С этажа на этаж

С этажа на этаж

Зоя ехала в автобусе, возвращаясь из кафе, где они с одноклассницами шумно праздновали переход в последний класс школы, но думала не о девчонках и веселье, а о розе, которую бережно держала в руке.
На выходе из ресторанчика она неожиданно столкнулась с Валентином, и тот, как всегда смущаясь и краснея, протянул девушке белую полураспустившуюся розу. Одну.
Пораженная, Зоя потянулась взять цветок, но стеснительный парень молча перехватил ее руку, угловато наклонился, поцеловал пальцы и исчез, оставив на ладони пылающий след и колючий цветок. Девушка уже давно заметила долгие взгляды молчаливого одноклассника, столь непохожего на шумных, толкающихся парней, стремящихся привлечь ее внимание плоскими остротами и накаченными бицепсами. А теперь вот – роза! Одинокая и молчаливая, как и сам ухажер! Благоухающий в ее руках цветок заполнил собой весь шумный автобус, ограждая от толкотни, толчеи и привычного гама.   Девушка с нежностью наклонялась к драгоценной ноше; длинные, тщательно уложенные перед встречей локоны цеплялись за редкие шипы, и казалось, что кто-то нежно перебирает волосы сильными, чуткими пальцами.
В кармане модного рюкзачка мелодично тренькнул телефон:
– Заюшка, вы уже отпировали? – Мамин голос всегда звучал озабоченно, особенно с работы. –Ты где сейчас?
– В автобусе. Домой еду.
– Мне звонили из бабушкиной больницы, просили приехать. Ты не могла бы заскочить? Я тут зашиваюсь!
– О’кей! Вовремя позвонила – как раз выходить! Пока!
– Только ее перевели на этаж выше. Она не на четвертом, а на пятом, последнем, 506 палата. – Мама улыбнулась, и голос ее потеплел: – Как и тебя, зайка! Ты тоже в последнем классе!.. Боже правый, у меня уже взрослая дочь!..
– Мам, я уж давно выросла, а ты все привыкнуть не можешь! – Девушка с удовольствием погладила белые шелковистые лепестки – несомненный признак ее взросления. – Все! Выхожу! Бай!
А куда же мне это чудо деть? – притормозила девушка, озабоченно оглядывая сокровище. Не часто современные парни цветы дарят. Ей, если честно, – никогда! – Не с розами же в больницу переться? Не праздник, не роды... Да и завянет, в воду ее надо... Может, заскочить быстренько домой, благо рядом, а уж потом к бабушке?.. Не! Пойду и похвастаюсь! Бабуля у меня суперская, ничего объяснять не надо!
Современный пятиэтажный кубик больницы был таким же невзрачным, как и привычная городская архитектура. Только широкие балконы с креслами на колесах, пандусы для «Скорых» да небольшой сад с широкими пологими дорожками немного отличали стариковскую лечебницу от современных окружающих ее многоэтажек.
Просторный лифт для каталок вознес девушку на пятый этаж, широкий коридор с выходившими в него распахнутыми дверями палат был пуст и гулок.
–  Бабуля? – Девушка негромко стукнула пальцами о косяк двери с номером 506 и осторожно сунула каштановую голову в проем. Внутри было тихо и полутемно из-за задернутой занавески, ограждающей постель пациента от чужих взоров. – Тук-тук! Ты тут?
За зеленой больничной занавеской угадывалась кровать с распоркой капельницы, и девушка шагнула туда. На широкой, небрежно застеленной кровати с приподнятым изголовьем неподвижно лежало грузное тело бабушки, до подбородка прикрытое смятой проштампованной простыней. Прозрачный мешок пустой капельницы чуть покачивался на сквозняке, видно, что за ней давно никто не следил.
Глаза больной были закрыты, седые пряди разбросаны по подушке, бледные губы сурово сжаты. Лишь редкие движения грудной клетки говорили о том, что неподвижно лежащий человек жив. Просто спит.
Зоя внимательно посмотрела на мерно поднимающуюся и опускающуюся грудь и аккуратно положила цветок на прикроватную тумбочку, чтобы не мешал. Спокойно перекрыла краник высохшей капельницы.  Поправила выпавшие из ноздрей зеленоватые трубочки от кислородного шланга. Бабушка уже долго лежала в этой больнице, внучка часто навещала ее, и этот простой присмотр был не внове.
Видимо, больная почувствовала движение у лица, потому что чуть приоткрыла глаза:
– Заюшка! – ласково прошептали бескровные губы, опухшие глаза с удовольствием оглядели ладную фигурку в модном пиджачке и коротеньких шортиках, высоко открывающих длинные стройные ноги. – Куколка!
– Это я с выпускного, бабуля! С девчонками отмечали!
– Последний класс! – выдохнули узкие губы. – Я еще помню, как в детский сад тебе брючки шила, ночью, вслепую... Дома-то все спали, боялась свет зажечь, разбудить... Сказали, в юбочке нельзя. Только в штанишках...
– Видишь, с тех пор так в них и бегаю, – рассмеялась внучка. – Какие короткие стали!
– А роза откуда? – Подслеповатые глаза покосились на тумбочку. – На выпускном раздавали?
