Свет рампы. Для театра рожденный, ему обреченный

     Есть актеры, которые, словно миссионеры, служат своему искусству, будто направляемые какой-то неведомой высшей  силой. И не представляют себе иной жизни, иной ипостаси своего существования.
     Известный актер  начала ХХ века Илларион Певцов как-то сказал, что тот , кто может быть не актером, тот не может быть актером. Наш герой всю  жизнь положил на алтарь Мельпомены. А зрителям дарил  свое  ощущение красоты жизни, свет души и истины.
Глава первая.
     Василий Иванович Шверубович -студент из города Вильно.   В Васю Шверубовича   были влюблены все гимназистки и институтки старших классов и вообще все барышни  города! Когда Вася  появляется в местах общего гулянья- от Соборной площади перед православным собором и до Кафедральной площади перед костелом Святого Казимира,- в самый хмурый день кажется, будто взошло солнце.  Но Вася- не нахальный провинциальный покоритель сердец. Нет, он даже и не догадывается  о том, как он красив и какое впечатление он производит на всех встречных. Вася Шверубович идет по улице,  с простым и скромным достоинством неся свою  кудрявую светлую голову,  и во всем его существе видно было то высокое, покоряющее благородство, какое придает человеку талант.  Какой талант несет в себе Вася Шверубович? Сейчас он только скромный студент, он еще только мечтает стать актером. Но уже  недалек тот час, когда Вася бросит все, чтобы целиком- как он выражался, «безвозвратно, безвозвратно!»- отдаться театру.  Он скоро прославится в Московском Художественном театре и пятьдесят лет будет греметь на весь мир! Качалов, великий, бессмертный артист Качалов- вот кем станет вскоре скромный студент Вася Шверубович, как ослепительная бабочка появляется  из простой гусеницы.
   Качалов –Шверубович, родился в семье  священнослужителей.  Но искусство в некотором роде имело место быть в семье. Старший брат Василия  Анастасий  Иванович Шверубович – певец-любитель,  часто посещал  Виленскую оперу и брал с собой  брата. И, надо сказать, что в городе Вильно был очень приличный по тем временам  и драматический театр, куда приезжали   на гастроли  Вера Комиссаржевская, братья Адельгейм, Павел Орленев. Юноша Василий Шверубович часто бывал в театре и, естественно, мечтал о карьере актера.
    Окончив гимназию, Василий уехал в Петербург, поступил в университет, занимаясь в любительском театральном кружке, познакомился со своей  будущей женой,  начинающей актрисой Ниной Литовцевой.
     В  воспоминаниях сын Качалова, Вадим Васильевич, так описывал первую встречу  своей матери со свекром, отцом Василия Ивановича. Свекор долго рассматривал  молодую  невестку, потом тяжело вздохнул, и, махнув рукой, сказал: «Ничаво, он тоже некрасивый». Мать мою, молоденькую и очень хорошенькую, несколько грузинского типа,  этот отзыв обидел и поразил.  Впрочем, все объяснилось тем, что понятия о красоте у отца Качалова были  своеобразные. Два его старших сына Анастасий и Эразм были здоровяки огромного роста и более восьми пудов веса. Сам дед тоже был высок и дороден.   Василий же, хоть и высокого роста, был худ и бледен, близорук и узкоплеч сравнительно с гигантами братьями.
  Артист императорского Александринского театра  Модест Иванович Писарев, благословивший позже юношу на артистическое поприще,  увидел его таким: внешность привлекательная, хотя слово «красивый» не приложимо. Простая  студенческая тужурка на статной фигуре сидит ловко, почти щегольски. Движения естественны и пластичны. Близорукость не мешает выразительности глаз. Светлые волосы оттенка как лунный свет. Удивительнее всего голос. Мягкий, глубокий, певучий.   
Глава вторая
    Много лет спустя, Народный артист Советского Союза Павел Орленев вспоминал, как к нему для экзамена явился гимназист Шверубович: « Я принял профессорскую позу и начал слушать. Но по мере того как он читал, он все более захватывал меня, а во время некоторых его интонаций у меня слезы подступали к горлу. Когда он кончил, я бросился к нему на шею и сказал: «Вы учиться никуда не ходите. Вас только испортят. Поступайте прямо на сцену- страдайте и работайте».
   Василий Шверубович поступил в Петербургский университет  на юридический факультет и, с благословения Модеста Писарева,  играл в любительском  драматическом кружке корифея императорского Александринского театра Владимира Николаевича Давыдова.
