Содержим страстьми и бедами. Часть II вся. Нов. ре

 
               
            
                В двух измерениях
         1. Зов
         2. Око
         3. Челорк
         4. Президент
         5. ГКЧП
         6. Марафон
         7. Отставка
         

     Дни и ночи самоареста. Добровольного.
     Ни контактов.
     Ни эмоций.
     Ни мыслей.
     Кроме клубных – никаких дел.
     Хватило под завязку.   
     Крупами и хлебом отоварился за счет единственной платной боксерской секции,
     Минувшее – прочь из памяти!
     Кроме дива отмены судебного фарса. Силой молитвы – венца его социо-духовного инструмента, придуманного им единственно против догматиков-материалистов, игнорирующих сферы надземные. В первую очередь, для себя, к таковым примыкавшего.
     Ни то, ни другое сегодня неактуально.
     Так что пребывай в дреме, сталкер, вместе со своими неведомыми мерностями. Глубоко и крепко…
     Ну-да. Отрешишься тут!
     "Привет из сша… Владимир Николаевич, Ненавистная вами Анеле".
     СМС изгнанницы! Из-за бугра! Из Америки! Или хохмит поддатая?
Прикалывается? Ну да. Иначе откуда "Владимир Николаевич"? Забыла имя? Перекурнула как "мамкино" Елена на Анеле?
     Катапультой выброшен из летаргической прострации. Да тут впору и паралитику восстать!.. Правда, что ли? СМС из United States? Что ей ответить! В "сша"!  Как это вообще делается? Ага, можно с компа, по интернету.
     "США с маленькой буквы? Глупая шутка, Елена шиворот-навыворот! И не "вами»", а "ненавистная вам"! Расскажи какому лапшеухому! Опять переметнулась куда-никуда? Как пишешь-то? Прямо с мобильника?"
     "Не верите. А я не вру. Конечно с мобилы. Запросто, как у нас."
     И такое возможно? Прогресс!
     "Забрал ихий учитель какой-то, страсенс. Ниташ зовут. К себе поваром. В их в общагу".
     "В общагу? В коммуну, что ли? Где находится? В каком городе? Напиши-ка, обманщица. Сама, небось, приблудилась ещё к каким гастерарбайтерам?".
     "Нету, в Америки я. Где не знай. Ориган, что-ли какой-то. Штаты у них тут, вроде как у нас штаны. Город типа Потлен они все толдычут. А он учитель здесь их, типа колдун".
     "Штат Орегон? Город Портленд, что ли? Как ты попала туда? С этим магом?"
     "С ими. Как вы меня выгноли. Куды мне? А они позвали. Их целая тосовка. Спят вместе, в обнимку, но маня не заставляют. Увезли с собой в америку. На сомолети".
     В Америку? Нереально! В страну, куда сам он был когда-то затянут надчеловеческими "страстьми" и где пережил драму прозрения!
     В памяти всплыли картины собственного вояжа в Штаты более чем двадцатилетней давности. Тоже связанного – доля всех советских неверующих что ли! – с магом, колдуном, адептом запредельного. Если не перевернувшего, то потрясшего мое сознание. О чем с откровенностью исповедника тогда же, в 2003 году рассказал в книге очерков "Богатство убогой нивы".
     Извлек ее с книжной полки, пробежал по полузабытым станицам и с удивлением обнаружил, что воспроизведённая тогда история духовной ломки моих воззрений в подлинных картинах и лицах на фоне вулканотрясных нулевых, вполне вписывается в тему постижения "надземного". Решил включить свидетельства "Богатства…" в состав настоящей повести, чтобы наполнить ее документальной фактурой поисков неведомого, начавшихся уже тогда и окончившихся после длинной череды тревог и бед.
     *Цитируемые из нее тексты для удобства восприятия далее обозначаются звездочкой в начале и в конце воспроизводимых фрагментов*.
     (Неизбежные с позиций сегодняшнего дня изменения в оценке коллизий тех лет заключены в скобки по представлению каждого раздела, чтобы способствовать лучшему пониманию событий девяностых, а также показать суть перемен, произошедших в миросозерцании автора).
         ...
     *Учитесь делать рекламу.
     Смотрите, читайте или слушайте ее.
     С крохотным газетным объявлением в руках, предлагавшим "радость" и "счастье", еду, не имея ни того, ни другого, по указанному в нем адресу.  Обещаны: духовная музыка (!), медитация (?!), рассказ о человеке-симфонии, "Учителе", познавшем тайны земли и неба (??!).
     Еду, потеряв половину жизни, и уже не надеясь найти другую. Без веры. Без просвета. Из безотчетного интереса, скорее, – импульса.
     Место встречи – ДК. Вход свободный.
     Неподвижногубая дежурная указала: второй этаж.
     На стене в конце пролета тысячекратно увеличенное изображение глаза: заведение окулистов?
     В бордовом от новых мягких кресел зале, насыщенном сладковато-терпким ароматом восточных курений, человек сорок-пятьдесят. Такие же потерянные? Или, наоборот, просвет-ленные? Приглядевшись, понял: горемыки скудного духа, как и я.
     Высокий, поджарый, светоструйный оратор, как он был представлен, – носитель Учения «гуру», швейцарец, с  д у х о в н ы м  именем Абарита, завладел вниманием умело. Переводчик – еврей средних лет – доносил смысл его слов с пристрастием.
     Забыл на время о хорошо натренированной "советской" привычке иронизировать над докладчиками. Только к концу выступления швейцарца вернулся к ней, подумав картинно: с Марса упал? О чем толкует?!..
     А говорил он вещи нереальные. Что человек, мол, каждый-всякий и любой из сидящих, по натуре феноменологичен. Что всяк, не ведая, таит и носит в себе к о с м и ч е с к и е  силы. А вызволить их на свободу и дать взвиться и взлететь на них как на крыльях, якобы, может любой. Через волю, внутренний покой и  у с т р е м л е н и е  к Богу.
     "Маразм крепчал..." – выдало сознание ерническое присловье студенческих    лет. И предложило в захлебе самоиронии собственный образ: человек-маловер, точнее, пустовер, вдоволь с пеленок напотешавшийся над молитвенным бормотанием матери и бабки, стихийно и явочно приносивший атеизм везде, где надо и не надо, порвавший немало жил в борьбе против религиозного "дурмана",  –  это я.
     И мне, т а к о м у  устремиться к Богу!!!???..
     Поднялся, чтобы демонстративно, а совсем не по-английски выйти из зала.  Но снова сел, согнулся и как можно глубже вдвинулся в кресло, пораженный  с о в п а д е н и е м. (Единственно признаваемая мной примета-знак).
     С о в п а д е н и е м  еще с одним зовом к Богу, прозвучавшим за полгода до этого на еще более нереальной встрече, о которой почти забыл.*
     (Все верно. Комменты не нужны).
     ...Новое СМС Анеле-Елены. С едва сдерживаемым волнением открыл ее баламутные словеса: "У них тут хорошо. Говорят главно жить в радость и чтобы была полна свабода. Сиводни сказали, что раз охота могу ложиться с имя для понта с двумя, мол, третей. В перемешку".
     Тоже мне американ-ньюз – "третьей ложись"! Ты свободна, уж что-что, а полную свободу там любят!..
     Но всего окатило внутренним жаром: негодование, р е в н о с т ь?
     *Предтечей поворотного совпадения был – да-да! – тот самый эфир на радио России о долгожителях.
     Год 1989-й.
     Горбачевская перестройка на излете. Предощущение мрачных событий. Издав прощальный вопль, умер мой Клуб новаций, с муками переоформленный в кооператив «Взимодействие». Но и этот без нала, на безденежье, в нарождавшемся рынке задыхался. Идея всебратания помочью умирала на глазах. Всех занимало одно, – как выжить. И уж совсем тяжко стало немощнолетним, покинутым в одиночестве.*
     ("Клуб новаций" или сокращенно ЭПРОН - энтузиастов поиска распространения и освоения новинок, дублировавший название организации по подъему затонувших кораблей, основанный мой тоже для спасения гибнущих идей, проработав три года, был успешно запрещен уже в перестроечное время решением райкома КПСС).
     *В публикации призвал тех, кому за 90, ко взаимодействию, хотя бы телефонному и взаимоучастию друг в друге, хотя бы словом. И еще – к воспоминаниям. Для историков, для потомков написанное ими – жемчужные россыпи. Писать и присылать нам.
     Много чего пришло. И среди прочего – письмо девяностодвухлетней, как было сказано, "носительницы фамилии стародворянского рода Соколовых" с его жизнеописанием. А в конце – номер телефона и просьба о "великодушной любезности позвонить по нему единокровной сестре Ирине Владимировне по весьма важному поводу".
     Какое дело до меня у неизвестной сестры неведомой носительницы стародворянской фамилии?
     Деньги?
     Наследство?
     Крик о помощи?
     Загадка разрешилась в грохочущем подземелье станции метро "Аэропорт", где была назначена таинственная встреча. Г-жа Соколова явилась безупречно в оговоренное время. Была сухощава, одета просто. С большим пакетом в руках.
     Удостоверившись, что я – это я, передала мне свою довольно тяжелую ношу, тихо, заговорщически пояснив:
     - Перепечатки из "Агни-Йоги". Здесь не публиковались. Надо сохранить...
     Помолчав и не поднимая взгляда, быть может, чтобы не видеть недоуменно-сочувственного выражения моего лица, добавила: при благоприятных обстоятельствах нужно издать или огласить по радио. При опасности – передать в надежные руки. И довести до людей. Вопреки властям и слепцам из Патриархии. Полагаю, «Взаимодействию» вашему это посильно. Вручаю и поручаю вам это от  е г о  имени  и  е г о  воли.
     Сможете?
     Обещал, не понимая,  ч ь е  то имя,  ч ь я  воля, и как ее осуществить?
     - Надеюсь. Называю вам человека, на которого можно положиться. Вице-президент Центра Рерихов. Из немногих достойных и зрячих. Сойдитесь и совместно с ней сделайте, что надо. Но непременно с самой, а не с кем другим. Там, у нее в   Центре и гебистов и иуд... предостаточно.
     Протянула маленькую, высохшую ладонь.
     - Не увидимся с вами более. Бог благоволит вам! Идите к нему.
     И, не сказав больше ни слова, удалилась*.
     ...Вначале не признавался себе, что жду сообщений из американских «штанов». Какое мне дело до обманщицы-воришки! Но скоро прекратил прятаться от самого себя: увы, томлюсь по их отсутствию. И потому с волнением кликнул следующее ее послание и обрадовался, найдя в нем ответ на мучивший вопрос, была она там с кем-то «вперемешку» или нет? Высказанный с неожиданной прямотой: "А я не легла с ими, в етот клубок. Сказала, что у меня есть… ты, вы. Не сердитеся на меня Владимир Николаевич".