Во дает! Прям супербабка! Все замечает! – подивилась девушка и неожиданно для себя смутилась:
– Нет, бабуля, это парень один подарил... Подарил и убежал, прикинь! Смешной какой!
Бескровные губы тронула мудрая улыбка сфинкса:
– Начало всех начал!..
– Вот еще, бабушка, глупости какие! Придумаешь тоже!.. Ничего тут нет... Просто один класс закончила, в новый перешла! И, прикольнись, как и ты – с четвертого этажа на пятый переехала! И тоже последний! У нас классная новая будет, у нее кабинет на пятом этаже, туда теперь на собрания ходить. Верхотура какая!
– Это ещё не последний этаж, – выдохнула бабушка. – Следующий выше!
– Нет, бабуля! – Твердо произнесла девушка, подумав, что бабка, конечно, – супер, но мозгами путаться стала. – Выше – только крыша!
– Для кого – как... – невразумительно ответила бабуля и почему-то вздохнула. Ее голос понемногу слабел, так что приходилось прислушиваться, и часть слов Зоя разобрала только по движению губ.  – На самом деле крыши нет. Знай это! Ни у кого! У тебя после университет будет, он-то повыше школы, у мамы твоей еще сколько над головой... Вот и роза эта – новый этаж, выше крыши... И у меня тоже... Устала я... Принеси-ка мне, зайчонок, кофе...
– А тебе можно? – засомневалась внучка, вслушиваясь в невнятное бормотанье. – Тебе ж только цветочные чаи разрешали пить! Без кофеина! Специально за травами на базар гоняла!
– Мне теперь все можно, зайка моя, – выдохнула старушка. – Принеси...
Спросить медсестру, можно ли ей? – размышляла девушка, оглядывая коридор в поисках персонала. Где-то далеко бубнили неясные голоса. – Черт! И нет никого! Обед, что ли,  у них? Или пересменка? Ладно, разведу водой побольше, больничная бурда и так желудевая.
В этом заведении кофейные автоматы стояли рядом с лифтами, это Зоя хорошо выучила. Но на пятом этаже его не было, и девушка спустилась на четвертый. Приготовив самый слабый напиток, она дополнительно разбавила его холодной водой и чуть пригубила – не горячо ли?
– Младенцам можно давать! Грудничкам! – успокоилась хитрая внучка. – Ни кофеину, ни сахара, один вкус и запах! Для больных – в самый раз!
Очень довольная, она вернулась на пятый этаж, но, впорхнув в палату, замерла у входа. Что-то неуловимо изменилось. Она даже не поняла – что именно, только нутром почувствовала... ощутила себя словно в дурном сне. За время ее отсутствия в палате произошло что-то... что-то, неподдающееся осмыслению...
Застыв у двери, девушка крепче сжала теплый стаканчик, словно он мог защитить ее от неминуемой напасти. Настороженно обвела глазами каждый закуток. Что не так? Где?
Грузное тело так же неподвижно лежало на кровати. Зелеными волнами колебалась на сквозняке занавеска. Чуть раскачивался пустой мешочек из-под раствора. Темные полоски полуприкрытых глаз поблескивали сквозь опухшие веки. Кислород с сиплым звуком струился по прозрачным трубкам, и в такт ему чуть поднималась грудная клетка больной. Как полчаса назад, когда она вошла в палату. Но что-то было не так... Что? Свет померк? Роза потускнела?
Девушка неслышно поставила бумажный стаканчик на тумбочку, рядом с живой белоснежной розой и тихонько позвала:
– Бабуль! Спишь?
Что она увидела, а точнее – не увидела – в родном облике? Почему вдруг, наклонившись и вглядевшись в блестящие полоски глаз, отпрянула от такого привычного лица – провалившегося рта, морщинистых щек, набухших век? Облика, который знала и любила с колыбели?
Перед ней была оболочка. Только тело, в котором раньше жила бабушка, бабуля, родная. Души не стало. Остался лишь ее футляр.
Словно выключили свет, ясным пламенем освещавший человека изнутри. Будто угас внутренний светоч.
Как же так? – в смятении думала девушка. – Ведь душу никто никогда не видел, миллионы ученых искали – не нашли, тысячи опытов проделали, чтобы обнаружить, и – нет! Нет ее! Но как же нет, если вот, у всех на глазах – что-то крохотное вынули из человека, и остался безжизненный организм, совсем другой даже внешне! Без невидимого и неуловимого кусочка паззла рухнула вся мозаика, именуемая человеком! Это непостижимо, не укладывается в голове, не умещается в сознании!
Где есть Человек? Внутри или снаружи? И что есть Человек?
Куда девается огонек от потушенной свечки? Является ли восковой стержень свечой, если нет огня?
Плохо понимая, что делает, Зоя еще раз всмотрелась в неясные тени, выступившие на впалых щеках, на колеблющуюся от ветра простыню, укрывающую недвижное тело, на темные полоски глаз между сморщенными веками. Бессознательно протянула руку и, внутренне замерев, провела ладонью по холодеющему лбу. Податливые веки опустились, глаза послушно закрылись.
Зоя отступила от кровати, в которой уже не было ее бабули, и посмотрела вверх, на потолок, словно ее окликнули оттуда.
– Вот ты и перешла на этаж выше... – прошептала потрясенная девушка. – Воистину, крыши нет.
И положила угасшую розу на неподвижную грудь.