Содержим страстьми... Часть П. 7. Отставка. Нов. р

             7. Отставка

    *Напоминаю: в текст повествовании вплетаются страницы книги 2003 года. Для удобств восприятия они обозначены звёздочеами в начале и в конце цитируемого фрагмента*.
     (Комментарии с позиций сегодняшнего дня в скобках).         
 
    *В Московском Центре медитации форс-мажорное событие – прибыл конвой с гуманитарной помощью, искренне и от души собранной дисайплами Европы и США, Латинской Америки и Австралии. Есть одежда и обувь, есть продукты и лекарства. И даже средства для стимуляции сексуальной активности. Правда, все с чуть просроченными сроками годности. Так коню дареному в зубы не смотрят...  Тем более в страдалице-России.
     Зато, какой стимул для возвышения духа русских учеников! Ведь по слову «гуру» вещный мир предназначен именно для этого.  Живи, бей рекорды, тренируй мышцы, занимайся бизнесом, делай деньги – во имя и для восхождения по лестнице Духа, ведущей к Суприму-Богу.  Материя – для духа.  Пища, одежда, жилье – для одухотворения человека.
     ...Доставившие конвой, донельзя утомленные, но преданные в служении дисайплы рассаживаются в фойе Клуба, арендованного для медитаций: долгожданная помощь, выгруженная здесь, должна быть предоставлена собравшимся в зале немедленно. В их руках фотоаппараты и видеокамеры.  Нужно запечатлеть, как ангелеют потрясенные благодеянием русские ученики.
     Но что это? Вместо заботливой раздачи помощи нуждающимся по их заявкам – остервенелый набег, отпихивание друг друга локтями, давка, свалка, драка, драка! Мне! Мне! Еще! И еще! Это и то.  А джинсовый костюм сыну. А платье жене.  А концентраты! А галеты. А соки!  А... Ты чего? Ты куда? А меж глаз засветить? Бум!  Бам!  Бах!*
     (Для лучшего понимания происшедшего произведена редакторская замена начальных слов абзаца, а название главы перенесено на пару десятков строк ниже по тексту, чем в «Богатстве…»).
    *Потрясенные волонтеры молча снимают позор, срам, конфуз. Благодеяние, обернувшееся бедой.
     Несколько наших, поставленных ко служению – раздаче подарков, – пробуют охладить дерущихся.  Да бросив бесполезное занятие, сами ввязываются в дележку: а ну как не достанется!   
     И чье-то лицо с пламенным взором и перекошенным ртом, бросающим в меня напрасно-обидные слова.
     - Отойди! Набил баул – дай другим!*
     (Позорное ЧП с «благотворительным грузом» в тот вечер завершилось полным его расхищением. Но отголоски его получили неожиданное продолжение, о чем речь ниже).
     *И два следствия: ажиотажный наплыв желающих в ряды учеников.  И неудержимое стремление ко  с л у ж е н и ю   возле съестного, платяного, обувного... Среди них заметно выделялись особенно рьяные и преданные  с л у ж е н и ю, но никому не ведомые индивидуумы, явившиеся по рекомендации ОТТУДА (?!) и цепко взявшие в руки дармовые блага, а равно авто- и электронную технику.*
     (Перечитывая собственные строки, десятилетия тому назад опубликованные в «Богатстве…», как ни пытаюсь, не могу понять подтекста выделенного заглавными буквами слова «ОТТУДА (?!)», увенчанного вопросительный и восклицательным знаками. Что я имел в виду? Людей из «конторы», как именовались тогда структуры КГБ? Криминал? Пришельцев из темной ино-ойкумены? И все же, похоже, – первое. Мой однокурсник, оказавшийся после выпуска функционером «конторы», узнав о моем президенстве в Центре медитации, как-то при встрече полушутя бросил мне: «если что, наших там не дербань»).
     *Первых охладил Абарита.