     Вот! Вот чего, не давая себе отчета, ждал!.. Желал прочесть.
     И снова Владимир Николаевич? Почему? Поправить? Зачем? Пусть ей...
    *Тем временем швейцарец Абарита включил новинку видео с проекцией на большой экран. По выражению его лица было понятно: пришел момент истины!  Козырям козырь и довод доводам – цветное многокрасочное изображение самого "мастера".
     И зал уже зрит живого кудесника, улыбчивого блаженнотворца и слышит о нем невероятное: написал более восьми сотен книг, двухсот тысяч (?) живописных полотен, неисчислимо – стихов, песен, мелодий, самим же исполняемых и не просто, а на всех существующих музыкальных инструментах. Притом он – чемпион нескольких штатов Индии в марафонском беге. И – чудо! сенсация! – уникальнейший тяжелоатлет, приподнявший штангу почти в  т р и   т о н н ы  весом...
     - И все это силой бога, вызванной им в себе, – волнуясь, возглашает еврей-переводчик.
     Водопад ошарашивающих картин и сведений подавлял.
     Посланец-миссионер торжествовал: видеосъемке не верить невозможно. Взор его, обращенный ко всем, кажется, в первую очередь, достигал меня: что, беглец, маловер, УБЕДИЛСЯ? Нет, смотрит куда-то мимо, показалось.
     Кончив, и призвав прийти еще раз назавтра, он пригласил всех на какой-то прасад, к удивительно многим оказавшимся процедурой вполне знакомой. Они, а вслед за ними и все остальные, выстроились в длинную очередь (родимая!) на сцену. За метр до нее сбрасывали обувь, ступали на подмостки, подходили и склонялись, точнее – кланялись полуметровому портрету мужчины с отрешенным лицом – человеку-оркестру, "мастеру". Разгибаясь, поднимали из расставленных на полу подносов угощение: яблоки, бананы, конфеты, пирожные и что-то в шелестящей обертке. Даром! И свежо, калорийно, сытно!
     Мда-а-а...  Во время  п р о ш а д а  посланец Абарита предложил остаться обладателей оргопыта, в лице которых хотел бы видеть учредителей будущего первого Московского Центра имени "мастера".
     При таком повороте, отчего бы нет?*
     (Без комментов).
     ...Спустя несколько дней ощутил: время между ее сообщениями, впрыгивавшими в мобильник, тянется слишком медленно. Я уже жаждал ее вестей.
     Почему Анеле-Елена после своего невольного признания умолкла? Хочет знать его реакцию на «у меня есть вы, ты»? Смутилась и ушла в себя, как тогда, после неожиданного рукоположения ему на плечи после ее первого вояжа «туда-оттуда»? Свилась третей в клубок в порно-коммуне какого-то мага-колдуна?
     Я изнывал в ожидании. Потому что, если женщина любит ушами, то мужчина западает даже на мимолетное, случайное признание.
     В ее словах оно мелькнуло.
    *Охота за съестным была в те времена  и д е е й  ф и к с. Вертелись, как могли. Одни заводили дружбу в торговых "кругах", другие харчились через бартер, третьи колдовали с заказами, четвертые пробивались к спецраспределителям по карьерной линии и т.д.
     Не имея ни того, ни другого, ни третьего, придумал собственный, трусцовый метод отоваривания – ежеутренний бег по окрестным продмагам.
     Соединил приятное с полезным. В трех случаях из десяти получалось. И тогда согбенно-ликующим под тяжестью удачно и почти без очереди купленного товара представал пред очи всегда недовольной жены, изрекавшей непременное: "Мало!". И с чувством выполненного долга ехал на работу.
     А тут дармовой просад, аппетитный, сортовой...
     Приманка?
     Акция милосердия сочувствующего сердца?
     Ритуал братания яством?
     Будоражащие вопросы про всесильного американца колотились в голове весь путь домой – в метро, электричке, на которой возвращался в свою загородную "халупку", где обитал последние полтора года.
     Верить всему рассказанному о нем?
     Может, ответ в листовке, что розданы участникам встречи?
     Достал, развернул.
     На сером квадрате газетной бумаги фотоизображение улыбающегося индуса, того самого, кому кланялись на сцене. Вокруг портрета изречения и афоризмы на темы радости и счастья. Перечень невообразимых его достижений.
     Прочел. И трижды о его фантастическом рекорде – приподнятым им трехтысячекилограммовом весе. Всмотрелся в облик: обычный, совсем не атлетический типаж. Попробовал представить его поднимающим невероятную тяжесть.
     Нет!
     Немыслимо!
     Обман!
     Умиротворенно-успокоенный добрался до "вагончика" – пристройки меж двух домов, купленной когда-то втридорога для "прописки". Теперь вот – мое обиталище.
     Было то в трясинном 71-м году. Провлачив почти двадцать месяцев ярмо подневольной журналистики в секретном "ящике" ракетной фирмы С.П.Королева, положил заявление на стол: прошу уволить. Заботливо взращенное детище великого конструктора после его смерти сыпалось. Вмененная же властями газета предприятия, куда был распределен комиссией журфака МГУ, захлебывалась от рапортов о пере-пере-выполнении.
     Искать лазейки в бетонной ограде охранительной идеологии было невмоготу.    Оставалось единственное, допускавшее вольницу, идти в науку, причем самую малоконтролируемую, в эстетику. Не в храм ее, конечно, а в прихожую с длиннющей очередью диссертантов и соискателей. Пристроился к ним.*
     (Дополнение: устроился преродавателем эстетики-почасовиком в столичный архитектурный институт - надо же было что-то кушать).
     *Оказавшись после увольнения бездомным, стал искать. И нашел недалеко от Королева в подмосковной деревеньке Звягино эту пристроечку, купил, заработав в бригаде шабашников на Сахалине надобную сумму, перепрописался, снял комнату в Москве. И принялся за диссертацию.
     Потом женитьба. Дочь. Семейные распри. О халупке забыл. Но ребенок, нужда в свежем воздухе заставили вспомнить.
     Дочь выросла. От жены ушел. И вот "вагончик", по остроумному словечку приятеля, – уже мой дом, дом "соломенного" бобыля.*
     (В I-й части очерков говорится, что у автора двое детей, а события происходят в расположенном неподалеку от его обители арендованном полуразрушенном ДК, где он начал все "с нуля". Да, в минувшие годы, несмотря на неурядицы, я продолжал выполнять роль отца семейства, более того, оно пополнилось сыном. У "вагончика" появились второй этаж и новое название "Теремок".Из смастыренной своими руками по законам эргономики, подхваченным у зодчих МАРХИ, обители я и переселиться на время в арендованное здание, чтобы оградить его от набегов бродяг и расхитителей).
 
           2. Око

    *В Центр Рерихов пришел не сразу.
     Долго звонил по телефону. Памятуя завет г-жи Соколовой, требовал саму руководительницу. Но – больна. Но – уехала в Индию (Англию, США). Но – в Совмине.
     И вот соединили...
     Объяснил, кто, что, с чем.
     - «Взаимодействие»? Неизданные тексты? От Соколовой? – в компьютерном стиле повторила она ключевые слова из услышанного. И назначила встречу.
     К указанному часу – четырем ноль-ноль – опоздал на шесть минут. Кое-как отдышавшись от бега, нашел в коридоре Центра, пропитанном тонким ароматом трав, нужный кабинет. Рядом, издавая серебряный перезвон колокольчиков, открывались и закрывались двери других комнат.
     Руководительница плотная, сбитая, энергичная, седые волосы до плеч, моим опозданием недовольная, молча протянула и пожала руку. Молча выслушала рассказ о долгожителях, письме носительницы рода Соколовых, встрече в метро и поручении “единокровной” сестры, текстах “Агни-Йоги”, у нас в стране не публиковавшихся.
     - Публиковалось все, – заметила. – Но давно и куце. Теперь переиздано. И даже – наконец-то! – двухтомник писем Елены Ивановны. Уникальнейших. Читайте обязательно.
     Полистала переданные ей машинописные странички г-жи Соколовой, кивнула:
     - Отдам в научный отдел. Новое, едва ли. Скорее, перепечатки из зарубежных выпусков. Наш парадокс. Иноземцу доступно – нам, кому адресовано, нет. И вот вам самиздат. Надеюсь, с этим кончено. Да, нужно нести “Этику” людям.  Такова задача Центра. Но по-другому, не кустарно. А это, – кивнула на листы г-жи Соколовой, – вчерашний день. Надо – через семинары, коллоквиумы, конференции.
     И предложила войти в научную группу Центра, дабы предварять и готовить, ставить и заострять вопросы насущнейшие из мира духа и материи.
     Выходя из здания особняка Лопухиных, понял: жизнь круто поворачивает.  Отныне все силы “Этике”. В ней  Н е ч т о. Что подвигло людей читать, изучать и перепечатывать тексты. Жаль, не встретился с нею раньше. Не прочел ни одной книги.
     С этого начну.
     И снова, как когда-то в дни диссертацио-бдения, обуяло желание, после защиты начисто утерянное, – ринуться в книжную бездну за текстами “Живой Этики”. Для разбега перелопатил фонды, и немалые! институтской библиотеки. Напрасно. Трудов Рерихов не было. Там-то, в газетном зале, куда заглянул полистать «Вечерку», и наткнулся, на объявление о виртуальной встрече с «человеком-оркестром». Встрече, которая началась вечером в ДК окулистов, а закончилась глубоко за полночь в моей загородной "халупке”.
     И закончилась ли!*
     (Слова «жизнь круто поворачивает», конечно, преувеличение, рожденное, как стало очевидно позднее, неожиданным и лестным приглашением влиться в таинственную когорту посвященных Рерих-Центра, несущих сокровенное и потому гонимое Учение. В условиях свободного доступа к его источникам преувеличенная значительность случившегося стала очевидна).
     ...Как она там? С кем?
     Из ее перескакивающих с пятое на десятое сообщений видно: забурилась деваха, похоже, в какую-то мистическую порно коммуну. Тут вам и наслаждение как смысл жизни, и абсолютная свобода, ну, и понятно, свальный секс.
     Вариант потерять голову на раз. Если не взбунтуется провинциальное ее нутро, возможно – почему нет! – целомудренное?   
     "Как тебя перевезли через таможню? По документам или без? Как устроилась с питанием, ночлегом, финансами вообще?" – первым прервал смс-паузу, игнорирующим – ещё, не дай бог, вобьет в голову что-нибудь этакое – ее «у меня есть вы!», словами, чтобы не вызвать намека на отклик взаимности, тем более, навязчивости.
     *Напитанный сытным  п р о с а д о м,  ужинать не стал,  уселся в  псевдо-монументальное времен сталинского "вампира" кресло обдумать увиденное и услышанное в ДК окулистов. Положил перед собой листовку с фотоликом «Учителя». Внимательно всмотрелся в его черты, особенно – в прикрытые, слегка навыкате глаза.
