Онегин. Глава 4. Любите самого себя

Главное событие в этой главе: Онегин отвечает Татьяне. Здесь также описана его жизнь в деревне и посещение Ленского, передающего Онегину очередной «вызов»: приглашение на именины Татьяны.

Глава начинается со строфы номер 7, первые 6 опущены. Текст устроен так, что читатель должен  возвращаться к уже прочитанным строфам раз за разом,  чтобы уловить связь между общими  рассуждениями в этих строфах и событиями в романе, с письмом Татьяны, отношением к нему Онегина и рассказчика. 


Строфа 7 (первая строфа в этой главе). Чтобы понять строфу, нужно понять, кто говорит и что сообщается. Единственное личное местоимение здесь «мы».  Но кто это «мы»? Вот как она начинается:

Чем меньше женщину мы любим,
Тем легче нравимся мы ей
И тем ее вернее губим
Средь обольстительных сетей.


Речь идет от лица мужчин вообще. Мужчины причисляются к «губителям» , а женщины — к жертвам. Такова была точка зрения века.  Говорящий осуждает свой пол за злоупотребление женской наивностью. Предполагалось, что женщины отличаются врожденным  слабоумием («поражение интеллекта, в результате которого у человека снижается способность понимать связь между окружающими явлениями, утрачивается способность отделять главное от второстепенного, утрачивается критика к своим высказываниям, поведению.»).  И, поэтому, их надо жалеть.

Можно предположить, что говорящий раздумывает о письме Татьяны, которая предлагает себя в жены Онегину ни с того, ни с сего.  Была Татьяна жертвой «обольстительных сетей»? «Сетей» не было. Скорее, это говорящий не понимает происходящего.   Онегин не нравился ей, ей нравилось его положение как светского богатого человека.

Мысль продолжается рассуждением о разврате. С точки зрения говорящего воспользоваться увлечением нелюбимой женщины   было бы низко. Вполне благонамеренное рассуждение. Тем более, что и женщина не была увлечена им как личностью.

Но рассуждать  об этом было неприлично, некрасиво.  Прилично было осуждать мужчин и жалеть женщин. Это примерно как сейчас в США: нельзя говорить ничего плохого про чернокожих, это неприлично; считается, что каждый из них — жертва несправедливости и коварных белых. 

Лотман заметил, что первые строки строфы 7 — почти точная цитата из письма Пушкина к младшему брату.

Строфа 8.  Продолжаются рассуждения предыдущей строфы, личных местоимений  вообще нет. Здесь говорящий рассуждает об отношениях с женщинами которые вести «скучно». Скучно  «лицемерить», вести банальные разговоры с известными всем  «уверениями» и «разуверениями», «возражениями». Дальше он перечисляет, что именно  в отношениях с женщинами  вызывает особенную скуку:

… угрозы,
моленья, клятвы, мнимый страх,
записки на шести листах,
обманы, сплетни, кольца, слезы,
…

Здесь легко заметить намек на события романа. «Записки на шести листах» - это явная ссылка на то письмо, о котором идет речь в предыдущей главе. Список утомительных женских привычек также основан на   письме Татьяны:  «угрозы» («рассудок мой изнемогает и молча гибнуть я должна»), «моленья» («твоей защиты умоляю»), «клятвы» («то воля неба, я твоя»), «мнимый страх» («...меня презреньем наказать»).

 Дальше говорящий упоминает «обманы».  Обман тоже можно найти в письме Татьяны:  это «газлайтинг», попытки  внушить Онегину, что их встреча произошла совсем не так, как он это помнит.

Здесь также нет и намека на осуждение женщин, которые навязывают «скучные отношения». Говорящий сожалеет о необходимости лицемерить, он не подозревает о возможности просто обругать навязчивую женщину и потребовать, чтобы она отстала, например.  Таковы были правила поведения человека света.

Строфа 9. Строфа начинается:

Так точно думал мой Евгений
Он в первой юности своей
Был жертвой бурных заблуждений
И необузданных страстей.

Наконец мы узнаем: Онегин так думал.  Но рассказчик   не выражает своего несогласия, отчуждения от этого текста. По стилю этих строф нельзя определить, принадлежит эта речь рассказчику или Онегину.  Нет изменения стиля между строфой 9 и предыдущими двумя. Это значит, что в предыдущих строфах рассказчик  присоединяется к Онегину в его оценке этих дамских трюков.