     Увидев однажды до предела забитый незнакомыми лицами тысячеместный зал Центра, он был шокирован настолько, что сорвался на русский вопль:
     - Ноу дат! Нот быит презент, подарк... Никакому. Итти дом! –  И потом повторял это перед каждой медитацией, пока на скамьях не оставалось около сотни-полутора постоянных посетителей.
     Какая зияющая душевная голь!
     Какая страшная постсоветская пустыня сердца.
     Со вторыми совладать невозможно. Потому что их подлинная цель не служение, но –  у с л у ж е н и е.  Служение есть помощь делу. Услужение – это угождение персоне.  Служение, даже если имеет личную заинтересованность в нем, честно и прозрачно. Услужение всегда корыстно и темно. Поэтому оно опасно, а чтобы маскировать это, услужение лицемерно и подобострастно. И всегда чрезмерно.
     Услужение – это эрзац духовности, оставленный обществом запретов. Казалось, с его падением это недоброе наследие падет само  собой. Но, как ни странно, с наступлением свобод как раз оно воспрянуло быстрее и беззастенчивее остального. Ведь  р а з р е ш е н о   в с е, а, значит, привычное, не требующее внутренней работы, при этом питающее и согревающее – угодничество.*
     (Незначительная техническая редактура, общей картины не меняющая).
     Так, сталкер теорий и трактовок запредельных мерностей. Вернись на землю. Там гибнет человек. Небезразличный тебе. Которого ты заподозрил в связи с чертовщиной, обвинил во всех своих бедах и выгнал на улицу. Тем более, женщину, девушку. Уралочку. Теперь она не одна. В ней бьется новая жизнь. Пусть неведомо чьих кровей и ген, но данная свыше.
     Думай, как ей помочь. Что предпринять такого, чтобы вытащить ее, вынашивающую дитя, из передряги.
     Как тяжко бессилие!.. 
    *Россия, только что разорвавшая оковы, но еще не разогнувшаяся после тирании, снова подгибала колени!  Увы, – и под марафонным продвижением «гуриного учения».
     Удивленный видел: чем дальше оно проникало вглубь областей  и  провинций,  тем больше людей  побуждало   к   у с л у ж е н и ю. Которое открывало  для  многих  и многих единственный  в бесцветно  канувшей  жизни  шанс  –  узнать  в    л и ц а х  другой мир, вырваться в него волею всемилостивого, всемогущего  «учителя»...
     Гуру богат. Корт, дома, рестораны, магазины, издательства, производство и торговля всем, на чем можно разместить его афоризмы, стихи и песни, его лик.  Все его, от него и к нему.  Его приходы неведомы, расходы колоссальны.
     Такова правда и такова жизнь.
     Существует бескорыстие и существует необходимость есть, пить, иметь очаг, быть любимым. И искать истину. И поддерживать всем, чем сподобится, устремленных к ней. «Гуру», конечно, делает это. 
     Но: “Служить бы рад, прислуживаться тошно” – уравнение, в России доселе не решенное. Вечное. Вставшее, наверное, и перед Христом!
     Конечно! И Он решал и решил его. Потому что и Ему  с л у ж и л и   ученики.  Бескорыстно? Верно? За мзду? Надо читать, читать, постигать “Писание”, знать Его   “Завет” об этом. Изучить досконально!
     Чем и занялся при первой же возможности…* 
    (Только самонадеянность невежды незнакомого со Священным Писанием объясняет столь неловкие  рассуждения о служении апостолов Спасителю. Увы!).
     Ждать новых ее посланий бесполезно. Ясно, сидит на нулевом балансе. Пополнить ей счет? Мне? Ну да. Почему, нет. Бывшей техничке-повару спорт-клуба. Землячке.
     Как? Чудеса! Оказалось, можно! Через тот же интернет! Не будь его, мир онемел бы! И – недорого. Пару сотен хватит?   
     Где она теперь? Девяносто девять – у наркоманов. Нужно вытащить ее из их лап. Куда?