     Бег мыслей сам по себе замедлился, потом вовсе прекратился. Появилось ощущение отрешенности, неявной упокоенности.
     И вдруг произошло нечто негаданное и странное. Человек на листовке, словно бы ожив, открыл глаза. Из-за плохой печати его зрачков не было видно, но теплый, участливый взор читался отчетливо. Обращенный прямо ко мне он пронзал...
     Этого не могло быть!
     Отложил листок. Перевел дух.
     Померещилось.
     Взял книгу, расправил на ней лист с изображением "человека-оркестра" – не бумага ли морщинит, создавая иллюзию открывающихся глаз?
     Снова всмотрелся строго, напряженно – без шуток мне! Все повторилось. "Гуру", едва приметно кивнув головой, опять открыл большие, навыкате глаза. Пронзительное понимание изливались из них.
     С этим поразительным ощущением уснул.
     Утром, которое мудренее вечера, все повторилось: при взгляде на него "Челорк", как про себя поименовал человек-оркестра, мгновенно открывал глаза.
     Никому ничего не сказал: не поверят...  Да и сам сомневался: может, от переутомления?*
     (Все так).
      ..."Оне тамо у нас вроде соревновались с кем-то, иха повар не зохотела ехать с ними ну миня и взяли. По-нашому розговаривоют. Паспорт зделоли, все по зокону".
     Вероятно, участвовали в «битве экстрасенсов». В группе американских колдунов. Успешно продувших. Слышал о таком.
     Не парадокс ли – именно в их липкие лапы ее угораздило втюхаться!
    *Вторая встреча с Абаритой ознаменовалась еще одним неправдоподобным, необъяснимым событием, случившимся со мной во время коллективной медитации.
     Кое-как подавив въедливую иронию, понемногу сосредоточился, отрешился от тревожных мыслей, закрыл глаза и погрузился в паутину своего "я".
     Постепенно пространство его раздвинулось, наполнилось клубящимися сероватыми облаками. Неожиданно из глубин их вырвался тонкий лучик света.  Пронзая бездну и расширяясь, он достиг земной поверхности и стал шарить по ней, определенно что-то выискивая. И вдруг наткнулся на меня, слегка ослепил, не лишив, однако, способности видеть. Желая найти источник света, стал подниматься зрительно по лучику вверх и замер. То был... глаз! Огромный, необыкновенно красивый, ясный, не суровый и не благодушный, но критически оценивающий, в с е в и д я щ и й.
     Он был вполне человеческим, скорее женским, в густых длинных ресницах. И одновременно – инородным: ресницы как бы вращались вокруг него по орбите. Отчетливо различалась структура глаза: хрусталик, роговица с голубоватыми прожилками и цветовыми бликами, подвижный, чуткий зрачок. Взгляд был направлен   на меня. Он проницал, взвешивал... Затем прошел сквозь меня, осветив изнутри, изучая, всматриваясь в мое "я"; двинулся влево, вправо, приостановился и, не изменив выражения, растаял, пропал...
     Что это? Гипноз? Мираж? Или я видел е г о  око?! Ироничный рассудок,  впрочем, подсказал: пригрезился глаз-великан с лестничного пролета ДК окулистов...
     …Посланец Абарита действовал энергично, по отлаженной методе. К концу третьей встречи собрал вокруг себя десятка полтора волонтеров, проявивших интерес к услышанному и увиденному. И, пригласив их на квартиру, предоставленную ему под офис гостеприимной феминизированной хозяйкой и ее отроковицей-дочерью, каждому нашел дело.
     Мне выпал поиск именитых персон не чуждых мистико-эзотерического взгляда на вещи и мужественно-демократичных настолько, чтобы согласиться стать учредителями Центра медитации.
     Штаб по его организации работал в полную силу: готовил учредительные документы, принимал по факсу указания «Учителя» из Нью-Йорка, размножал их  на принтере, тиражировал его стихи, песни, суждения и изречения, отвечал на  звонки, формировал и отправлял "просад" в арендованный для медитаций Клуб на Шабололовке.
(Без изменений)*.
     …Опять отозвалась Анеле-Елена. В перерыве между готовкой блюд хозяину, а, может, – сеансами группового греха?..
     "Туто богатые тусуются, денег много ловят кайф на всем, говорят это настоящая жисть".
     "Которы блюда ему готовлю, я не ем. На гамбургеры запала. Крутяк. Вери-Вери вкусно".
     "Нащет бабок ништяк… знай старайся хозяину угодить – и пипец".
    Предостерег глупындру от наседания на американский фаст-фуд.  "Поменьше лопай те гамбургеры, если не хочешь кишки склеить или гастрит с колитом схлопотать".
     Об отношениях оба – ни-ни. Во-первых, где она – где я! А, главное, кто такая для меня она, кто для нее я? Во-вторых, до меня ли теперь ей там, где "все ловят кайф" и "настоящую жисть"?
    *Абарите в оргвопросовских делах помогала столь же моторная югославка с также  д у х о в н ы м  именем Джиготарини. В противоположность рационалистичному и расчетливому швейцарскому боссу, покрывавшему расходы рождавшегося Центра, она казалась открытой, радушной опекуншей.
     От нее стало известно, что становящемуся на ноги представительству супермена требуется президент, которого он сам определит, конечно, при согласии наличных русских учеников. Что выбор этот будет сделан в Германии, куда через неделю он прилетает и куда русских приглашает.
     Ощущение неизбежности надвигающейся на меня участи. Слишком много благоприятных совпадений: доцентство в институте, приглашение именитых фигур в число учредителей Центра медитации, только что выданный мне на руки загранпаспорт с опять же только-только оформленной выездной визой.
     Внутренне напрягся в ожидании. Жизнь открывала новые стороны, неведанные, необжитые, включала ресурсы, о которых не подозревал: интуицию, уверенность, предзнание; становилась разнонаправленной – в вузе, во «Взаимодействии», в Центре медитации, в рядах рериховцев*.
     (Минимальная редакторская чистка некоторых фраз. И запоздалая, но необходимая поправка в явно преувеличенную оценку открывшихся возможностей для раскрытия своих внутренних «ресурсов», по причине нахлынувшей эйфории, о чем сказано выше).
     Анеле-Елена отэсэмэсила в своем стиле.
     "Начала писать и зубрить ихи слова… нашими буквами, ну их в ж. ихи закорючки. Так что хау из ду, Владимир Николаевич".
     "Стала курить. Тут все курят. Потом на интим распаляются".
     Напрягся: культ гедонизма, кальяны, наркотики, смещение сознания – вот набор прелестей, открывшихся ей там. А что он предлагал ей здесь? Уборка, кухня, убогая комнатенка и его полный игнор ее как женщины. И, тем не менее, здесь реальная жизнь. Ими самими созидаемая. Да, обернувшаяся для нее изгнанием. Но не разрушением. Там иллюзия. Возможно, как раз навязанная «оттуда», из "ино-ойкумены" и грозящая ей гибелью. Неизбежной.
     Как отвратить, предостеречь?..
     *Учрежденная научная группа Центра Рерихов начала работу без промедления.
     Небольшая комната со сводчатыми потолками в наиболее сохранившемся и потому уже отреставрированном крыле усадьбы Лопухиных. Ряд скамеек из полированных жердей. Столов нет. Удобно не очень, зато свежо, будоражаще. На жердях, заняв оптимальные позы, расположилось восемь первозванных участников семинара. Половина из них штатные рериховцы, остальные, как я, – искатели от науки.
     Повестка собрания – план работы научной группы: о чем дискутировать, что исследовать.
     Конечно, уровни человеческого «я».
     И обители многомерного мира.
     Еще проблему начала и конца.
     Также – реальности тонкого мира.
     Структура бессмертия.
     Разгоряченный собственной дерзостью кто-то уже возгласил тему бога как сверх-бытия.
     Появившаяся руководительница Центра вернула на землю.
     - Нужно осмысливать «Живую Этику» в свете происходящих перемен, безупречно знать ее тексты. Не только Рерихов, но и ментально близких авторов. Учиться воспринимать их энергию и, дополняя своей, передавать людям.
     Просмотрев наметки плана семинара, ничего не сказала, не прощаясь, ушла. План был принят. Темы закреплены за собравшимися. Заслушивание и обсуждение первой – через месяц: о духовной неисчерпаемости человеческой личности.
     …Загранпаспорт оформлялся для поездки в Канаду.  Благодаря «Взаимодействию», неожиданно, шутя, невзначай выскочившему на международную орбиту.
     …В какой-то газете заинтриговал заголовок: "Помогу перестройке". Некий г-н  Великсон, эмигрировавший еще из брежневских потемок, предлагал желающим нефинансовые деловые контакты со  страной Кленовых Листьев. Написал ему по неясному, со множеством цифр адресу.  И через пару месяцев получил ответ с приглашением посетить его скромный двухэтажный особняк в провинции Квебек. Это походило на сон, но это было. Сказывались веяния горбачевских свобод.
     Оформление паспорта, визы, обмен рублей на доллары заняли ГОД. В течение которого появились и Абарита, и медитации, и открывающиеся глаза «учителя». Благодаря этому поразительному  с о в п а д е н и ю  вырвался за кордон. Но не в Канаду – в Германию, только что объединившуюся, Западно-Восточную.
     Навстречу с «гуру» и новом поворотом в своей судьбе*.   
     (Без комментариев)

           3. Челорк

     …Мои СМС наставления изгнаннице, нью-американке: «Учи, Елена, их язык по латинице. Займись алфавитом, запоминай название букв, транскрипцию, то есть, произношение. Будем переписываться по-английски: how do you do?
      Насчет курения и остального, сама знаешь, куда это заведет. Даже не заметишь, как втянешься и уже никогда не выберешься из нарко-омута».
     *В Берлин прибыл на сутки позже основной группы: среди бумаг, необходимых для предъявления таможне, не оказалось моих. Просьбы, мольбы не помогли. К огорчению четырех членов группы и особенно – Джиготарини – пришлось возвращаться домой.
     - Дого;ни, Николя-а-а-й, – расстроенная повторяла она из-за пограничной перегородки. – Обязателно дого;ни...
      Догнал. Но после того, как заехал на квартиру феминизированной хозяйки, ставшей секретарем офиса (по дороге вспомнил ее заверения, что документы есть  н а   в с е х), и нашел среди валявшихся в углу приглашений свое, даже не заполненное.
      Заполнил. И на другой день, благополучно одолев таможенный контроль, прилетел на немецкую землю. Обменял часть канадских долларов (объмененных за рубли после годовой очереди в обменник с ежедневными перекличками стояльцев) на марки и ночью, взяв такси, прибыл по указанному в приглашении адресу – в тесное, холодное чердачное помещение какого-то дома. Улегся возле объятых чутким сном незнакомых мужчин, почивавших в пальто и плащах прямо на полу.