Намеренное объединение  Онегина с рассказчиком в строфах 7-8 дает читателю еще один намек на действительное отношение рассказчика (и Пушкина) к Татьяне и ее письму. Мы также можем догадаться, зачем Пушкину понадобился эзопов язык в его повествовании о Татьяне: вместо того, чтобы прямо написать, что он о ней думает, Пушкин использует чрезмерную лесть, притворное сочувствие Татьяне. Другими словами, он «лицемерит». Считалось, что женщина, которая заявляет о своей влюбленности, – права, она -- жертва. Её нельзя осудить! Вариант, что она лжет, обычно не рассматривался. Ни Пушкин, ни Онегин не могли нарушить это табу.

 Дальше рассказчик продолжает говорить об Онегине, но и здесь понятно, что он говорит и о себе тоже. Посмотрим на выражение «был жертвой бурных заблуждений и необузданных страстей».  «Необузданные страсти» скорее характеризуют Пушкина, а не уравновешенного Онегина. Я рискну предположить, что мы имеем здесь дело с коллективным персонажем Онегин + рассказчик. В Главе 8 рассказчик явно объединяет себя с Онегиным в противопоставлении обществу, где флирт считался подходящим занятием для молодого человека.

Посмотрим на последние строки этой строфы:

Желаньем медленно томим,
Томим и ветреным успехом,
Внимая в шуме и в тиши
Роптанье вечное души,
Зевоту подавляя смехом:
Вот как убил он восемь лет,
Утратя жизни лучший цвет.

Персонаж никогда не был увлечен флиртом до самозабвения. «Зевота», «смех», «томленье желаньем» и «томленье успехом» сменяли друг друга. И все это время персонаж внимал «роптанье вечное души». Душа этого персонажа (Онегин + рассказчик) осуждала его. Поэтому последние строки об «убийстве» «восьми лет» не являются осуждением этого персонажа со стороны, это самоосуждение, это — голос совести, сожаление. Это сожаление еще более ясно показано в  восьмой главе («Но грустно думать, что напрасно Была нам молодость дана...»), где рассказчик явно объединяет себя с Онегиным.

Здесь мы впервые узнаем, что вызвало отказ Онегина от светской жизни и переезд в деревню: «Роптанье вечное души».  У Онегина была вещая душа, к которой он был способен прислушиваться, поэтому ему было тошно лицемерие. Мы не замечаем никаких  признаков  общения с вещей душой  у Татьяны или у Ленского: вместо  интроспекции  у них есть самолюбование.

Я хочу обратить внимание на схожесть начала первой главы и начала четвертой главы. Первая глава начинается с внутреннего монолога Онегина. Но мы узнаем, что это не речь рассказчика, только из второй строфы.  Здесь также: сначала идет внутренний монолог Онегина, и атрибуция следует только потом.

 Пушкин деликатно побуждает нас сравнить эти два рассуждения Онегина: в обоих случаях речь идет о лицемерии, которое диктуется правилами приличия. В обоих случаях Онегин недоволен правилами, но он их не нарушает, хотя и там, и здесь это «скучно».


Строфа 10. «В красавиц он уж не влюблялся, А волочился как-нибудь..» Флирт  сравнивается с карточной игрой: и то, и  другое — приличное, одобряемое обществом  времяпрепровождение, способ занять себя чем-нибудь. Это также подчеркивает формальный, рутинный характер флирта. Эта строфа написана в том же стиле, что и предыдущие в этой главе. Очевидно, что разочарование Онегина во флирте как основном роде занятий связано с ничтожностью этого времяпрепровождения по мнению рассказчика. 

Строфа 11. После всех рассуждений о скуке женских  хитростей, ритуальных ухаживаний, длинных писем  эта строфа начинается неожиданно: «Но, получив посланье Тани, Онегин живо тронут был», как если бы все предыдущее ее не касалось. Но так ли это? 

Здесь рассказчик по-прежнему говорит об Онегине. Но здесь происходит резкое изменение стиля, появляется книжная, устарелая лексика: «чувствий пыл старинный», «доверчивость души наивной». Рассказчик передает речь Онегина, который подлаживается к словарю Татьяны, готовясь говорить с ней на одном языке, поддакивать ей, то есть, он готов  «лицемерить» именно так, как это описано в строфе 7

Но обратим внимание на строки в это строфе:

И вспомнил он Татьяны милой
И бледный цвет и вид унылый;
И в сладостный, безгрешный сон
Душою погрузился он.