     Есть шансы! Когда-то ему самому довелось познакомиться с заведением для их БОМЖей, там, где они одеты и накормлены. 
     Так или иначе, лови весть, скиталица.
     «Привет, подруга! Почему молчишь? Как ты, в каких краях обитаешь?  Но где бы ты ни была, поздравляю! В тебе зреет новая жизнь. Которую надо беречь. И тебе и ребенку нужен надлежащий присмотр. Знай: у них есть заведения для бездомных. «Соушел атенатив» называются. Бесплатные. С душем, чистой постелью и безвозмездным питанием. Разыщи, переберись туда. Там тебе помогут и с приглядом, и с родами. Из компании, с которой якшаешься, уходи. Если нужны деньги, скажи, я вышлю».
    *Учение, дело ценны не сами по себе, но людьми, их творящими. Окрыленный ими человек – это и есть цена деяния, его потенциал.
     Таковым творцом, на мой взгляд, была Наташа – сотрудница Рерховского Центра, работавшая там, кажется, секретарем и, по моему суждению, вполне качественно.
     Не было случая, чтобы она не уведомила, кого это касалось, о предстоящих в Центре делах, не сообщила бы с извинениями об их переносе, отмене и т.д., коли такое случалось. Не приберегла бы методичку, программку, разработку и т.п. завтрашней конференции для ее участников, а по ее завершении не позаботилась, чтобы их материалы были включены в готовящееся издание и прочее и прочее.
     При этом сама активно вступала в обсуждения и дискуссии, хорошо владела словом. Ее доклады воспринимались на одном дыхании, обнаруживали знание первоисточников, которые легко извлекались ею из памяти, приводились тактично и к месту. Отвечала на вопросы откровенно и заинтересованно.
     Но всегда уходила от разговоров о житейском, личном... Только однажды ненароком заставил ее высказаться об этом, случайно встретив сбегающую вниз по ступеням высотки главного корпуса МГУ.
     Окликнул, поинтересовался:
     -  Здесь работаете?
     -  Живу. Последние дни. Аспирантство кончилось, из общежития попросили.
     -  А при МРЦ?
     -  Там я на волоске.
     -  Интриги?
     С виноватой улыбкой:
     -  Нет... Все сложнее...
     -  А устроиться на стороне?
     -  Не получается, нет прописки...
     С тех пор больше ее не видел. Ни звонков, ни деловых контактов.
     Итак, отставка? Житейская неустроенность? Вытеснение яркой личности?  Но что бы там ни было – для Центра потеря. Дело само уходит а отставку, если его покидают такие работники! Оно не может быть чистым, если практика – нет. Так не бывает.*
     (Редакторская правка и сокращение нескольких фраз, сути дела не меняющих).
    *Не было так и в президенствуемом мною Московском Центре медитации Шри Чинмоя.
     Собственно, никакого “президенствования” не существовало (потому и  оглаголил слово – иронически). Возложенные на меня обязанности кончились с официальным узаконением    Центра медитации и обретением им своего статуса. Мавр сделал свое дело...
     Обидно?
     Упаси Господи. В свое время, вкусив власти министерской, в кабинетах которой отбыл восемь лет, и, ко всеобщему изумлению и начальников и подчиненных добровольно оставил руководящий пост, – после этого командовать себе подобными зарекся.
     Президентский скипетр принял ввиду открывшегося вдруг нового горизонта, нового поприща – возможности работать в   д  у  х е. То есть, наполнять простые, ежедневные дела озарением осмысленной устремленности к единению в добре, сопричастности высоким чувствам и мыслям.      Через которые и за которыми – и это стал осознавать с первых дней работы в Центре – непостижимый Сверхразум, Всевышний, лишь изредка и немногим посылающий сигнал небесной силы, той, что чудесно преображает и возвышает даже самое малое начинание.
     Для этого властномочий не требуется. Потому обнулению их радовался.
     Но не бездействию. Не бессилию перед множеством неожиданно обступивших проблем.*
     Опять мысли о ней. Снова не отвечает. При оплаченном счете. Значит?