     Утром вместе с ними поднялся и двинулся, не зная куда.
     Оказалось, в парк.
     Мокрые от дождя и росы деревья. Между ними – бетонированные дорожки, окаймляющие стриженую зеленую лужайку, по которой прогуливался господин с собакой и совочком в руках. Время от времени он нагибался, подбирал за ней и укладывал в пакет.
     На дорожках, несмотря на раннее утро, множество народу.
     Яркие спортивные наряды. Молодые мускулистые парни и девушки приседали, крест на перекрест взмахивали руками, прыгали на месте.  Разогревались, как выяснилось позже, перед забегом, посвященном крушению Берлинской стены и воссоединению Германий.
     Неожиданно народ заволновался, сбился в кучу, отступил к кустам, освобождая путь приближавшемуся черному "Мерседесу", неведомо как прокравшемуся сюда по узким тропам, подрулившему и остановившемуся перед транспарантом с надписью «Start».
     Приоткрылась дверца, тут же подхваченная сразу несколькими руками бегунов. Из-за нее вначале просунулось колено, обтянутое трико, затем смуглая лысая голова пассажира. И вот он предстает весь в просторно-облегающих сине-красных штанах и ветровке-дутике с капюшоном.
     Вне всяких сомнений это был – «Человек оркестр».
     Приветливо всмотрелся в толпу. Неожиданно присел в положение "на старт". Кто-то, подражая ему, тоже пригнулся к земле. А он, поднимаясь, быстро рванул вперед, показательно взмахивая руками и высоко выбрасывая ноги. Достигнув транспаранта «Start», остановился и махнул рукой: вперед!
     Бегуны, поняв, что это и есть команда к началу гонки, окрыленные озорным примером своего «Учителя», весело устремились в забег. Холод в душе растаял. Я в миг был пленен обаянием «гуру».
     …Молитва пугала. Слова "Отче наш, иже еси..." казались мрачным надгробным причитанием, жалобой раздавленных жизнью людей, удел которых шептать эти окаменелые слова. Рериховская "Этика" была ближе, понятнее. Особенно в изложении популяризаторов, с которых начал постигать ее. Одну из книг купленного в Центре трехтомника захватил с собой в Берлин, приникая к нему при малейшей возможности. Устроившись на удобной скамеечке под кленом с желтеющими листьями, поглощал страницу за страницей в течение всего забега в честь Германского Единения*.
     (Жесткий приговор непреходящей христианской ценности – молитве "Отче наш…"   вынесен беспросветным волонтером завзятого безверия. Безапелляционный. Уже в то время, тем более, сейчас саморазоблачительный. Тогда перед лицом «Челорка», развившего в себе запредельные возможности, тезы "Живой этики" воспринимались как ключ к постижению этого удивительного феномена. Так было. Стыдно).
     *Сообщение  о т т у д а.  Короткое, как пощечина.
     "Севоди дали однова затянуться. Пондравилося".
     Вот оно! "Пондравилося". Началось. Дождался…
     Хотя, мне-то что! Кто она мне. Пусть…
     Но… защемило сердце. Отчетливо нарисовалась картина происходящей на другом конце земного шара первой нарко-затяжки скиталицы из уральской глубинки, землячки, и пертурбации ее ожидающие впереди.
     Как ответить? Читать нотацию? Предостеречь? Но что он может против, скорее всего, легализованных в штате Орегон (не зря же ошеисты обосновались там!) "легких" наркотиков, безграничных свобод и гендерных вывихов, превращающих мужчин в женщин и наоборот?
     "Поздравляю! Осталось лечь третьей, лучше пятой, а еще круче десятой в свалку на полу".
     Зачем так резко? А чтобы знала реакцию на ее "затяжку" и неотвратимые грядущие последствия. Что держу руку "на пульсе".
     Да и колышет, трясет всего, стоит лишь представить ее в "клубке" с теми.
     Ревность? Любовь? Нет. Болезненное запоздалое  о п р е д е л е н и е  уходящей в никуда, ставшей ему вдруг близкой землячки…
     *Состязания закончились далеко за полдень. «Учитель» давно уехал, но присутствие его ощущалось: победители ходили женихами, остужаясь на свежем ветру и измороси. К транспаранту, где теперь красовалась надпись «Finish», подкатил небольшой фургон с пончиками, вареной кукурузой, кофе и фруктами.
     Просад? Завтрак? Обед?
     К распахнутым задним дверцам выстроилась длинная очередь. Получив положенное, кто-то ел сразу, стоя под деревьями. Кто-то предварял трапезу медитацией. Скоро бегуны потянулись к выходу из парка, к стоявшим автобусам. Заполнив их, отправились, как пояснили знатоки, из Восточного Берлина, – в Западный, к гостинице.
     Забрался в тот, где звучала русская речь. Наши! Еще не остывшие от марафона. Обменялись рукопожатиями.
     Гостиница почти в центре Западного Берлина, недалеко от знаменитого зоопарка – четырехэтажное, взятое ребристой глянцевой плиткой здание.
     Вышел из автобуса последним, пропустив вперед спешащих под душ бегунов. Пристанище учеников-последователей «гуру» поразило: узкие коридоры, двухъярусные кровати, коллективные отхожие места. Не думал, что такое возможно в Европе. Впрочем, для братьев-славян в самый раз...
     Занял одно из двуярусных спальных мест, привел себя в порядок и предался отдыху*.
     (Снял несколько необязательных мелких подробностей, сути событий не меняющих).   
     …Она ответила мгновенно.
     "Вы что ли оскорблять меня будите. Как тоды… Я вобше-то молодая из себя симпотна девушка, теперя не ботрачка вам, могу делать чего хочу. Это для вас я никто. А я не такая…".
     Как и должно – путано, бессвязно. Запально, как "тоды".
     Не брать во внимание.
     Накурилась дури? Или вновь мотанулась в ино-ойкумену и приволокла оттуда негатив?
     Да!
     Подобное уже слышал. После ее первого вояжа  т у д а, внезапной истерики. и руковозложения на мои плечи, давшего отмашку нападкам на меня негативных вихрей. Тогда приписанным разрушительному влиянию на нее о т т у д а. Заразившего и самого, обрушившего на меня череду бед, в конце концов понудившего удалить ее от себя подальше.
     Так, господа и дамы, а, что если штат Орегон, порно-коммуна колдунов и есть и н о-ойкумена параллельной мерности! Гадкая, отвратительная, мистически заряженная?
     Что ответить? Ничего. Пусть игнорирование ее выходки отрезвит курильщицу наркоты.
     Не подействовало.
     Безответная немота день за днем. Недели. Месяц.
     Почему? Ей там хорошо? Я уже ей не нужен? "Вы-ты у меня есть" больше не актуально?               
    *Вновь едем на автобусах из слившихся воедино Западного Берлина в Восточный, на встречу с  с а м и м. Переезды эти – символ братания двух частей города – его замысел. Организовать встречу с ним неподалеку от гостиницы не проблема: рядом институты, концерт холлы. Но нужны нити, скрепляющие обе половины города магически. Их-то и ткут этими ездками ученики.
     Зал какого-то учреждения. Светлые коридоры, широкие переходы между этажами с зимними садами на просторных лестничных площадках. Развалы книг лидера на разных языках, галантерея, спортивная одежда с его портретом и высказываниями, кассеты с его медитативной музыкой.
     Покупаются бойко, нарасхват.
     Самореализация ради бизнеса?
     Гибрид устремления к совершенству и пользе?
     Не продается вдохновение, но можно рукопись и майку, и музыку продать?
     Повсюду неисчислимо – последователи со всего света: женщины в светлом платье, мужчины в белоснежных брюках и рубахах. Лишь пятеро среди них в серо-темных костюмах, джинсах, свитерах – русская делегация, впервые влившаяся в когорту адептов.
     Мы держимся группой, ловим на себе пытливые взгляды просветленных "дисайплов" – давних учеников его. Не знаю, как моим товарищам, но мне весело и интересно. Настолько, что некогда раскрыть популярное изложение "Агни-Йоги", которое, в отличие от первоисточника, легкочитаемо.
     Да, штудирование книг "Йоги" напоминало подъем на нехоженую вершину: пред тобой то обрыв, то непреодолимая скала, то ревущий поток. С первой попытки не взять. Тренировался дома по текстам г-жи Соколовой, вскоре возвращенным мне Рерих-центром, как ценности не представляющим. То были вырванные из школьной тетради листки, заполненные с двух сторон тесными машинописными строчками – речениями. Сжатые, емкие, упрощенные афоризмы складывались в труднодоступные формулы. Сообразил: нужна система – от простого к сложному, заложенная в самих книгах. Надо читать их одну вслед за другой.      
     Но где? Даже в книжном магазине Центра продавались только разрозненные тома.
     В "Ленинке". Там есть все.
     Выбрал день, чтобы весь отдать "Этике", заполнил формуляры "требований".  И – опять скала, даже здесь, в храме знания: книг Учения в свободном доступе нет.
     Как?
     А так.   
     А гласность?
     Пожалуйста, в спецхране, для спец изучения.
     И проник, на правах доцента и участника творческого семинара Центра Рерихов. Потратив время, раздобыв и предъявив запрошенные справки... И припал к первоистоку. И стал рериховцем. Оставаясь им даже здесь, в Берлине, на встрече с "Человеком-оркестром".
     Она тем временем начиналась*.
     (Да, так было.)
     ...Написать ей самому? Почему нет, я же ее земляк, ее «спаситель», имею право! Сказать, что предупреждал. Нет, упрекать бессмысленно. Просто подсказать, что ее может ожидать, риск впасть в зависимость. А, может, уже подсела? Спросить напрямую? Вдруг взбрыкнет: "Я не такая!". Может, предложить сходить к наркологу? А деньги? Откуда у нее? Т а м  так не примут!
     Ну как откликнется! Скажет, высылай. Сколько это будет стоить?
     В сети должно быть.
     Смотрим.
     Есть. США. Штат Орегон. Наркологические клиники. Раз, две, три, четыре. Ну-ка вот эта Pacific Ridge: Residential Alcohol and Drug Treatment Center. Круглосуточно. Адреса, телефоны, отзывы. Вот: «Кодирование от наркомании». Программа «New age» новая жизнь. Цена, да 28 дней – 43 тысячи долларов. Это сколько в рублях?
     Полтора моих года работы!
     В любом случае, прежде узнать, как она, что с ней? Скинул прямые вопросы: "Почему молчишь? Как ты там? Нужна помощь? Если да, скажи. В Америке был, что могу, сделаю".
     *Звонок – приглашение в актовый зал. На сцене – металлическая конструкция, напоминающая трап, как позже выяснилось, сконструированная самим "Учителем". Зрители рассаживаются по местам. Из первого ряда кресел машет рукой Джиготарини, зовет, перекрывая шум:
     - К мине! Здес русски делгаца. Сюда.
