Эхо зимнего сада Глава 24

Начало здесь http://proza.ru/2025/06/25/1725

Тем временем Фишера-Тумчинского, наблюдающего за разговором Адольфа с ребёнком, всего внутренне передёрнуло.

«Чёрт бы побрал этого мерундийского барона с его снобизмом и фамильной честью! – думал он. – И зачем я вообще втянул своего сына в свой дурацкий шпионский спектакль?!»

А план тайного агента берменгевской разведки, собственно, состоял в следующем. Поскольку начальство требовало от него, чтобы он обязательно пробился и стал своим в самой высокой верхушке мерундийской знати, и для этого породнился с фон Штауффенбергами, сошёлся близко с теми из них, кто занимал высокие государственные посты и получал от них нужную своим информацию на регулярной основе, а в роли Жуана Алвеса это никак не получалось, агент берменгевской разведки просто сменил свою шпионскую личину на адвоката-англичанина и добивался, собственно, того же самого при содействии Алберта Эддоуса. А последний, разумеется, был его сообщником, а вовсе никаким не консультантом, тем более – не англичанином. С Кларой Тумчинский уже тоже обо всём договорился ещё в тот день, когда беседовал с ней на скамейке в парке. Жена, конечно же, узнала своего мужа и во всём поддержала его планы, согласившись действовать против своего брата. Впрочем, так было всегда – она во всём потворствовала своему тайному супругу, всё оказалось предсказуемо.

Далее по плану следовало сватовство и свадьба, после которой «большой специалист в юриспруденции» по протекции Адольфа вполне мог заслужить доверие своих новоиспечённых родственников, оказывая им «юридические услуги» не без шпионской выгоды, разумеется. И, конечно же, барон с радостью выдал бы свою сестру замуж за своего нового друга, ведь на более лучшую партию для Клары, чем адвокат-англичанин, он вряд ли мог надеется с репутацией своей, совсем не считающейся с мнением света, незадачливой и опозорившей себя по полной программе сестрицы. К тому же Адольф и сам считал, что его подопечной, как можно скорее нужно подобрать достойного супруга, дабы пристроить её под надёжное покровительство с её-то меланхоличным складом характера, странностями и неврастенией, и даже настаивал на этом, о чём и поведал в одном из своих разговоров Эддоусу. А раз сестре срочно нужен муж, кто может быть более достойным, чем человек во всём поддержавший семью барона в трудные дни и в тяжёлых обстоятельствах? И чем больше Адольф фон Штауффенберг злился на Жуана Алвеса, тем более привязывался в Вильгельму Фишеру, чувствуя в нём необходимость и ощущая свою перед ним зависимость. Так шпион и сумел все свои промахи превратить в победы, только вот не понимал до поры до времени, что, затягивая в ловушку другого, попадает в неё сам. 

Ну, а Тео, общий сын Клары и Тумчинского, просто ускорил бы процесс воссоединения супругов через новую свадьбу с тем же женихом, кстати, но только с другим его именем и в другом обличии. Ведь барону же как-то нужно было узаконить племянника, потому он вряд ли стал бы тянуть с бракосочетанием, если бы вдруг подвернулся для Клары подходящий жених. А он и подвернулся бы – и этот жених был Вильгельм Фишер, конечно же.

И вроде бы всё шло гладко и маленького Теодора уже привезли, чтобы познакомить с родственниками. Однако глядя на брезгливое лицемерие барона по отношению к племяннику, Тумчинский, как нежный отец, буквально-то и психанул. И уж, конечно, как можно было любящему родителю наблюдать такую омерзительную сцену, что произошла на его глазах в гостиной? Какое-то время тайный агент пытался сдержать себя, но потом окончательно взорвался, схватил ребёнка на руки, опрометью выскочил из комнаты и покинул негостеприимный дом сразу же, кстати, после фразы барона о том, что он намерен со всей решительностью выбивать «дурь» из головы мальчика.

«Нет, - думал Тумчинский, - К чёрту все эти шпионские дела! Прочь отсюда! И зачем я привёз сына к этим спесивым баронам? Тео для них чужой, а для него всё в этом логове мерундийских самодуров чужое. Мой сын и так настрадался без матери, редко видя отца, будучи брошенный на руки дурных нянек. Ещё не хватало ему жить в богатом доме из милости, где все его станут любить только из жалости и потихоньку ненавидеть в глубине своей души, стыдясь при этом самих же себя».

Думая так, Тумчинский сел в карету, держа маленького Теодора в своих объятьях.

- Куда ехать прикажите, сударь? – спросил кучер.

- Куда глаза глядят, только бы подальше отсюда! – рявкнул на это шпион. 

Кучер, подумав немного, привёз своего пассажира к дому, где лже-адвокат некогда остановился на постой и проживал до сего времени. Но только приехав в меблированные комнаты, где квартировался, Тумчинский тут же собрал свои вещички, взял ребёнка и отправился за сорок миль от Мюседа в другой город на железнодорожный вокзал, где и купил билет до Парижа. Впрочем, ему было всё равно куда ехать, лишь бы подальше от всех. Он совсем не бежал от мерундийских баронов. Да и зачем? Фон Штауффенберги ведь всё равно пока ничего не поняли. Тумчинский опрометью бежал от своих соратников-шпионов, которые затянули его в такую омерзительную игру, что он сам уже был не рад своей в ней победе, поскольку победа эта весьма противоречила его личным интересам.