   Две ипостаси Василия Шверубовича – студент и актер- в те времена сосуществовали дружно. Молодой человек, имевший успех на сцене, вовсе не увлекался юриспруденцией, но образование еще никому не вредило. Студент Василий Шверубович не  прекращал факультетских занятий, хотя актерство затягивало его все больше. И дело зашло уже так далеко, что он  взял псевдоним.
    В 1896 году Шверубович получил приглашение от влиятельного общественного деятеля, хозяина крупного издательства и владельца драматического театра А.С. Суворина. История этого театра заслуживает отдельного рассказа, хотя бы потому, что сейчас он известен как   Петербургский Большой Драматический театр. БДТ. Во времена Суворина в труппе значились такие звезды как Глама-Мещерская, Орленев, Каратыгина и другие известные актеры. Условие Суворина- взять псевдоним,  потому что фамилия Шверубович была слишком тяжела. Так появился на свет артист Василий Качалов. Правда, у Суворина его карьера не сложилась. И он покинул Петербург, университет и Суворина, и  уехал в Казань, в труппу известного антрепренера  М.М. Бородая.
     Почему Казань? Сюда манил не только хороший театр, а также один из лучших университетов: петербургский студент мечтал закончить здесь последний курс  юридического факультета. Первое, что он сделал для успешного начала артистической деятельности- приобрел цилиндр! В то время очень важно было  для артиста иметь свой гардероб. Это распространялось не только на актрис, но и на актеров- мужчин. Иметь собственную фрачную пару и цилиндр- это уже было кое - что!
    Бородай считался передовым, честным дельцом- редкость в среде  старых провинциальных антрепренеров. В труппу свою он принимал с большим выбором, требовательно. Попасть к нему было несомненной удачей.  У Бородая Качалов получил свой первый бенефис. Это означало признание зрителей и… деньги, что тоже было немаловажно.
   Несколько лет в провинции  пролетели  незаметно в вдохновенном, упорном труде. И вдруг  из Москвы прилетела  по телеграфу депеша- приглашение  в Общедоступный Художественный театр!
    Бородай начал всячески отговаривать актера. «Да вы же настоящий актер, вам бы к Коршу попасть. У Корша «имена»…Коли туда бы вас позвали, я не отговаривал бы. А этот Художественный –разве ж это театр! Ни одного имени!»
     Театр антрепренера Федора Адамовича Корша считался в  Москве театром наравне с императорскими,  и пользовался  среди москвичей большой популярностью.
   Старый  бородаевский актер решительно поддержал Качалова, говоря, что театр этот Художественный, конечно , вздор, но Москва! Увидит тебя Корш или, чем черт не шутит, кто- нибудь из Малого театра, и возьмут тебя на императорскую сцену!
    Решающим аргументом  в этом вопросе была Москва. Надо было думать о семье. О постоянной работе, а не мотаться по провинциальным театрам. Качалов, тем не менее, поставил условием  оплату в двести рублей, получил согласие от Станиславского и Немировича –Данченко, и в  феврале 1900 года приехал  в Москву, чтобы стать артистом Художественного Общедоступного театра.   
 Глава третья
В 1901 году  в Художественном  театре ставили «Три сестры» Антона Павловича Чехова. Качалов играл Вершинина.  Чехов после спектакля  спросил Качалова: «Сколько  вам лет?». «Двадцать шесть»,- ответил  артист. Чехов ласково улыбнулся одними глазами и сказал: «А какой вы будете большой актер! Очень, очень большой!».
    В репертуаре Качалова были  в этот период времени уже  такие роли как  царь Берендей в «Снегурочке», Ибсеновский  Рубек , герой пьесы « Когда мы , мертвые, пробуждаемся,  Вершинин, и полная противоположность тонняге- полковнику- образ барона Тузенбаха в Чеховских «Трех сестрах».  И Барон в пьесе  «На дне»  Максима Горького.
    Барон Тузенбах, нежный мечтатель, так нелепо погибший-этот образ заставлял зрителей плакать. Даже великая Ермолова, потрясавшая зрителей могучей силой своего таланта, плакала, видя Качалова в  сцене прощания  Тузенбаха с Ириной. 
    Минуло  всего два месяца, наступил 1902 год, и Качалов создал совсем иной образ, никак не схожий с чеховским героем. По странной иронии судьбы- он- тоже барон, но опустившийся на самое дно жизни.
     -Ничего подобного я не написал,- говорил о нем Горький. Но это гораздо больше, чем я написал. Я об этом и не мечтал. Я думал, что это-«никакая роль», что я не сумел, что у меня ничего не вышло.