     - Николя-а-а-й, как хорошо пришел, когда? – это она разглядела меня. пробиравшегося по рядам. Вслед за мной четверка "русски", стайкой воронов в своей черно-серой одежде рассаживаются неподалеку от нее.
     - Т-ака у;дача, – сияет, Джиготарини, нажимая на первые слоги. – Сегодня победитл будут п-однимет на платформа.
     - Кто поднимет? Куда? – мы, в голос.
     - Лифтинг наверх, – ее жест в сторону трапа, не успев объяснить, что к чему.      
     Зал взорвался аплодисментами: на сцене "Челорк". Усаживается в мягкое, коричневой кожи особой конструкции – с низкой спинкой и выдвижной подставкой для ног – кресло, посреди сцены. Гаснет свет. На экране красочные, умело снятые видеокадры сегодняшнего марафона: бегущие пять, двадцать человек, весь забег. Отдельно, крупным планом портреты победителей. Вот они разминаются. Вот озорной старт "Учителя" и веселая кутерьма первых метров гонки. В зале смех, хлопки. Вот лидеры обходят один другого. Вот финишируют. Вот наш бегун, кажется, Валентин, приходит вторым. Первым – австралиец, лишь в финишном рывке обошедший его.
     Свет, овации. Победителей приглашают на сцену.
     «Гуру» в светлой тенниске уже под трапом. Над ним подвижная металлическая платформа со скобой для подъема. К лестнице подходит австралийский триумфатор. Придерживаясь за поручень, поднимается на платформу, замирает. В воцарившейся тишине звучит запредельная медитативная мелодия, супермен занимает под необычной конструкцией место. Левой рукой берется за скобку.
     Ждет. Ловит миг.
     - Хэг! – Платформа приподнимается и тут же опускается на место.
     Победитель поднят. Спускается вниз, встает на весы: 150 фунтов.
     Ого! – выдыхает аплодирующий зал.
     Место ушедшего занимает победительница среди девушек, тоже удостоенная "лифтинга".
     - Valentin! Go, Valentin... – вызывается наш.
     Тот смущен, растерян, подходит к трапу. Поднимается, подстраховываемый с двух сторон ассистентами "Челорка".
     Минута-пауза.
     - Хэг! – поднят и он. Спускается на сцену, в лице ни кровинки.
     Все? Нет, «учитель» что-то произносит. По залу шелестом: Russian, Russian... all together.
     - Русски, все, – переводит Джиготарини. – Николя-а-а-й, перви... иди. – И кивает, указывает рукой туда, на сцену.
     Я? Мне? Зачем? Я не участвовал...*
     (Небольшая литературная правка, только-то).
     …Все та же немота, нудное ожидание  е е  сообщения. День ото дня нарастающее.
     Обиделась? Забыла? Втянулась в рутинную, самоубийственную жизнь нарко-наложницы?
     Скинь, переметчица, хоть два слова! Даже корявых…
     Увы. Увы.
     Еще неделя, две, три.
     Ноль.
     *Я? Мне? Зачем? Я не участвовал...
     Взрослый дядя смутился, оробел?
     Зал хлопками побудил встать с места, шагать через сцену к трапу-лифту. Там четыре руки подхватывают и направляют меня по узким ступеням, ставят на крохотной площадке. Мои пальцы вцепляются в оказавшийся у живота поручень. Из зала навстречу устремлена тысяча глаз, любопытных, понимающих, равнодушных. Десятки фотовспышек, прицел видеокамер.
     Не слететь бы, не свалиться!
     И вдруг... лечу в самом деле! Оставляя в низовом слое прежнее, став другим. Глубокое чувство охватило мое существо. Весь состав сотрясала дрожь. Из глаз лились, слезы.
     Легкий толчок под ступнями ног, сбегаю вниз. На весы.
     Ого, 187 футов! Плюс 19 площадка, итого 206! Почти 95 кг. Такого тяжеловеса – одной рукой!
     Хлопки, крики "Браво"!*
     (Минимальная редакторская правка. Рассказано один к одному. Оценку восторженного "воспарения" дам вкупе со следующими далее эпизодами очарования "Учителем").
     *Научный семинар Центра Рерихов собирался четырежды. Головоломные доклады, уходящая в непостигаемые дебри аргументация, блеск эрудиции.
Биение мысли. Бурная работа чувств.
     Возвращался после них в свой "вагончик" напоенным энергией.   И...опустошенным.
     Многое постигал на них. Не находил стержня.
     Жизнь, как и прежде, шла по инерции, без сердечной идеи.
     Да, научные искания были. Открытие смысла текущих дел – нет. А без этого все прахом.
     Но, быть может, он в Учении «гуру», в поразительной его личности, его супердостижениях? Может, он в "лифтинге", давшем чувства полета-очищения, замеченные не только мной? В антракте ко мне подходили незнакомые дисайплы, пожимали руку, поздравляли, произнося: Nikolai, Nikolai! Grate Russian sole, и взволнованная Джиготарини, повторявшая: "Николя-а-ай, плакал, Николя-а-ай, как дити".
     Происходившее после антракта тоже показалось исполненным исходного смысла*.
     (Снял заголовок «Я – русский», в контексте нынешнего описания событий излишний).
     ...Одиночество, отягощенное молчанием "американки" доконали. Полуголодное. "Боксерских" не хватает уже на хлеб и воду. Надо искать работу. Рядом есть какой-то вуз. В шаговой доступности. Наведался.
     Принят. Без энтузиазма впрягся в доцентские обязанности.
     *Под шквал аплодисментов «гуру» является вновь, теперь в алом, атласного блеска наряде. На сцене – невиданные музыкальные инструменты. Переходя от одного к другому, он извлекает из них мелодии, ритмы, им слышимые и нам доносимые.
     Теперь в его руках флейта. В полнейшей тишине звучит ее голос, идущий из каких-то непостижимых глубин. Слева от него располагается, как можно догадаться, когорта первоучеников, среди которых Абарита. Похоже, это хор, участвующий в выступлении. Он подхватывает начатую "Учителем" мелодию, потом другую, третью, которые тот выбирает, видимо, по своему настроению.
     Вдруг он обрывает игру на полу-фразе. Замирает и хор. «Гуру» отнимает флейту ото рта. Несколько минут сидит молча. Тысяча глаз устремлена на него в тишине. Но вот губы его начинают издавать звуки, хриплые и протяжно-вибрирующие. Он поет! Нет, он подбирает, ищет, нащупывает какой-то мотив.
     Похоже, он сочиняет.  Точно.
     Вне всякого сомнения, это так. На наших глазах свершается таинство рождения мелодии. Хор, очевидно, зная эту манеру "Учителя", неслышно уходит за кулисы. Но вот участники его появляются снова с нотной бумагой и карандашами, рассаживаются на сцене – ноги калачиком – и, напряженно вслушиваясь в издаваемые «гуру» звуки, начинают записывать их на своих листах.
     Он, отрешенно сосредоточенный, с вдохновенно обезображенным лицом и ввалившимися глазами взвывает выше, ниже, возвращается к начатому, поправляет найденное, меняет тон, вибрацию и т.д.
     И вдруг звуковые кусочки и рулады начинают складываться в ясную мелодию, обретая при этом американо-язычное словесное выражение.
     - И-и-и, а-а-й, м-м-м... Ай эм рашиа, ай эм рашиа (I am Russia, I am Russia).
     Даже мне, слышавшему американский английский впервые, было ясно, что он поет: "Я – российский". То есть представляет или ощущает себя россиянином. По крайней мере, в данный момент он в образе русского.
     И, словно подтверждая это, он поет дальше:
     - Руш, руш, руш ай эм (Rush, Rush, Rush I am) – русский я.
     Полностью, с повторами это звучало так:
     - Я – российский, я – российский, я – российский. Русский, русский, русский я-а-а... – Причем, это "я-а-а..." он длил и длил, то, блуждая  по басам, то, взметаясь к фистуле, пока мелодия не обрела надрывно-протяжную выразительность.
     «Гуру» продолжал сочинять, а участники хора – заносить на бумагу ноты и слова извергавшейся из его рта песни. Листочки с ее записями тут же из рук в руки передавались аудитории. Конвейер этот действовал бесперебойно. И вот уже несколько голосов зрителей подхватило новую песню. Потом их стало больше, еще больше... И, наконец, весь зал, опьяненный ароматом только что явившегося на свет творения, запел: "Я – русский, русский, русский. Россиянин я".
     Мы, пятеро молчали, оглушенные происходящим. И ощущали, как в нас что-то меняется. И слились в порыве чувства с «гуру», который пытался внять стенаниям нашей скорбной души и выразить ее своим хриплым, рыдающим пением.
     Слитность, единение всех, каждого с каждым в этом зале, в этом мире – вот что ощущал я в своем сердце.
     Но ведь это то, что было всеважнейшим для меня, к чему стремился с ранних лет жизни*.
     (Уже тогда к этим чувствам примешивалось смущение, пока не отфиксированное и осознанное много позже, в ряду с другими феноменами супер-креативного «гуру», но об этом ниже, при их описании и анализе).

           4. Президент

    *Международная конференция рериховцев. Собрание посланцев всего бела света, алчущих истины.
     Метро “Выхино”.
     Арендован просторный, помпезно-торжественный зал бывшей Высшей школы ЦК ВЛКСМ. Регистрация в холле, почему-то платная. В фойе главной аудитории ярмарочная толчея – книжная лавка с полу-запретной и малодоступной литературой: брошюрами теософов былых и нынешних дней, книгами по буддизму, кришнаизму, современной эзотерике.
     Но цены! цены!
     Обстановка – отчужденно-радушная. Все приветливы, улыбчивы, но почему-то каждый отдельно от каждого. Словно семья, где все забыли друг друга. Даже участники  н а ш е г о  научного семинара порознь. Одного-другого поприветствовал издали, отвернулись, вроде не заметили.
     Только Наташа, сотрудница МРЦ и, кажется, секретарь Людмилы Васильевны, выдавая значок участника конференции и программу, по-доброму улыбнулась и сообщила:
     - Вы после перерыва, где-то около трех часов. Готовы? Текст – орггруппе.  Собираемся издавать. И не забудьте: по окончании – оптический театр.
     Это о моем выступлении, к которому полгода готовился, для которого провел со студентами социологическое исследование. И, корпя над которым, открыл для себя, а, может, и не только для себя, нечто рубежное – социо-духовный метод анализа явлений. Доклад – об этом.*
     (Заголовок из «Богатства…»).
     От девы по-прежнему ни звука. Отэсэмэсить снова? Извиниться, объяснить: обидеть не хотел, только предупредить, уберечь от неизбежного исхода.