«Бледный цвет и вид унылый» - это насмешка над Татьяниными строками:

Ты чуть вошел, я в миг узнала,
Вся обомлела, запылала.

Онегин заметил, что Татьяна в письме лжет,  пытается внушить, что он не видел того, что он видел. А «Сладостный, безгрешный сон» - это насмешка над страстным тоном письма, попыткой эротически увлечь Онегина.  Под видимой лестью Онегина Татьяне в этой строфе скрывается его насмешка и над письмом, и над необходимостью объясняться с Татьяной.

В анализе строф 7-11 я обращала внимание не только на то, что сказано, но и как сказано, замечала  изменения стиля и отсутствие этого изменения,  отмечала намеки на содержание предыдущих глав, которые позволяют понять отношение Онегина и рассказчика к Татьяне. 

А теперь представим себе читателя, который, главным образом,  старается разобраться в сюжете про Онегина и Татьяну. Для этого читателя строфы 7, 8 не связаны с содержанием романа, не несут никакого полезного содержания, добавлены для красоты. Строфы 9, 10 - это повествование рассказчика о юности Онегина, где говорится о его цинизме и охлаждении, где  Онегин осуждается. Зато строфа 11 понимается как сообщение, что  Онегин был очарован  Татьяной и ее письмом, несмотря на его охлаждение. То есть, он увидит начало Главы 4  как лестное для Татьяны и нелестное для Онегина. Таково неизбежное следствие  использования эзопова языка, «лицемерия» рассказчика и Онегина  в том, что касается Татьяны.

Строфы 12 - 16 передают монолог Онегина при его встрече с Татьяной.
Интересно, что встреча начинается с двухминутного молчания. Представим себе: Онегин и Татьяна стоят напротив друг друга, молчат. Татьяна смотрит в сторону, как обычно, как будто она тут не при чем. Видимо,  Онегин ожидал некоторого интереса к своей персоне, он его не дождался. В конце концов Онегин произносит странную фразу: «Вы ко мне писали, не отпирайтесь»

Дальше Онегин делает то, что положено, по его мнению: лицемерит.  Он говорит, что он ее недостоин. Он уже стар: «Мечтам и годам нет возврата». Но если бы он захотел жениться, тогда, конечно! Он бы ее выбрал, как идеал. «Того ль искали вы чистой, пламенной душой...». Советует ей «властвовать собою». Другими словами, он говорит с ней так, как будто он поверил ее письму.

Единственная фраза, которая слегка выдает его подлинное понимание  смысла письма,  это «Так видно Богом суждено, полюбите вы снова...». Она-то утверждала, что она знает волю Бога, потому что у нее были виденья! И эта воля состоит в том, что он должен на ней жениться! Не поверил ей Онегин.  Может быть, Татьяне это не было важно: главное, что он вел себя, как будто поверил.

Онегин делает то же, что и рассказчик:  вторит Татьяне, говорит то, что она думает о себе.

Строфа 17. «Пошли домой вкруг огорода», «явились вместе». Это — маленькая победа Татьяны.

Строфы 18- 19. Строфа 18 начинается:

Вы согласитесь, мой читатель,
Что очень мило поступил
С печальной Таней наш приятель…

Эта строфа содержит вопрос, который у читателя мог бы не возникнуть. Кажется, что Онегин поступил так, как честь требовала.  Мы заметили, что рассказчик сочувствует Онегину.  Понятно, что он сам был в этом положении. Скорее всего, он тоже лицемерил, как он лицемерит, говоря о Татьяне в этом романе. Но согласен ли он с тем, что лицемерие — это правильное решение в данном случае?

Рассказчик не дает ответа. Есть основания для сомнения.  Татьяна захотела выйти замуж за незнакомого ей  человека, написала ему лукавое страстное письмо, изобразила чувства, которых у нее не было.
Онегин  знал, что письмо не искренне. Тем не менее, как всегда, он отказался дать моральную оценку ее поведению. Притворяясь, что верит ей,   считает ее идеалом, даже любит «любовью брата»,  Онегин поощрил ее  продолжать эту игру, где все слова и чувства обесцениваются. Поступок Онегина бескорыстен, он не на стороне зла, но, фактически, он поощрил зло.

