Участковый и нечисть

   Над рекой густело серое небо, затягиваясь тяжелыми тучами. Сквозь трещины облаков едва пробивался оранжевый свет уходящего солнца. На берегу узкой реки сидел местный абориген Толян, безжизненно уставившись в поплавок. Места тут всегда были рыбные – хоть кидай пустой крючок на нитке, все равно что-нибудь да поймаешь. Вот и Толян запасался закуской на грядущие застолья с друзьями-соплеменниками. Помятое, ржавое ведерко, наполненное мутной водой, содрогалось от ударов обреченных рыб – нескольких окуньков и пары толстолобиков, лишь догадывающихся о своей участи закуски.
   Выдернув последнюю на сегодня рыбешку, он метнул ее в ведро – к остальным обреченным. Собрав свое скромное снаряжение, Толян направился домой по вытоптанной тропинке. Впереди ждал подъем на холм, где небрежно раскинулись домики его родной деревни.
   Идя, Толян что-то напевал себе под нос, ни о чем особенно не думая. Как вдруг, краем глаза заметил движение. Сквозь заросли кустарника, как заправский вор, пробиралась знакомая полоумная бабка. На его громкое приветствие Толяна она даже не отреагировала. Бабка, мягко говоря, была вовсе не в трезвой памяти и точно не здравом уме. И давно уже – лет десять как. Все шныряла ночами к реке, да что-то таскала в небольшом узелке.
   Вот тут-то любопытство Толяна дало ростки, из которых порос хитроумный, хоть и уголовный, как и его прошлое, план: выяснить, чем же живет эта сумасшедшая старуха и что гонит ее ночами бродить по лесу.
   Ускорив шаг, Толян направился дальше. Только уже не домой.
   Положив на земли удочку с ведром, он ловко перемахнул через низкую ограду. Не без труда конечно – здоровье-то уже не то как раньше. И, крадучись, направился к косому от времени домику. Никакого замка на двери не висело, а ржавые петли даже не скрипнули – что даже удивительно.
   «Не узнаю, чем живет, может хоть самогона найду» – подумал Толян, сглотнув слюну.
   Сама старуха была, конечно, чокнутая, но самогон делала отменный. На чем и имела небольшой доход, позволяющий раскрасить одинокую старость Любой уважающий себя местный алкоголик, дергано кивая головой, уверенно хвалил бабкин самогон – рекомендовал его всем, кто спрашивал, и даже тем, кто не спрашивал.
   Убранство избы Толяна не впечатлило – в таких местах мало кто мог похвастаться большим уютом. Но вот отдельная комнатка с облезлыми побеленными стенами, полностью заставленная иконами, удивила. Не знал Толян, что бабка так верила. Сам он, в отличие от старухи, был упертым материалистом. Об этом факте на каждом собрании хмельных единомышленников убежденно твердил:
   – Я некрещеный коммунист! И отец мой тоже коммунист!
   Порывшись в доме, Толян ничего особенно не нашел. Для ясности дела даже заглянул в подпол – а там аккуратно расставлены бутылочки с мутной жидкостью. И так манили они, что Толян одну бутылку все-таки вытащил. Не смирив дух свой, он откупорил ее и жадно глотнул. И тут же вслух восхитился:
   – Вот это самогон! Ну и бабка!
   Привалившись к стене, сделал еще один глоток – и тут же растекся по дощатому полу. Что было дальше, Толян помнил слабо. Да и, по большому счету, уже незачем. Бабка как раз вернулась. И как давай лупить его всем, что попадалось под руку. Проклятья выкрикивала, оскорбляла тонкую и нежную натуру Толяна.
   Собрав в кулак остатки воли, Толян вскочил и рванул к выходу, сокрушаемый подлыми ударами в спину. Сделал пару шагов – и рухнул. Стены и потолок предательски качались и кружились. Попытался укатиться в сторону, но обсчитался и свалился прямиком в подпол. Последнее, что увидел Толян, – как сверху опускается крышка, погружая его в темноту.
   Толян попытался укатиться, но своего точного местоположения не знал и укатился прямиком в подпол. Последнее, что видел Толян, как опустилась крышка.
   Что делать – Толян не знал. Потому вспомнил старую солдатскую мудрость: если не знаешь, чем себя занять – поспи.