     А смысл? Если под «коксом», не услышит, не вникнет, не поверит.
     Нет, надо как-то иначе. Нужно узнать, как общаться с торчками, пробиться к ее сознанию, повлиять на нее.
     Мне это нужно!?
     А ноющее сердце? А назойливо раз за разом к возникающие в воображении картины распластанной на тахте уральской красавицы, курильщицы опиума в окружении «тосовки».   
    *Зал переполнен.
     Свидетельство силы Движения? Похоже, да! Всеохватного, Рериховского, ведущего в новый век!
     Вот его лидеры рассаживаются в президиуме.
     Приветствие президента-академика.
     И – слово Шапошниковой. Ну, держись рутины с догмами. Говорит вечно «Живая Этика» – откровение о человеке и мире...
     Но не откровение звучит в ее слове, возмущение. Подлым провокационным искажением принципов правоприемности  н а с л е д с т в а  Рерихов. Коварными и ловкими попытками захватить его индианкой-домосмотрительницей музея-усадьбы в Калькутте. Корыстной позицией Совмина. Его намерением пересмотреть волю завещателя о внегосударственном статусе Центра Рерихов и завещанной ему собственности и переподчинить ее властям. Акциями русской православной церкви, поддержавшей власти и устроившей идеологическое судилище – отлучение рериховцев от церкви.
     - Но мы выстоим и победим! – Оптимистический финал выступления Людмилы Шапошниковой прозвучал, однако, похоронным аккордом...
     Сигнал к драке? Наших бьют? Кошелек или жизнь? Атмосфера кулачного боя воцарилась в зале.
     Последующие доклады смазались, в сознании не укладывались.
     Какая наука! Какое развитие идей, когда дело о запрете, изгнании и дележе  н а с л е д с т в а ! Не наследия, не Учения – богатства.
     И это желанная свобода? Это духовный ренессанс? Не гашение ли это их? Не набег ли орд, жаждущих передела всего и вся? В связке с примкнувшим к ним крылом православной церкви! 
     С в о й  доклад на фоне треклятых перипетий казался схоластическим умствованием. Звучал натужно, искусственно. Не удивился, получив записочку из президиума: “Регламент...” В отключенном состоянии просидел до закрытия форума.
     Оптический театр только добавил холоду. Перетекавшие из одной в другую формы, круги, линии напоминали улетающую вотще силу умных, душевных, но неприкаянных собравшихся индивидуумов...
     Зато здесь, рядом с «учителем» и вокруг него – аура взаимопритяжения, трепетности, нечаянной устремленности. Ощутил это особенно ясно на следующий день, во время четырехчасовой речной прогулки.*
     (Все так и было).
     Тщета, безнадега. Новая работа в тягость.
     Кафедральные коллеги настораживают. Ждут момент, чтобы предать, в чем-то уличить, упечь тебя в каталажку ни за что? День за днем текли в душевном вакууме, при полном параличе желания хоть что-то делать.
    И это ему, некогда с благословения человека-симфонии ощутившему в себе космические силы!.. Только что не воспарившему в небожители?
     Переметчица-изгой штата Орегон по-прежнему нема.
     А ведь что-то там с ней происходит!
    *Две палубы туристского парома заполнены дисайплами. Судно медленно движется вдоль залитых осенними красками берегов. Холодно. Сотни учеников-экскурсантов разместились в громадных размеров кают-холле. Посреди него уже знакомое "эксклюзивное" кресло. Вокруг плотными кругами сидят на полу ли, низких ли диванчиках его преданные послушники. Наша пятерка в первом круге.
    «Гуру» объявляет тему встречи – Россия. Он хочет  п р е п а р и р о в а т ь  русских учеников, то есть вскрыть их душу, увидеть их сердце, через которые можно понять, чем живет страна, поведать об этом присутствующим, приоткрыть ее завтра.
     Первым пред «Учителем» предстал наш "больной". Он и вправду выглядел неважно. «Гуру» сделал руками несколько пассов, надо полагать, изгонял из него простуду, и заговорил. Я впервые слышал его близко и был поражен произношением: чередой льющихся хриплых звуков, по моему восприятию, даже и не складывавшихся в слова. Переводчик же – молодой парень с русским носом и еврейскими глазами – излагал его речь легко и просто.
     «Учитель» говорил о здоровье русских, духовная составляющая которого могуча, телесная же истощена. Потому что русская душа все еще заперта в темнице. Нужно дать ей волю, тогда вылечится и тело.
     Вторым пригласили меня.
     - Hi, Nikolai, – улыбаясь кивнул «гуру». Типично американское приветствие это я знал. Но дальше пошла не дешифруемая лексика. Я ничего не понимал.
     Да еще переводчик стал говорить почему-то с задержкой, пропусками целых фраз, явно побуждая меня самого распознавать произносимое. Я же стоял чучело-чучелом. Потом он вообще замолчал, лукаво скашивая глаза в мою сторону: мол, давай-давай, тужься сам.
     Пришлось, собрав волю и внимание, на какие был способен, вслушаться в слова «Учителя».
     И – еще одно чудо? –  начал понимать их. Каким образом?! Не смог бы объяснить. Но воспринимал, и не только основную мысль, но и ее оттенки. Скоро сообразил, что вообще не слышу звуков его речи, а слежу лишь за движением губ.   И понимаю произносимое ими.
     А говорил он о том, что люди в СССР, как нигде в мире сильны духом, и что они, разогнувшись, поднимут небо над человечеством, как атланты, и т. д. Его размышления вслух длились минут двадцать. В течение всего этого времени продолжался мой мистический контакт с ним.
     Он и сейчас памятен мне даже в деталях...
     Через день вернулись в Москву, гудящими от впечатлений. А я еще и – облаченным полномочиями президента Московского Центра медитации. Абарита сообщил об этом решении «гуру» на встрече с московскими учениками. Они беспрекословно приняли выбор «Учителя».*
     (Незначительные редакторские исправления, смысл тот же).
     Не может быть! Ночной долгожданно-нежданный треньк мобильника.
     От нее.
     Дрожащими пальцами открыл сообщение.
     Да. Свершилось ожидаемое. Предчуствованное. Предвкушенное. Незримо зримое. Таким оно и должно быть ее сообщение: «Я знаю, чиго мине делать, а чиго ни нада. Ты мине не мамка указывать, ты тама сам такой… старый дурак».
     Прими к сведению.
     Получи и утешься.
     Острая боль уязвленного самолюбия. Внезапное ощущение пронзившего озноба. Такого, как тогда. После первого ее исчезновения-появления. Принесшего неисчислимые потрясения. Теперь все по новой?!
    *Президентские обязанности были:
     - сочинить Устав создаваемого Центра медитации, выправить документы для его регистрации;
     - собрать представительную группу учредителей;      
     - стоять в очередях, топтаться в коридорах власти, объясняя чиновным лицам, что это за зверь – Центр медитации и кто таков этот «Учитель-гуру». И выхлопотать их соизволение и подписи на множестве форм.
     Занимался  этим рьяно и  через полгода  узаконил то, что  "по факту" существовало: аренду вместительного  клубного зала, где дважды в неделю пять сотен дев  и мужей медитировали перед портретом  «Учителя», разучивали и пели его песни, читали его книги,  изречения и письма, получаемые и Нью-Йорка и переводимые  в  арендованном  же офисе Центра. 
     Закончив дело, вырвался-таки на неделю в Канаду.
     Оформлялся – к поклоннику "перестройки" г-ну Великсону, пригласившему для «гуманитарного» сотрудничества, за год, впрочем, канувшему в безвестность. Отправился же к коллеге – президенту Монреальского Центра медитации, по закону солидарности распахнувшего предо мной двери своего коттеджа.   
     Поездка оказалась знаковой: во время нее понял смысл п о д с а д к и. 
     Пока обновлял выездную визу, погашенную в Берлинском вояже, опоздал на с в о й   рейс до Монреаля. Но "Аэрофлот" в этом случае позволяет лететь с  п о д с а д к о й   на свободное место других рейсов. Мудро: не пропадать же, в самом деле, билету стоимостью в четыре доцентских зарплаты!
     Узнав об этом, упаковал чемодан, попрощался с домашними и – в Шереметьево. На удачу. Вдруг кто-то занемог, загулял, не успел "на борт".
     И – щелчок по носу, да повод для самоедства: мог бы и догадаться! Советская обыденщина: на подсадку очередь. Гигантская. Многомесячная. С записью фломастером номеров на ладони – кто за кем – ежедневной перекличкой и выбыванием отсутствующих.
     Не спал несколько ночей.  Сообразил: "подсаживаться" надо, когда никто об этом не помыслит – ранним утром Нового года. До которого пара недель.
     Ночь с 1990-го на 1991-й. Решил: сегодня!
     "Благоверная", как всегда саркастически: пустая затея. Другие не глупей – явятся.
     Ну, едва! Чтобы три сотни "посадчиков" с номерами на ладошке не напились, не забылись, не махнули по случаю новогодия рукой на унылую прозу перекличек?  Не может быть!   
     И вот пешком по безлюдному ночному мраку бреду к аэропортовскому автобусу – прочие еще не ходят. Такси вызвать нереально. Если и повезет, только за сверхденьги.  И бреду своим ходом. Снег, безнадежность, как сосульки, издевки жены.
     Пусть!
     И добрался.
     "Шереметьево" безлюдно. В зоне регистрации тихо, чинно. Ни намека на минувшую новогоднюю ночь.
     Подсадчиков...  двое!  Я – третий.   
     Один за другим проходят пассажиры  к а н а д с к о г о  рейса. Вот последний.    И сведения из самолета: девятеро не явились. Желающих лететь с подсадкой приглашают занять свободные места.
     Не веря в фарт, иду. Чемодан в погрузку, таможенный контроль и через рукав-гармошку – в самолет. Занимаю кресло возле окна. В ряду всего один пассажир, вежливо посторонился, пропуская...
     Разбег. Взлет.
     Ай да подсадка! Сработала!
     Самолет оторвался от земли. Летим в Канаду!*
     (Название раздела «Я – русский», и тогда звучавшее в несколько ироническом тоне, снял, заменив более отвечающим пониманию сути вещей, отображенных в книге. Оно и вынесено в заголовок).
     Двигаюсь, что-то делаю, думаю, не видя и не слыша ничего. Пришиблен ее грубым, выбивающим внутренний стержень «…ты тама сам такой старый дурак»? 
     Если бы. Ощущением вины, которое отныне будет снедать его всегда.
Тем, что погубил. Ее и, возможно, внезапно вспыхнувшее влечение к ней. Ощущение, силу которого за последние сумбурные годы забыл, которого ему так по жизни не хватает. Теперь бессмысленно, нелепо им загубленное.
     Виноват он, выдворивший ее и свои чувства вон из своего суетного бытия…
    *Когда за окном ничего интересного, кроме облаков уже не было, обернулся к пассажиру-соседу. И обмер.