 Дальше начинается неожиданное отступление о друзьях вообще. Друзья бывают  опасные. Пушкин намекает на известную его близким историю о некоторых его коварных друзьях.

Строфы 19 -22.  Речь продолжается рассуждениями о родных и «нежных красавицах». Нельзя на них полагаться. «Кого же любить?», иронизирует рассказчик? И тут же отвечает: «Самого себя». Это рассуждение кажется проповедью эгоизма, но Пушкин здесь только говорит, что надо на себя рассчитывать. Он не говорит, что никого больше любить не надо. Это рассуждение по стилю могло принадлежать Онегину. Оно могло принадлежать и рассказчику, поскольку оно ссылается на биографические истории Пушкина. Пушкин показывает здесь еще раз близость Онегина и рассказчика.

Строфа 23.
Что было следствием свиданья?
Увы, нетрудно угадать.
Любви безумные страданья
Не перестали волновать
Младой души, печали жадной.
…

Речь идет о Татьяне, конечно.  Татьяне нет смысла останавливаться: Онегин вступил в игру по предложенным правилам.

Стиль повествования здесь напоминает  народный «жестокий романс».  Из Википедии: « жестокому романсу присущ экзотизм, стремление к смакованию жестокости, мелодраматизм и трагическая концовка… , присуща ориентация на книжную поэзию, тем не менее страсти здесь чрезмерны.»

В конце строфы рассказчик всхлипывает:

...Надо мне скорей
Развеселить воображенье
Картиной счастливой любви.
Невольно, милые мои,
Меня стесняет сожаленье:
Простите мне, я так люблю
Татьяну милую мою.

Рифмы «любви — мои»,   «люблю — мою» - это ассонансные рифмы. Такие рифмы очень редко встречаются у Пушкина, и часто встречаются в народной поэзии.  Возможно, это также намек на народный жестокий романс.
Говоря о своей утрированно — демонстративной любви к Татьяне, рассказчик всегда выглядит как раешник. Но здесь я впервые заметила, что он использует приемы народного стиха.


Строфы 25 - 30. Строфа 25 начинается:

Час от часу плененный боле
Красами Ольги молодой,
Владимир сладостной неволе
Предался полною душой.

Ленский «плененный» в «сладостной неволе», но его душа не возражает.

Речь идет о добровольной несвободе.  Мы заметили в начале третьей главы, что Ленский привык к незатейливым разговорам деревенской публики: «Милее мне домашний круг», говорил он Онегину. Видно, что его привычки и вкусы все больше сближаются с вкусами семьи Лариных и «всех». В строфе 27 подробно рассказывается, как он украшает альбом Ольге. Комментарий Лотмана к этим строфам исчерпывающий, на мой взгляд:. рисунки Ленского в альбоме Ольги  входили в  стандарт оформления альбома провинциальной барышни, являлись приличными общепринятыми аллегориями. Вот как Лотман комментирует рисунки Ленского в альбоме.

Лотман:
--------------
«Надгробный камень, храм Киприды»  – аллегорический рисунок «Любовь до гроба»;
«или на лире голубка» - лира — символ поэзии, голубок — птица богини любви Венеры.
-------------
Ленский делал  Ольге «красиво».

Строфа 31. Стихи Ленского, посвященные Ольге,  искренни,  «полны истины живой», говорит рассказчик без малейшей иронии.  Такова любовь!

Строфы 32 — 35. Отступление, где рассказчик вдается в литературные полемики его времени. Жалуется, что никто вокруг него его поэзией не интересуется,  он «душит трагедией» соседа и пугает уток на озере (эта глава была написана в ссылке в Михайловском). Роман написан как бы для узкого круга «своих», маленького литературного салона, товарищей, которые разделяют вкусы и интересы Пушкина и знают его лично. Остальные должны свыкнуться с ролью посторонних, непосвященных.


Строфы 36 — 49 описывают времяпрепровождение Онегина в деревне летом.

Прогулки, чтенье, сон глубокий,
Лесная тень, журчанье струй,
Порой белянки черноокой
Младой и свежий поцелуй…
…
Вот жизнь Онегина святая
…
Забыв и город, и друзей,
И скуку праздничных затей.

Онегин перестал скучать, по крайней мере летом. Можно понять, что летом Онегин и  Ленский не встречались.


Строфы 40 — 42 Наступает зима!