   Пока Толян мирно дремал, объятый густой тьмой, вокруг творились судьбоносные дела. Бабка доковыляла до единственного в деревне телефона и позвонила самому важному в округе человеку.
   Скоро на потрепанном желтом милицейском уазике примчался участковый – весьма суровый и принципиальный человек, но справедливый. Местные звали его по-отечески просто, но с большим уважением – Митрич.
   После краткой, но насыщенной беседы с бабкой, милиционер поднял крышку подпола. Там, на дне, отдыхал Толян, обнимая мешок картошки. Митрич помог тому выбраться. На ногах Толян стоял с трудом, а говорить и вовсе не мог.
   На свежем воздухе неудачному домушнику стало лучше. Глотнув ночной прохлады, Толян уставился в небо.
   – Какое чистое небо! Какая чудесная луна! Вы только посмотрите! – попытался выговорить он.
   Получилось не очень – сорвался лирический момент. Получился нечеловечий стон, напоминающий завывание койота. Потом Толян снова рухнул.
   Участковый тяжело вздохнул, поднял его и повел к калитке. Бабка помогла отворить калитку. Толян, свисая с плеча милиционера, мутным, но настороженным взглядом, увидел знакомый силуэт желтого уазика.
   Когда Митрич потянулся к дверце, Толян вдруг воспрянул. Одно нечеловеческое усилие – и он будет свободен.
   – Живым не дамся! – завопил он во все горло и рванул в лес – к реке.
   – Стой, дурак! Ты куда?! –  крикнул ему вслед милиционер.
   Бежал Толян недолго. Силы быстро покинули его пьяное тело. Он кубарем покатился вниз по склону, собирая все подряд – корни вековых сосен, колючки репейника.
   Участковый бросился за ним, но угнаться за несчастным пьяницей было сложно. Тут даже на служебном уазике трудно поспеть. Прикинув, куда может приземлиться беглец, милиционер сбавил шаг и аккуратно пошел, вглядываясь под ноги.
   Вот уже рисовался изгиб речки. Значит Толян где-то рядом.
   Подходя все ближе, Митрич заметил: за кустами у берега светился тусклый зеленый огонек.
   – Ну, скотина такая, вот ты где… – пробормотал милиционер и решительно направился проверить здоровье Толяна.
   Сомнений в том, что Толян добрался удачно, уже не было: у реки послышался хохот. Раздвинув ветки кустарника, участковый оцепенел. То ли от страха, то ли от удивления.
   На берегу сидела русалка. Хохотала и подзывала к себе дрожащего от страха Толяна. От пьяной спеси не осталось и следа.
   Упертый материалист и потомственный коммунист в ужасе осенял себя крестным знамением, вспоминая все молитвы, что знал:
   – Отче наш! Иже еси на небеси! – стоял Толян на коленях и бился лысиной в траву.
   Милиционер, как учили, крикнул:
   – Стой! Стрелять буду!
   Русалка замерла. Глянула на участкового, пронзая его злобой и обидой. Глаза ее налились чернотой, а длинные, покрытые тиной волосы встали дыбом.
   – А ну поди прочь! – завизжала русалка, обнажая гнилые и острые, как колья, зубы. – Мой он! Понял?
   И потянула неестественно длинные руки к Толяну, ухватив его за шкирку.
   – Спаси, гражданин начальник! – завопил Толян, загребая землю руками, хватаясь за высокую траву.
   Тут милиционер вдруг вспомнил: нечисть боится матерщины. Старики так говорили. И обдал нечисть такой отборной бранью, что даже завсегдатае кутузки покраснели бы.
   Схватив Толяна за ногу, милиционер дернул изо всех сил – и вырвал его из лап русалки. И помчались они прочь. В спину орала речная нечисть.

   Казалось, что бежали они вечность.
   Но вот показался одинокий фонарный столб. Милиционер с испугу даже не заметил, что схватил Толяна за шиворот – так его и тащил.
   Толян, кажется, был не против и, пригнувшись летел за участковым, продолжая бормотать себе под нос все молитвы, что вспоминал.
   Забросив его в уазик, Митрич уже собирался тронуться, но вдруг ушлое нутро пьяницы вспомнило о рыбе, которая так и осталась стоять у забора.
   – Начальник! А рыба! – вскричал Толян, завидев свое ведро.