      Прототип горьковского барона-  был действительно реальный  барон, аристократ Бухгольц, опустившийся на самое дно жизни. В нижегородскую ночлежку.
    И, оценивая уже не своего, а  качаловского героя, Горький добавлял: «А его, понимаете, жалко».
   БАРОН: «Знаешь, с той поры как я  себя помню… у меня в башке стоит какой-то туман. Мне кажется, что я всю жизнь только переодевался… Учился- мундир, женился- фрак, потом халат, жену взял скверную… Прожил все- какой-то серый пиджак, разорился –потратил казенные деньги- арестантский  халат… потом одел вот это…»
    К теме переодеваний…
           В книге воспоминаний сын Василия Ивановича Качалова, Вадим Васильевич, рассказывает:  « Одно время Василий Иванович  увлекался упражнением в умении носить  воображаемый костюм : он выходил к нам, домашним, или гостям и просил, чтобы мы угадали «во что он одет». По тому как он ходит, как садится, как держит голову, руки, мы должны были определить, что на нем- фрак или мундир, шинель или испанский плащ… Вот он выходит, переваливаясь, садится, широко расставив ноги, одной рукой разглаживает что-то на груди…Ясно видно, что это толстый бородатый боярин, выпростал бороду из под бортов шубы… Так он по очереди являлся   к нам то гусарским корнетом, позванивающим шпорой, то новогодним визитером в непривычном фраке, с цилиндром, который он «грациозно» ставил на пол, бросая  в него перчатки, и садился, раскинув фалды, то священником, то «шестеркой»- официантом-половым в трактире. И очень радовался, когда мы угадывали его замысел, и огорчался, когда нет.
Глава четвертая
        Венец мечтаний каждого драматического актера – сыграть Гамлета.  И Качалов тоже мечтал сыграть принца датского -пожалуй  самую благородную и труднейшую роль в мировой драматургии, в которой предельно раскрывается талант и личность артиста.
       Тридцать пять разных  ролей сыграл Василий Иванович на сцене Художественного театра, прежде чем появился в образе шекспировского героя в 1911 году.
     Никто и не предполагал, какой  трудный путь предстоит преодолеть  театру в постановке этого спектакля. К.С. Станиславский, – постановщик  «Гамлета»,  пригласил  к совместной работе английского режиссера Гордона Крэга, имя которого начинало звучать в  театральном мире.
     Постановка «Гамлета» в 1911 году в Москве, в Художественном театре, стала главной  пьесой  в жизни Гордона Крэга. Задумана была постановка  масштабно-  в этом был весь  Крэг. Его влекла грандиозность человеческой судьбы.   Разногласия начались уже с первых моментов совместной работы. Для Крэга  театр- храм, не зеркало современности, а прибежище мифа. Этакая  Мистерия! Призраки и роковые обстоятельства, необычное архитектурное оформление  сцены- золотые ширмы, смутившие потом москвичей,   виртуозно разработанная световая партитура – все шло вразрез с генеральной линией и основным принципом на то время  Художественного театра- жизни человеческого духа.
     Качалова-актера реалистической школы- сковывала отвлеченность символики всего  спектакля.  Режиссерская трактовка образа главного героя тоже  была ему  чужда.
     Своему другу, театроведу Н. Эфросу  он  говорил, что Гамлет-  живой человек, ранимый, тонко чувствующий. Оскорбленность в своих лучших чувствах,    душевную боль от  грубости и  лжи окружающих – вот что  старался  отобразить артист  в переживаниях Гамлета.  Вот в чем была  трагедия героя Шекспира. Такие  чувства, собственно, присутствуют в  той или иной мере у  многих людей и воплощение их на сцене понятно и близко  зрителю. Поначалу Качалов пытался вникнуть в  режиссерские   буйные фантазии Крэга,  но чем дальше, тем сильнее обнаруживались  разногласия и расхождения в их взглядах.
    Станиславский твердо отстаивал свои убеждения. Крэг тоже ни на шаг не отступал от своих принципов. Конфликт привел в конце концов к полному разрыву. Спектакль заканчивал как режиссер только  К.С. Станиславский.
     Хочу привести  эпизод, относящийся к постановке  «Гамлета» на сцене Художественного театра.. .  Цветочная торговля в Москве  была представлена фирмой братьев Фоминых. Это в их магазине появился особый сорт  голубых роз, поразивший москвичей.   Такую  розу  подарила  актриса Московского Художественного театра Алиса Коонен Василию Качалову в день премьеры спектакля “Гамлет”. Несмотря ни на что  спектакль имел успех, благодаря Гамлету-Качалову.