Строфы 43, 44 Занятия Онегина зимой, дома.
У Онегина есть выбор: читать или проверять расход. Упоминаются книги Прадта (исторические воспоминания) и Вальтера Скотта (исторические романы), которые зимой мог читать Онегин. Онегин также играет на бильярде сам с собой. А вечером «перед камином стол накрыт». Евгений не обедает, ждет. «Вот едет Ленский… Давай обедать поскорей!». 

Кто говорит «Давай обедать поскорей», Онегин или Ленский? Создается впечатление, что Ленский приезжал на обед к Онегину как в ресторан, каждый день, и Онегин без него не садился обедать.

Строфа 45. Описывается роскошный обед у Онегина, утонченные предпочтения знатока - рассказчика к определенным винам.

Строфа 46. Продолжаются рассуждения о том, какие вина рассказчик предпочитает. Даются образные сравнения для отдельных вин. Еще одна строфа только «для своих» .

Строфа 47. Друзья курят трубки после обеда, продолжают еще пить какое-то вино.

Строфа 48. Только теперь начинается беседа. Онегин как хозяин задает приличный вопрос: «Ну, что соседки…?». Ленский требует: «Налей еще мне пол стакана»: «… похорошели у Ольги плечи, что за грудь, что за душа». И кстати, «Ты к ним на той неделе зван».

Строфа 49. Беседа продолжается. Онегин удивлен, получив официальное приглашение на именины Татьяны, которой он отказал. Он пытается возражать: «Но куча будет там народу,  и всякого такого сброду...». Ленский отвечает: «Своя семья». Тем самым он как бы включает и Онегина в «свою семью», намекая на его  роль как потенциального жениха Татьяны. Настаивает, что у Онегина нет причины отказаться,  и как бы уже нет выхода.  Ленский думает, что он может контролировать Онегина.

Заметим, что эта  беседа не имеет ничего общего с раскованными дружескими беседами Онегина и Ленского из глав 2, 3. Им как бы уже не о чем разговаривать. Здесь Ленский ведет себя как хозяин, он доминирует, подавляет, действуя в интересах семьи Лариных и «всех». Онегин, в основном, молчит.

Строфа 50. Зловещая строфа, предвещающая несчастья для Ленского: «Он весел был». Здесь впервые упоминается выражение «мой бедный Ленский», которое впоследствии станет рефреном.

Строфа 51. Еще одна зловещая строфа: «Он был любим… По крайней мере Так думал он».

Стократ блажен, кто предан вере,
Кто, хладный ум угомонив,
Покоится в сердечной неге,
Как пьяный путник на ночлеге.

Ленский сравнивается не просто со спящим, но с пьяным спящим. Да и спит-то он не дома, а где-то в пути, в чужом, незнакомом месте.  Ленского ждет жестокое  пробуждение и отрезвление.

Я здесь хочу коснуться двух тем из тех, которые раньше обсуждались: тема скуки Онегина и тема самосознания, как они развиваются в этой главе.

Письмо Татьяны вызвало рассуждения Онегина (и рассказчика) о женских попытках манипулировать, и о необходимости лицемерить в ответ. И то, и другое «скучно».  Зато жить в одиночестве  в деревне, где можно наслаждаться природой и радоваться жизни,  не скучно. Это подтверждает мое наблюдение, что скука Онегина выражает его отвращение к пошлости общения с пошлыми, навязчивыми людьми. То же ощущение скуки, тоски было у Онегина, когда он возвращался с Ленским после знакомства с Лариными.

Тема самосознания звучит явно по отношению к Ленскому. Он сравнивается со спящим пьяным путником. Самосознания у него нет. Вместо этого у него появилось осознание своего места среди  «всех», в их иерархии.  Он уже чувствует себя важным членом общества, и доволен своей судьбой –  прямо перед тем, как быть убитым своим другом и быть забытым своей невестой.

Тема самосознания перекликается с новой темой, которая заявлена в этой главе, тема любви к себе. Мир романа «Евгений Онегин» - это холодный, равнодушный  мир, где дружба фальшива, любовь  - или имитация или «опьянение». И даже родственники равнодушны друг к другу. Что же значит совет:  «Любите самого себя»? Татьяна и Ленский любят иллюзии о себе. Они терпят поражение в жизни. Любовь к самому себе имеет смысл, когда человек знает себя, когда он слышит голос своей души, так можно понять Пушкина.