиная с Льва Николаевича Толстого и заканчивая Хорхе Луисом Борхесом, но особенно ярко раскрылся в произведениях Фридриха Ницше. Последний, кстати, считал себя учеником Шопенгауэра и, под стать своему учителю, снискал себе лавры лишь после…

Мой первый опыт знакомства с философией Шопенгауэра был едва ли чуть более успешным, чем с «Феноменологией духа» Гегеля, которого первый, можно сказать, на дух не переносил, полагая его не более чем словоблудом, но тем не менее так и не сумел столкнуть с философского Олимпа. Однако мозаика тесно переплетающихся между собой представлений традиционной западной философии с положениями буддизма и Упанишад в учении Шопенгауэра производила поистине гипнотическое впечатление. По словам выдающегося отечественного буддолога Евгения Торчинова, Шопенгауэр «обнаружил новый (и вместе с тем древний) путь постижения метафизической сущности – путь самосознания: во внешнем мире реальное его ядро неприступно, мы познаем лишь феномены, но есть я сам, который и феномен, и вещь в себе». Волею обстоятельств моё мировоззрение по большей части сложилось под влиянием идей тибетского буддизма, которое со временем было существенно дополнено учениями как ортодоксальных, так и неортодоксальных религиозных школ Индии, что привело к созданию авторского курса лекций по индийской философии. После ко всему перечисленному добавились идеи и древнегреческой, и континентальной философии, что также принесло свои плоды. В итоге на свет появилась моя монография «Очерки об истории и философии йоги».

Работа над книгой побудила во многом пересмотреть уже сложившиеся представления, а самое главное окончательно разрушила годами существовавший стереотип о противоположности, несовместимости западной и восточной философии. Здесь нельзя не вспомнить слова ещё одного отечественного философа и востоковеда Александра Пятигорского, который не раз повторял, что сходства между древнеиндийской и древнегреческой философией гораздо больше, чем между древнеиндийской и древнекитайской, а деление на западную и восточную философию считал абсолютной чушью. Тем не менее, говоря о философии, мне приходится пользоваться словами «западный» и «восточный», но подразумевать под этим исключительно географическое, а не идеологическое разделение. В конечном счёте, когда книга была написана, а её тираж полностью реализован, я решил снова засесть за Шопенгауэра и одолеть глыбу «Мир как воля и представление». Но одолевать ничего не пришлось. С первых страниц рука сама потянулась за карандашом и стала делать пометки по ходу повествования. Не знаю, на что это было больше похоже – на чудо или внезапное просветление, но Шопенгауэр вдруг показался всецело понятным, и я склонен считать, что заслугой тому проделанная работа над книгой.