  Глава пятая
      Надо сказать, что в России в тревожные предреволюционные годы  у широкой публики  непреходящим успехом пользовались пьесы Ибсена. На сцене Московского Художественного театра шел «Бранд» в постановке  В.И. Немировича-Данченко с Василием Качаловым в главной роли. Бранд –священник, одержимый миссионерской идеей преобразования мира, стремящийся открыть слабым людям дорогу к истине, жертвующий земными чувствами  и гибнущий в итоге сам, отвергнутый и непонятый. «Бранд» шел на сцене МХата  много лет.
   Сезон 1909/1910 г.г. принес Качалову один из самых грандиозных, но и самых скандальных успехов в его актерской жизни. Он сыграл Анатэму в пьесе Леонида Андреева.  Образ  Анатэмы, дьявола, который ведет спор о пределах разума в познании тайн  мироздания  был, как это  понятно, полная противоположность Бранду Ибсена. Качалов был так убедителен, так ужасен в  гротесковом гриме, что даже, как это не смешно, учительница  французского языка, вхожая к Качаловым в дом, перестала  давать уроки  его сыну, вусмерть перепугавшись. Через некоторое время спектакль  запретил сам Петр Столыпин.   
    После революции спектакли в Художественном театре не прекращались. Не прекращались и концерты, которые Качалов, равно как и другие  актеры, давали перед новой публикой. Но надо было искать новый репертуар. Не читать же солдатам Блока, Брюсова, Андреева…
     Качалов был одним из первых артистов- чтецов для которых концертная деятельность была так же важна, как и работа в театре. Он был неповторим на эстраде. Высокое благородство в сочетании с   покоряющей простотой,  музыкальность и красота голоса, темперамент и огромный художественный вкус-все это было отпущено артисту в полной мере.
    В эти страшные 1918-1920-е годы голода, холода  и мрака, Художественный театр, отдавая дань современным веяниям в драматическом искусстве, пытался поставить пьесу Александра Блока «Роза и крест».
   Пьесу Блок написал в 1912 году. Она представляла собой диалог между противоположными понятиями реальности и  мечты. Роза- любовь, крест-идея. Столкновение двух миров, реального и идеального, и проблема соединения радости и страдания…
   Работа не клеилась, несмотря на то, что Качалову нравилась эта пьеса-поэма и он  долгое время после был под ее очарованием. Но  режиссеры-постановщики и Станиславский и Немирович- Данченко не могли найти идею спектакля, не было его образа, ни  внутреннего,  ни внешнего. В итоге и Блок, хорошо относившийся к Станиславскому, покорившему его своими человеческими и артистическими качествами, не верил в его способность решить «Розу и крест».
   Возможно на творческий энтузиазм, вернее на его отсутствие, влияло и то, что у артистов не было элементарно физических сил преодолеть трудности бытия тех лет.
    В итоге работа постепенно  сошла на нет. 
Заключение
   В  воспоминаниях актрисы  Художественного театра Н. Михаловской  читаем: « Василий Иванович  был необычайно хорош собой: высокий, стройный , с лицом, на котором светились каким-то сапфировым светом глаза, в ореоле светлых волос. Как артист и партнер, он действовал на участников спектакля завораживающе. Одним присутствием он помогал созданию ансамбля, которым был так силен коллектив Художественного театра». 
   Актриса Софья Гиацинтова, ученица и партнер Василия Ивановича Качалова по сцене,  писала:
   «Качалов учил таланту жить. Учил самим фактом своего бытия. Жизнь и театр были для Качалова и проявлялись в Качалове как праздник,  как взятое на себя обязательство  радовать людей. Праздник не безделья и бездумного отдыха, а  праздник Человека –его мысли , его постоянного труда, его постоянного внимания к людям на сцене и в жизни. Он шел по улице и незнакомые люди, встречаясь с ним, улыбались- столько в нем было праздничности, так сама встреча с ним поднимала настроение, рождала гордое сознание: вот какие мы, люди, вот каким красивым может быть человек».
    До последних дней Качалов играл на сцене, читал с концертной эстрады, рассказывал близким друзьям свои новеллы. Талант его был многоликим, богатым, не сдавался перед возрастом и артист щедрой рукой раздавал свои дары всем людям.
   Он был подлинно народный артист...