     Варианты.
     Нет зарядника. Не где зарядиться. Потеряла (прокурила, выменяла на дозу) телефон. Вычеркнула из жизни своего "Владимира Николаевича"?
     А я ее – нет. Читай, потерянная «уралочка»: «В некоторых американских парках устаиваются бесплатные завтраки и обеды. Во многих ресторанах и кафе есть графики безвозмездной раздачи продуктов с простроченным сроком годности. Для человека без средств в кармане – спасение. Найди их, если ты нуждаешься».
     Получит ли, прочтет ли? Будет ли искать.
    *За два года работы в Центре понял: в России марафонный ход «дела гуру», служение ему – вязнут, буксуют, уходят в гудок. Проверенные годами конструкции Центра – проседают. По замыслу «учителя» все его "центры" автономны. Подчинены единоначально только ему. Нет главного Центра и центров второстепенных. Даже если их несколько в одном городе, как, скажем, в Нью-Йорке.
     У нас иначе. «Гуру» далеко. Абарита – его полпред – мимолетен. «Центры», один за другим открываемые в бескрайних провинциях Руси, как шипами пронзаются проблемами неустроенной жизни. Отчаявшись справиться с ними "дома", шли и шли в Москву, в ее Центр, к его "президенту" челобитчики, как хаживали в Первопрестольную когда-то их прадеды, и не иссякает этот поток до сих пор. 
     Шли ото всюду – из Питера, Томска, Тулы, Волгограда... И с чем! Не с просьбами – криками о спасении. Высказанными, впрочем, шепотом, с оглядкой по сторонам, в темном уголке Московского Центра:
     - Пригрозил: "убью". В подвал запер. Не выпущу, говорит, пока не откажешься...
     - Кто? Зачем? От чего отказаться? – подавленно спрашиваю челобитчика.
     - Президент наш. Чтоб жену в Америку вписать. Вместо меня. Сам едет – и ее с собой. Она под другой фамилией. На медитации не ходит. Просто, на халяву...
     - Ученики другие что?
     - Молчат. Запугал. Если Абарите, говорит, скажете, придушим. У него дружки спортсмены. Эти могут... С ним тоже летят... в Америку
     Представил картину: разгоряченные лица, пылающие взоры: идет дележ дармовых мест для поездки в США. "Боярин" Центра, протащив в него дружину приятелей-крепышей, оформляет себя вместе с ними, да еще и левую "президентшу" – свою жену. Возвысившего же глас возмущения челобитчика – в подвал, да кулак под нос: загублю. И  молчат затерроризированные  искатели  духа.
     Обещал поговорить с Абаритой, сообщить «гуру».
     И говорил. И сообщал. Первый не верил. До второго, думаю, мои факсы не долетали. И ходок, ничего не добившись, раздавленный "духовным" беспределом, обиженный теперь и на меня, а то и подозревая в сговоре  с "боярином",  отбывал  в  неизвестность  тьмы.
     А мне уже жалобился следующий...
     Угнетенный, мог лишь повторять: бессилен, неполномочен. И утешать, советовать, порицать. Несколько раз, не выдержав челобитного напора, вмешивался в разборки провинциальных Центров – только словом, только урезонивающим "ай-яй-яй"!
     Периферийные "вожди" тут же – к Абарите: превышает полномочия, манипулирует, вносит разлад и смуту. Отвлекая внимание на мою персону, маскировали положение в "своем" Центре.
     Абарита верил им. И несколько раз громогласно: у нас только один президент – «гуру». Других нет и  быть не может.*
     Снова молчание беременной наркоманки. А, если попробовать разыскать ее. Как? К кому обратиться в штате Оригон? Кто у них этим занимается? Полиция? Едва ли. Ей потребуются указания. Тогда – прокуратура.