     Владислав Третьяк! Приветливый, улыбающийся, обаятельный, доступный.
     Одиннадцатичасовой перелет рядом с ним был подарком. Любимец, кумир миллионов, по славе, выпавшей на его долю, сравнимый, быть может, только с самим Юрием Гагариным, охотно отвечал на вопросы, делился заботами. В СССР уволен из армии, разжалован, лишен чинов и званий. За океаном – почетный гражданин, руководитель школы ледовых вратарей. И желанный гость.
     - Лечу вбросить шайбу на турнире детских команд. Конечно – за их счет.
     - За то, чтобы подобное было у нас!
     - Хоп! – беззвучно чокались мы мягкими прозрачными стаканчиками, которые наполняла приставленная к нам (к нему!) стюардесса.
     Потом кто-то из экипажа увел Третьяка в кабину пилотов. Перед тем как скрыться за дверью, Владислав приятельски подмигнул мне.
     Оставшись один, задумался.
     Вот подсадка. Волей случая, нет – судьбы! – забросившая на другую орбиту, иной маршрут. Встреча с кумиром целого поколения, знакомство, общение с ним – все благодаря ей.
     Но больше!
     Разве не подсажен я к учению «гуру»? Ведь и в Канаду я лечу на подсадку – к президенту Монреальского Центра медитации, в его дом, под его опеку. Что это, как не подсадка на почву, возделанную «учителем»?
     Но разве не подсадка вся наша жизнь? На древо своего народа, его обычаев и культур. И это нормально. Частица становится одной и составляющих целого.  Хуже, когда наоборот. Когда целое превращается в часть чего-то, например, “подсаживается” на некое “Учение”. Это противоестественно. Противно природе вещей. А ведь именно это произошло с нашим народом и другими государствами в начале ХХ века, когда они были подсажены (а мы вскарабкались сами!) на революционный паровоз под названием "в коммуне остановка"!
     Но, оказалось, мчались в пустыню, покуда не кончилась колея. И теперь вот выбираемся оттуда по колено в обломках и мусоре, полуголодные и виноватые перед всем миром. А сегодня?
     Не стремимся ли подсесть сами и подсадить огромную не разворотную Россию на рейс стонущего под игом демократических завоеваний электронно-компьютерного Запада? Нужно наоборот – подсаживать лучшее из его достижений на наше древо!
     Хотя, если на “древо”, то не подсаживать. Прививать, как ветвь.  Привой нового сорта на древнее древо только омолодит его и принесет новый плод, не повредив ни корней, ни кроны. А само дерево будет цвести. И впервые догадка: а не подсажен ли я на Учение “Живой Этики”?*
     (Эпизод встречи с Владиславом Третьяком может показаться не «в тему». Но именно знакомство с ним позволило мне понять глубинный смысл понятия «подсадка).   
    *Ощущение подсадки возникло и во время другой заокеанской ездки, в августе 1991-года.
     "Учителю" 60 лет.
     Двадцать пять русских учеников впервые мчат в его гнездовье – в Нью-Йорк.
     И вот Америка. Руганная-переруганная, далекая, заокеанская, хваленая-перехваленая, закормленная-перекормленная, запретная-доступная. 
     Первые впечатления: многолюдно и нечем дышать. Аэропорт – как небольшой город со множеством петляющих улиц-проходов через таможню и неостановимо движущемся сквозь них народонаселением. И уже в очередях на выход, особенно на подъездных площадках для автомобилей ощутил нехватку кислорода.
     Пожрали тысячи моторов? Непрерывно взмывающие вверх самолеты? Но в зеленом районе города, куда поселили делегацию и где располагалась обосновался "Учитель", – то же самое. Выгибаешь грудь, забираешь предельно воздуха, чистого, свежего, напоенного ароматом приветных улыбок и – стеснено дыхание.  Так – будто сдавлены легкие, сжаты ребра. И только возвратясь в Москву, поставил диагноз – субстанцианальная недостаточность.
     Впрочем, она с лихвой перекрывалась ежедневным и ежечасным пребыванием на открытом теннисном корте, принадлежавшем «Гуру», где он играл с учениками, где проводились медитации, концерты, ставились спектакли и т.д. и т.п.  И где прошли два ярких месяца жизни в Штатах.*
     (Действительно, ярких: с раннего утра до позднего вечера озаренные щедрым солнцем, спортивные игры, медитации на корте, сменяющие друг друга краткие представления-скетчи, неожиданные акции «гуру» – все ново, необычно, интригующе. Лишь к концу их стал улавливать скрытую, теневую подоплеку происходящего).   
     Снова мысли о ней. Впрочем, скорее, о себе, ею повязанном.  Вопреки всякой логике, всему и вся. На голых эмоциях, казалось бы, его же социо-духовной логикой давно отмененных.
     Для чего против собственной воли я  о п р е д е л я ю,  ф и к с и р у ю  самим же изгнанную бывшую техничку-повара?
     Это после ее нарко-взбрыка, брошенного в лицо, явно поймавшей кайф девицей, опустившей в беспросветную реальность его и впрямь уже отнюдь немолодого женатика, некогда приютившего ее. ("Ты тама сам такой... старый дурак")!
     Объяснил бы кто.
     После этого продолжать обмен сообщениями - падеие. Нет. Все. 
    *9-00. Время утренней медитации.
     На "фанкшен", как здесь называют теннисный корт, все в сборе. Нью-Йоркские и другие иноземные ученики кто с книгами «гуру», кто в наушниках, источающих мелодии Учителя, кто, просто положив руки на колени, – в предмедитационной готовности.
     Из подрулившего к корту БМВ выходит Шри Чинмой. Ему помогают водитель и охранники. Сидящие на скамьях корта приветствуют его буддийским сложением ладоней. Цикады на деревьях вокруг корта, до того неслышные, стрекочут ошалело громко.
     «Гуру» проходит в палатку. Устраивается все в том же, знакомом по Германии   персональном кресле. Через приоткрытый полог и прозрачную пленку видна его жизнь. Вот он пьет соки, отвечает на телефонные звонки, смотрит телевизор, потом видео, что-то записывает. Откидывается на опущенную почти горизонтально спинку кресла. Возле его ног склоняются двое учеников.
     Разогревают перед выходом на корт, массирует, лечат?  Вообще, "Учитель" жалуется на боль в суставе – следствие давней травмы. Даже объявлен конкурс на лучшее приспособление для тренинга ноги. Обещана хорошая премия.
     Но вот он поднимается и выходит к ученикам. Цикады неистовствуют. Гуру возносит ладони-домик пред очи – все вторят, заряжаясь исходящей из него энергетикой.
     Вот едва заметный его знак и ученики спускаются из зрительных рядов на поле корта, длинной, непрестанно движущейся змейкой пересекает его вдоль, потом поперек, затем из угла в угол. Сообразив, – так надо – где-то посередине русская делегация. И смутное ощущение – ее подсадили на отлаженный конвейер "фанкшена"-действа.
     Новый знак, и змейка перестраивается в колонну по одному во всю ширину площадки. «Учитель» снова возводит ладони гору, и ввысь к вершинам деревьев устремляются низкие хрипловатые, душу раздирающие звуки:
     - О-о-о-о-о-о-о-У-у-у-у-у-у-у-М-м-м-м-м-м...
     Колонны подхватывают их, умножая стократно. Тело пронизывает дрожь, горло щекочут электротоки. Еще знак – и, продолжая пение, масса людей приходит в движение. Теперь хаотичное, произвольное. Затем вдруг вслед за «гуру» начинает совершать кто короткие разовые, кто двойные, кто высокие прыжки-шажки.
     Потом узнал – это динамическая медитация, сбрасывание оболочек, корост обыденности. Внутреннее омовение учеников в очищающем контакте друг с другом. А, главное, с самим «учителем». За полтора часа процедур начинаешь чувствовать собственное "я".
     В конце действа мускулистые, загорелые парни в чистейшей белизны шортах выносят и расставляют объемистые ящики с коробками пиццы, винограда, бананов, яблоками, арбузами, киви и еще какими-то неведомыми плодами.*
     (Даже сейчас не брошу камня на описание тех событий: посланцам рухнувшего Союза нерушимого, утратившим веру в то, чем жили, творившееся на корте не могло не казаться праздником. Да, навязываемая чужеродность разворачивавшейся фантасмагории смущала уже тогда. Но… стерпится-слюбится, новое не прирастает сразу, вдруг и т.д. Теперь очевидно: то было не смущение, но пробивавшийся сквозь обворожительную экзотику «учителя» стыд). 
    *Просад.
     Разбирается с ритуальными поклонами, сдержанно. Поглощается с хрустом, смаком, играючи. По жаре лучше не придумать! Гурманам на зависть.
     Эх, повторить бы!  Вон там сколько еще всего!
     Но нельзя. Всем по порции, больше ни-ни.
     Но «гуру» хитро подмигнув, дает знак: на добавку налетай! И вокруг ящиков в момент куча мала – хватай, что успеешь. А он, виновник всего этого, улыбается. Доволен творимым спектаклем? Или жизнью-игрой, им придуманной?..
Так или этак, там или здесь, мы, из России, на этой солнечной сцене – статисты. Выведены из-за кулис в готовый спектакль под названием медитация.
Подсажены на рейс в небо, в рай, ко Всевышнему.*
     (Все можно принять и сейчас, кроме наивно-поверхностного в своей сути восхищения взахлеб «проявлений» человека-уникума).
     Попытки забыть ее и все, что с ней связано, бесполезны.
     О н а – в моем внутреннем бытии. Неизбывной ранящей реальностью, невольно, но прочно связанной с событиями, обрушившими, как мне казалось тогда, там в Нью-Йорке,  наш мир, – с ГКЧП.

          5. ГКЧП   

     *В Москве путч.
     Америке – сенсация. Нам – удар в пах, внезапный, предательский. И будто нарочно, сразу после невиданно красочного, торжественного и многолюдного чествования 60-летия «гуру» в Манхетен-Центре.
     Возвращались домой глубокой ночью, обессиленные и опустошенные после излитых на юбиляра сердечных сил. А, выйдя из метро на поверхность, попали в сплошную стену воды, под небывалый здесь дождь.
     Как оказалось, – предзнаменование.
     Утром, хотя по-прежнему лило, принудил себя выскочить на пробежку. Орошаемый струями сверху и брызгами из-под собственных кроссовок снизу, потрусил к ресторану, где на доске распорядок дня.
     За сотню метров до него из обогнавшей и притормозившей машины донеслось:
     - Russian? (Русский?).   
     Совершенно незнакомый господин обращался ко мне, приспустив оконное стекло.