«Ну ордена, медальки, титулы, деньги и благодарности высокопоставленных особ в своей родной Берменгевии я, может, и заработаю на этом деле, - думал про себя шпион. - А вот сына безвозвратно потеряю. И зачем мне тогда такая шпионская игра и все ордена, медали и титулы?»

С такими мыслями нежный отец с Тео на руках и оказался на железнодорожном вокзале – типичном транспортном узле конца XIX века. Мы же перенесёмся за ними и попытаемся представить себе Европу в эпоху пара, гравюры и грации, вступив на перрон железнодорожного вокзала тех времён. Перед нами – живописная сцена – станция в золотом свете подступающих сумерек. Густой пар вьётся ленивыми облаками над стальными исполинами — локомотивами, чьи кузова блестят в отблесках ламп газового освещения. Сквозь гул голосов и визг тормозов раздаются выкрики носильщиков: «Париж, Лион, Марсель — вот ваш поезд, господин хороший!»
Женщины в платьях с турнюром и кружевными зонтиками ступают по платформе, сопровождаемые галантными кавалерами в цилиндрах и расстёгнутых пальто. Их силуэты отражаются во влажной мостовой, а аромат свежего табака и французского одеколона смешивается с запахом раскалённого железа. Часы над арочной крышей вокзала — чёрные, с золотыми римскими цифрами — отсчитывают минуты до отправления. В киоске за витриной — газеты, развёрнутые на заголовках: «Телефон — изобретение века! Эдисон подарил миру грандиозные возможности!»
И вот приближается поезд. Кованые вагоны с деревянными отделениями, мягкие плюшевые сидения, зеркала в латунных рамах — всё это готово принять в дорогу купцов, писателей, влюблённых. У окна сидит дама, в руках её томик Бальзака. Это фантастическое путешествие — балет эпохи, где каждый пассажир становится героем своего романа, а каждый вокзал — театральной сценой.

И вот уже купе для избранных – бальный зал на колёсах. Любого, кто туда входит, сразу же окутывает тишина роскоши, словно шёлковый палантин. Обивка кресел — из бордового бархата, бархат такой густой, что, коснувшись его, кажется, пальцы тонут в века. Латунные подлокотники сияют, отполированные до зеркального блеска, и отражают хрустальные отблески маленькой люстры под потолком.
Стены отделаны инкрустированным деревом — красное дерево, украшенное тонкой резьбой: тут — сцены охоты, там — греческие мотивы. На полках — книги в кожаных переплётах, а на столике у окна — серебряный сервиз с парящей чашкой даржилинга, декоративного элемента, выполненного в виде топиария-дерева счастья. Рядом — миниатюрная ваза с жасмином, словно напоминание, что элегантность требует не только формы, но и аромата. Занавески тяжёлые, шёлковые, с золотой вышивкой. Они слегка колышутся от движения поезда, скрывая от взора пейзаж, где вечер скользит по холмам с таким же изяществом, как пассажиры по салону.

И вот поезд мчится. Маленький Теодор пристроился у окна, с восхищением глядя на то, как за его стеклами в тёмном цвете наступающей ночи мелькают обворожительные огни, а потом кроха под убаюкивающий стук колёс постепенно заснул. Отец же переложил его на мягкий диван и накрыл одеялом. Ну, а после шпион уселся за письменный стол, взял авторучку-перо и бумагу и начал сочинять при свете ночной лампы рапорт об увольнении.

«Начальнику канцелярии секретных дел при военном министерстве государства Берменгевия Светлейшему князю Зареченскому от Вальдемара Тумчинского, тайного агента по особым поручениям чрезвычайной важности», - начал писать он.

- К чёрту конспирацию! – пробормотал шпион в нервном возбуждении, - На первой же подходящей станции просто брошу письмо в почтовый ящик – и всё! Поминайте меня, как звали! Понятно, что, если бы сделал я всё, как полагается, никто бы не принял моей отставки. Так бы они меня и отпустили бы! Но я и спрашивать никого не стану. Скроюсь подальше с сыном, чтобы меня никто не нашёл. Вот и все дела! Впрочем, конечно, на конверте укажу конспиративный адрес, а то на почте письмо вскроют обязательно желающие выслужиться перед местной тайной полицией почтовые доносчики.

«Сим удостоверяю, - далее писал он, - что ухожу в отставку по собственному желанию в связи с…, - шпион на секунду задумался о том, какую указать причину.
- Напишу, пожалуй, так: «в связи с состоянием моего здоровья», - бормотал он. – Нет, лучше «по семейным обстоятельствам»… Нет, так и напишу: «поскольку категорически не согласен с тем, чтобы моего сына использовали, как инструмент в шпионских играх». Всё! Чего церемониться-то? Пусть знают. На этом и закончим… Число и подпись.   

Продолжение следует