     Ну, и что я ей сообщу? Фамилию, имя, отчество – и? Ничего другого у него нет. Ни фото, ни паспортных данных. Нужно описать ее внешность: что из России, что красавица. Те, с кем контачила, вспомнят, подскажут, где искать. И, чтобы нашли и тряхнули Нитоша, чертова колдуна, ее хозяина. Пусть даст показания. За что выгнал повариху из уральской глубинки, где она может укрываться.
     Перевел на «ихий» (ее прононс!) язык просьбу разыскать Радаеву Елену Ивановну, русскую, двадцати двух лет, в положении, среднего роста, привлекательную шатенку, до исчезновения – повара в общине некого мага Нитоша.
     Отправил генеральному прокурору (адрес в сети) штата Оригон.
     На удачу. Да будет она с девой при мозгах шиворот-навыворот.      
    *Стало ясно: защиты обиженным нет.
     Число их росло, количество учеников падало.
     «Учитель» знал, что делал в США, Европе, даже – в Австралии.
     Но не знал России.
     Порядок, ритуалы, обычаи, организация – аналогичны всюду в его «центрах». В России они – экзотика.
     Нет, русские сто раз не правы.
     Разве так медитируют? Разве можно приходить на сеанс через полчаса после его начала?  А уходить – за час до окончания? Да еще в    п р о ц е с с е   друг с другом дискутировать?
     Зачем не в сари жены? Почто не в белых рубахах и штанах мужи?  Почему они в свитерах и джинсах, плащах и пальто? И вот уже запрет “задерживаться-торопиться” и являться без предписанной формы. И наказ: входящим блюсти тишину!
     Русичи искренне дивятся: а разве это важно? Разве главное не полет души, не поиск ответов на вопросы пробуждающейся  в е р ы?  Упрямятся, вредничают. Костюмироваться не желает половина  состава Центра. Не дело это – овосточиваться русскому человеку...  И шепотом сосед соседу – о чем-то головоломном, философско-божественном.
     И отвлекают других.
     Непорядок.
     Но без дисциплины нельзя.  Не сосредоточишься, не заглянешь вглубь себя, не растворишься в субстанции.  А без шествия по этим ступеням невозможна медитация. И вот уже на входе дежурные, отсеивают опоздавших, а в зале урезонивают собеседующих. А явившихся ко времени и тихих – на учет и “галочка” в списке: все плюсик на чашу будущих поощрений...
     Кто-то привычно подстроился под чужеродный регламент. Другие, независимые натуры, сопротивляются. Не по нраву уздечка только что обретшим свободу.  Инициативные сговорились встречаться помимо медитаций – дискутировать о нахлынувшем, устроив подобие семинария на тему  и с т и н н о й   веры. И – остановлены. Вначале вежливо: это не надо. Но непослушники сошлись снова и – в зал не допущены: арендован для медитаций, не для бесед. Словоблудствуйте дома.*
     Американская юриспруденция поразила оперативностью, на фоне затянувшейся немоты Анеле-Елены это выглядело чудом. Ответ генеральной прокуроры штата Оригон, спустя неделю, в конверте прочной желтой бумаги, с грехом пополам разобрав латиницу, которой был написан адрес, принес в спорт-ДК почтальон.
     Быстро, не успев ни удивиться, ни обнадежиться, вскрыл послание и по двум выхваченным из короткого текста фразам («Ms. Radaeva Elena Ivanovna is not a resident of the… for her search can be…. by official structures… the Russian Embassy… not by private individuals»), понял – фигу. Так как «Радаева Елена Ивановна не является резидентом США, поэтому ее розыск может быть осуществлен только по письменному обращению посольства Российской Федерации в Соединенных Штатах Америки».             
    *Обратился  к «гуру», обосновал важность обсуждений, ответов на непроясненные вопросы, неразвеянные сомнения, несбывшиеся надежды.
     Безответно.
     Задумывающихся после этого в Центре поубавилось...
     Особенно выбивал из колеи запрет на симпатии.
     Среди учеников большинство – одинокие, неустроенные, бедствующие. Но внутренне трепетные, отзывчивые на ответное внимание, отклик, понимание. И вот уже неожиданно кто-то обнаруживает подругу в соседке, друга в соседе по медитации. Он замечает ЕЕ, она – ЕГО. Какое орошение души, освежение чувств!  Какая неземная любовь!
     Но – воспрещена. Ослушникам же, поддавшимся чувству, кара – отлучение из учеников, из Центра, из сердца «гуру». И рвутся перетянутые нервы. Не выдерживает удара душа. Одна из пылающих любовью пар лишает себя жизни... С трудом спасают только ЕЕ. ОН упокоен в земле.
     Трагедия стала последним доводом. Не может быть человечным «учение», если бесчеловечна практика. Участвовать в сим не хочу, не могу.
     Сообщил об этом Абарите в часовом телефонном разговоре. Трудном разговоре.
     - Ты болеет, Nikolaу! Я советат с «гуру», прерывает его он, устав растолковывать, что я не прав, что все не так, что «учитель» видит, знает и контролирует ситуацию...
     Назавтра отставка была принята. Без вопросов, без объяснений. Заочно. Видимо, поработали “бояре” из глубинковских   центров. Понятно, в паре с Абаритой...
     Молчать нельзя. «Учитель» должен знать правду.  Русские ученики тоже. Излил сомнения и раздумья в статье и – в офис Центра, где компьютеры, факсы, принтеры.
     - Послать «гуру»? Ознакомить учеников?
     Лица услужителей-волонтеров множительной аппаратуры насмешливы: а ху-ху не хо-хо!... И “сочувственный” вздох: к сожалению, невозможно - срочная работа, идет книга о медитации, техника перегружена...
     - Тогда публикую в газете.
     И, отчетливо понимая, что  э т о   за три минуты дойдет до бенгальского американца, оставляю статью волонтерам.
     Все точно. Через час звонок. На линии он. Десятиминутый ток хрипловато-гортанных увещеваний, вновь совершенно явственно схваченных  и понятых подсознанием: статью  публиковать не надо, она уже перед ним, будет изучена, рассмотрена, продумана и отреагирована... За президентство, создание Центра – небесное “спасибо”, пусть теперь дело продолжат другие... Ты же всегда желанный гость...
     Пусть будет так.       
     Если будет. Но стало... анкетирование учеников, градация на касты по степени лояльности  (у с л у ж е н и я) «учителю», отрешение от Центра недовольных («гуру»: кроме Nikolaу, его не трогать, как передали мне).  И тому подобное... Написал еще одно тревожное письмо, послал с оказией, чтобы знать – получено, прочитано.
     Ответа не последовало.   
     - Что стряслось? Где ты? В чем дело? – наседали ученики первых "призывов", требуя объяснений. Их, товарищей по Богооткровению, держать в неведении не мог.
     Опубликовал статью в своей институтской газете. Забрал тираж, отнес в Центр.  Сочтете полезной, Бог в помощь. Нет – Бог вам судья.
     И оставил московский Центр медитации навсегда.
     С недоумением и горечью в душе. Несмотря на поворот, случившийся в жизни, на пробуждение, на первые шаги к Сверхреальному, прикосновение к Нему, возжение жажды Богознания. Ибо все это растворялось в чуждой уму и сердцу практике.  Ушел с желанием узреть и оценить другие практики – церковные... Воспринять другие верования, давно сложившиеся – не ломлюсь ли в распахнутую дверь?! Погрузиться в Библию, Евангелие, дабы найти ответы на жалящие вопросы, неразрешенные в Центре, постичь Бого-Христа в личности Иисуса, усвоить Его Завет.
     Отставка стала началом поворота к  з р я ч е й духовности. Уход из рядов рериховцев – его завершением.*
     Да, талант «гуру», его удивительные достижения, тысячи последователей и прочее – реальность. Но зачем эти вьевшаяся в саму плоть его и кровь феерическая самореклама, ячество, тотальное извлечение из своего дара наживы? Не в этом ли истинная, неафишируемая цель его феноменальных рекордов? Отнюдь не запретная, но и не благая. Скорее, со знаком минус. Во всяком случае, для меня.
     Таков американский способ существования, которым в Соединённых Штатах руководствуются все?
     Допустим. Но смысл? Что дальше, когда цель достигнута, кубышка забита миллионами, миллиардами? Власть? Желание владеть миром? Не отсюда ли марафонное кредо  «челорка» "больше-быстрее-выше!", а его акции добра, милосердия, участия – только средство превзойти, встать над, подчинить?
     При его медитативном видении он должен осознавать, что это принижает, привязывает к нему, подчиняет ему последователей, чего они не могут не понимать, по крайней мере, не чувствовать. Или он полагает, что своими супер-рекордами, щедрыми акциями он компенсирует, делает медовым такое рабство? И его «ученики» принимают это. В самой свободной на планете стране? А не в подчинённой ли ему реальности?
     На осмысливание всего этого ушел не один год.
    *Уже окончено многолетнее погружение в живые родники Писания.  Уже поставлена точка в исследовании Личности Христа. Уже убедился, что без тугой пачки купюр опубликовать книгу о Нем не удастся.  Уже осыпан кровоточащими ссадинами в схватке с коварносильным ОнО. Но лишь  е щ е  не потеряна последняя надежда – издать книгу в Международном Рериховском Центре, последняя надежда.  Долго колебался: а вдруг напрасная!
     И вот решился, звоню. Можно уважаемую руководительницу. В ответ прежнее: больна, в Индии, в Думе; как и раньше, неуловима.
     Наташа?
     Какая?
     Да та, эта, которая тогда, ну – та, что...
     Трудно сказать. Вы, по какому вопросу? О публикации? Это в издательский отдел. Подходите...
     Подошел.
     Тот же особняк Лопухиных. Прежний коридор с перезвоном колокольчиков и тонким восточным ароматом, – все как десять лет назад, когда явился к одной из немногих  з р я ч и х,  рекомендованный г-жой Соколовой.
     ...Позже не раз пытался дозвониться по номеру ее телефона. Безответно. Писал по адресу “единокровной” сестры. Молчание.  Где вы многомудрые и самоотверженные хранительницы самиздатовской “Этики”?  На даче? Летом, положим. И зимой – тоже? И весной? И осенью? Или –  у ш л и? Жаль, если так, очень жаль... Хотелось поговорить. И поблагодарить...
     ...Итак, в МРЦ все как прежде. Новое – охрана при входе. За пультом с кнопками.  Сигнализация!  Тревожные времена?
     - К кому?
     - В издательский отдел...
     - Персонально?
     - Полагаю, к заведующей.      
     - Ее нет.
     - К любому сотруднику.
     - Никого нет.               
     - Только что звонил. Пригласили.
     - Сейчас нет.
     - Тогда передайте рукопись, скажите от...
     Охрана жестом – нет! – Жмет клавишу на пульте и, не глядя:
     - Тут в издательский отдел. – И мне:
     - Ждите.
     Дождался прихода сухонькой, гладко причесанной седовласой старушки с землистым цветом лица и поникшим взором.
     Анкетно представился, поинтересовался:
     - С кем имею честь?
     - Вам зачем?
     Напрягшись, поведал: некогда участник семинаров, конференций МРЦ. Докладчик постоянно действующего лектория. Созвонившись, пришел с книгой, полагаю, “Этике” не чуждой.
     - Сторонних авторов не издаем.
     - Уже издавался. И не сторонний...
     - Теперь не издаем.
       Завелся: ах, так! Подать саму руководительницу!
     - Не принимает.
     - Скажете, кто и зачем, примет.
     - Запишитесь, вам позвонят.
     - Когда?
     - Как только, так сразу. Как только подойдет ваша очередь.  Вам сообщат.
     - Через месяц? Год?
     - Бестактный вопрос
     - Согласен. Беру назад.  А вы, пожалуйста, возьмите рукопись. Заключение отдела, думаю, лишним не будет...
     - Передать на отзыв, полагаю, отрицательный – пожалуйста.
     - Не читая, уверены – отрицательный? Почему же?
     Зловеще прищурившись:
     - Глаз наметан. – И охраннику: – Пусть оставит на столе. Заберут. Станет хулиганить, вызывайте наряд... 
     И скрылась в перезвоне длинного коридора.
     Сжав кулаки, выскочил вон.*
     Россию, разорвавшую оковы, но еще не разогнувшуюся после партийно-чиновной тирании, снова побуждали подогнуть колени! Под марафонным забегом американского «супермена» и, увы, движений подобных рерховскому, возможно, наиболее креативному,  но пораждавшее псевдоверие, лжепочитание истины, квазиследование ее. Вместо того, чтобы вести к вершинам духа.
     *Через неделю уведомили звонком: отзыв готов. Рукопись можно получить назад. Лучше сегодня же, скажем, в метро.
      Просчитанная предусмотрительность...
      Еду на станцию "Аэропорт". Предложил позвонивший юноша: "Вам удобно?". "Вполне". "И мне – недалеко живу".
      И еду.  Снова "Аэропорт", с которого все началось. Где произошла достопамятная встреча с  г-жой Соколовой, где мне доверены были   б е с ц е н н ы е, ибо утратили свою цену, листы самиздатовской “Этики”, и где был дан наказ о встрече со  з р я ч е й  Людмилой Шапошниковой.
     Снова предзнаменование?
     Совсем юный парень – узнал его по описанию, – сидя на скамье, перелистывал мою книгу-рукопись. Что-то заносил в свой блокнот.  Готовится к "аргументации" в отказе?
     - Интересно? – я уже миролюбиво, успокоившись, даже с любопытством.
     - Очень! – он.
     Представился: автор той самой, что в его руках рукописи, собственной персоной. И естественный вопрос:
     - А отзыв?
     - Отрицательный. – Юнец не смутился, не растерялся, противореча себе.
     - Что ж так? Ведь интересно...
     - Поручено...
     - Вы сотрудник МРЦ?
     - Не я, жена... Вот рецензия.   
     - Замечательно. Давайте, на память.
     Сунул пару машинописных листов в карман. Протянул пареньку руку:
     - Счастливо.
     - Желаю поскорее издаться...
     Попрощались дружески, по-русски.
     Круг замкнулся.*               
     Минувшие четверть века, пролетевшие с тех памятных дней, подтвердили искомое: да, взаимовлияние земного и надмирного – объективная данность. Задуманный мною социо-духовный метод постижения сущего сподобил не только проникать за пределы реального, в иные мерности, но и оценивать привносимое оттуда в социум. В частности, уяснить очевидное: мы получаем из инобытия то, что определяем, о чем вожделеем. Так, страна в девяностые получила американщину, которой упивалась. А я, как и сотни его последователей, – универсального человека, "челорка", невероятными достижениями которого был покорен. Уразумел я и то, что вначале своим равнодушием-отчуждением изгнал Анеле-Елену из нашего мира в  т о т, затем вспыхнувшими чувством вины, тягой к ней, повлек ее назад, в теперешнюю реальность, внутренне почти с ужасом ожидая, что она каким-то мистическим образом вот-вот объявится.
     Постепенно осознал: Рериховский Центр, «Живая Этика» также распахивает перед последователями перспективы ино-мерностей, привнося своими интеллектуальными фиксациями, определениями в наш социум субстанции некоей особой, изолированный, параллельной, чуждой православному мироощущению реальности.
     Сформулировал увиденное социо-духовным штурмом неоспоримое: не нужно фиксировать, «приручать» (по определению великого Экзюпери!) существующие мерности, неведомые ойкумены всуе. Даже если они  ф и к с и р у ю т  нас. Надо жить своей жизнью, определяться внутри себя, самими с собой.