     - Russian? – повторил. – Hi! (Привет!) – и помахал рукой. Пораженный тем, что кто-то распознал “рашена” в бегуне, на коем из платья только красные спортивные трусы –  уж не по ним  ли? – ответил  ему кивком и  улыбкой. И тут:
     - Do you know? Collaps in Moscow. Gorbachev is killed. Perestroika is stopped. There are tanks in the Red Squere.
     - Что?  Что? – по-русски крикнул вдогон уходящему автомобилю. Но тот дал газу и скрылся.
     Поверить в сказанное было невозможно. Что в Москве какой-то коллапс. Что Горбачев убит, а на Красной площади танки.
     На пределе сил вбежал в ресторан. Там толком ничего не знали. Ни радио, ни   телевизора. Из репродуктора растекалась только сладкая медитативная мелодия «Учителя». Но, оказалось, от него был звонок – в России беда. Сбор через час после окончания дождя.
    Тревожные взгляды американских дисайплов в мою сторону.  И обычные хлопоты: подошел фургон с продуктами. "Nikolai, help!" Помог разгрузить и – быстрее к своим.
    И огорошил еще сонных "рашенов" услышанным. Словно червяки, перекатываясь и потягиваясь, выползали из ночного онемения, заброшенные на другое полушарие от путча. Только Герман, измученный приступами язвы и бессонницей, бледный, красивый, статный и совершенно голый из-за жары:
     - Теперь мы невозвращенцы. Гебешные подвалы ждут нас.
     Успокоил: пока ничего не известно. Нужны достоверные сведения.
Решили тут же отправиться, стучаться в любой дом. Ведь вся Америка прильнула к телевизорам. Смотрит, что там в России?
     - В дом не пустят. – Это Леня-переводчик и знаток США. – Не принято.
     Но путч. Но Горби – их любимец – убит!  И осенило: предъявить, как пропуск, книгу «Учителя» о нем, которую с дарственной надписью он передал мне вчера вручить из рук в руки Отцу Перестройки.
     Понимая очевидную нереальность поручения – дотянуться, тем более, лично, до полубога-небожителя, даже если он Отец Перестройки, – обещал; отказывать нельзя. Поклялся сделать возможное и невозможное.
     Однажды уже пробовал*.
     Снова мысли о ней.
     Чего это я отпеваю ее? Нужно помочь выбраться ей из ямы. Самому. Спасают же и наркоманов домашние, близкие. А тут вместо помощи тычки и наставления.
     Нужны рекомендации докторов, психологов. Вон их сколько сетевых советчиков! Вот целый профессор предлагает. Первое – особый подход к новичкам, вкусившим отраву впервые. Так: не позволять зависимому замкнуться в себе. Да!!  Ведь ОНА ТАМ ОДНА! А я – молчок. Сегодня же – списаться, навязать общение. Во что бы то ни стало. С кем еще, кроме как со мной ей делиться, ни языка, ни нравов тамошних не ведающая! Не с мамкой же, «назло» которой перекурочила свое имя. Да и не пробиться ей из Штатов в ее глухомань. В деревню «Простоквашино». Только ко мне.
     Ее абонент – я, других нет.
     Вот еще совет. Близким: "не винить в их беде самих себя, просто помогать". Это персонально мне.
     Спасибо! Значит, читай, девушка: "Понимаю, почему отмалчиваешься. Обиды на тебя не держу, я больше виноват перед тобой. Прости "старого дурака". И знай, я всегда помогу всем, чем могу".
    *Теперь, похоже, передавать ничего не придется. Горби мертв. Так пусть хоть книга о нем послужит нам. Втроем с Леней и Германом отправились по улицам Нью-Йорка.
     Переходя от особняка к особняку, ищем и жмем кнопки звонков на дверях, арках входных ворот и калиток, заглядываем из-за решетчатых палисадников в окна. Должен же где-то светиться голубой экран, вокруг которого сгрудились хозяева, ловя каждое слово из России.
     Увы!  Дома не отзываются. Окна зашторены или закрыты жалюзи. Людей не заметно, тем более сгрудившихся у экранов. Только на веранде двадцать второго или тридцать девятого по счету коттеджа увидели то, что  искали: включенный «ящик», который окуривали сигарным дымом трое темнокожих.
     - Moscow? – Леня привстал на цыпочки, пытаясь дотянуться до высокой веранды и интересуясь, не московские ли новости смотрят господа негры? Те ошалело вперили в него взгляды.
     - Скачки, – разглядел-таки Леня происходившее на экране. - Sorry, friends... (Извините).
     Через пару домов – сходная сцена. Вопрос через решетчатое окно.  Удивленное молчание в ответ.
     - Бейсбол. У этих бейсбол, – разочарован Леня. И вдруг рванул к остановившейся неподалеку машине, из которой вышла немолодая дама.  Догнали его и втроем, наперебой, протягивая ей книгу с фотоликом Горбачева, выложили просьбу.
     Подозрительно рассмотрела "рашенов", перелистала книгу. И:
     - O’key. – Кивком на Леню: войдет он; вы, двое, останетесь здесь на улице.
     Наконец-то.
     Волнуясь, ждем. Долго.
     Дождь кончился. Выплыло солнце. Обжигающие лучи подняли влажный горячий пар, загнали в тень на промытый и уже высохший тротуар. Присел на бордюр.  Герман, держась за живот, маятником – туда-сюда, взад-вперед.
     Положил пакет с книгой, словарем и очками возле себя, ослабил шнурки на промокших кроссовках – пусть посохнут...
     И тут голос Лени, выбежавшего из калитки пожилой леди:
     - Переворот! Горбачев жив. Лишен связи. В Крыму, в Форосе. Заперт.   Отстранен по болезни.
     Вскочил с бордюра. Втроем быстрее в метро, к «гуру».  Встреча "через час после дождя..."
     ...Двумя днями позже. Снова на корте. «Учитель» встревожен, скорбен. Его любимец – президент Майкл в опасности. На "фанкшен" непрерывные медитации. Сотни дисайплов вместе со своим вожаком посылают токи-сигналы поддержки опальному президенту.
     Русская делегация – тоже. Но не я, отсутствующий, убитый. У меня огромное личное горе, навалившееся вместе с ГКЧП. Потеряна книга, та самая, «гурин» дар Горбачеву. А еще словарь и очки.
     Без первой – я осрамившийся школяр. Без второго – слепой, безъязыкий болван в чужой стране.
     Потеряна банально. Возле дома почтенной дамы. Когда кинулся к вышедшему от нее Лене, захваченный оглушительными новостями о путче, все позабыв.   Опомнился и хватился пропажи лишь в метро. Потрясенный, оглушенный свалившимся несчастьем, пробовал отыскать ее. Не нашел даже дома, где были в тот тяжкий час: все коттеджи на одно лицо. Пакет с очками и книгами исчез без следа...
     Двое суток мучился ужасом предстоящего объяснения с «гуру».  Останавливало только еще большее лихо – в России. Решил: расскажу завтра, прибегнув к последнему средству – медитации на в и д е н и е.
     ...6-00 утра. Медитирую прямо в постели. Сел, принял нужную позу, замер. Товарищи "рашины" спят. Только Герман, морщась и руками массируя живот, шлепает босыми ногами по комнате; на меня косится еретически.
     Сосредоточение.
     Погружение.
     Отождествление с прозрачной безмерностью, протяженностью. В ее лоне едва уловимые блики. Вот один приблизился легким парусом, уплотнился, превратился в белый дым, а в нем штрихи, которые постепенно сложились в картинку, вначале однотонную, наполнившуюся затем цветом и объемом.
     Нет, это не место потери, не улица, не дом.
     Это круглая бумажная тарелка с каким-то текстом на ней. Вторая, третья, пятая. Висят на уличных столбах. Отчетливо видна проволочка, которой прикручены к ним. Не понимаю ничего. Хотел уже выйти из медитации, как вдруг кадр сменился. Теперь это улыбающаяся темнокожая женщина, стоит в проеме распахнутой двери – нашей двери. В ее руках мой пакет, моя пропажа. Непередаваемое чувство ликования прорывается вовне. Им выбит из грез в реальность, громким криком будя комнату:
     - Есть! Вижу пакет с книгой. И негритянку!  Здесь. У нас.
     Удивленное замешательство, недоумение заспанных лиц.
     - Сбрендил с горя, – Герман.
     Объяснил: нарисовалось в медитации. Тарелка, не иначе подсказка развесить объявление на столбах. Нашедшая – черная леди – прочтет и принесет находку прямо сюда. "Рашены" переглядываются. Шутка или серьезно? Зато Герман определился. Хохочет, пересиливая боль:
     - Давай-давай. Лепи, обклеивай весь Нью-Йорк.
     - Видел пять, пять и вывешу, – я.
     Так и сделал. Через полчаса на пяти столбах, соответственно пяти улиц  висели круглые бумажные тарелки с объявлениями, переведенными Леней, что русский ротозей, потерял  то-то  и  то-то, а нашедшего просят принести за вознаграждение туда-то. Прикрепил проволокой. Чем же еще, коли она торчала из мешков с гарбичем (хламаом), выставленных мусорщикам как раз у столбов.
     Едва успел к срочному сбору на фанкшен: у «гуру» что-то важное.
     …Корт заполнен – не встать. Является «Учитель». Торжественное взаимоприветствие соединением ладоней, и: "Горбачев свободен. ГКЧП арестовано. Демократия победила!" И далее странное – не ошибся ли переводчик? Накануне «гуру» астрально посетил Крым, проник в резиденцию Майкла в Форосе. Оповестил о завтрашнем низложении и аресте путчистов. Дал президенту силы выстоять в тяжелом испытании...
     Накануне – когда? Почему об этом – сейчас, после того как развязка известна всем?  Почему не сказал ни слова о чудо-контакте до падения ГКЧП? Это он-то, уведомляющий подробно обо всех, даже незначительных феноменах такого рода, с ним связанных. А тут спасение Майкла! Вопросы остались не заданными... Ученик-информатор же, возвестивший радостные вести, впал в мажор: именем «гуру» благодарит дисайплов за участие через медитацию в победе правого дела Перестройки.
     Оставил торжествующий корт – и домой, где Герман в одиночестве, наглотавшись противоязвенных таблеток, сидит в кресле и прислушивается к своим желудочным болям.
     - ?, – спросил его взглядом насчет негритянки.
     Вскинул и опустил плечи: немыслимо... 
     - Будет, – упорствую я. – ГКЧП пало – уйдет и беда, от него пришедшая.   Ждем.
     Ждал до глубокой ночи.   
     Никого.
     "Рашены" молчат. В комнате напряжение недоверия.
     Новое утро оглушило дверным звонком. На часах нет семи.
     Что? 0пять ЧП?
     Шлепки босых ног к двери. Голос Германа. Невнятное бормотание. Снова шлепки. И передо мной он, как всегда, в костюме Адама, удивленно протягивающий пакет с пропажей.
     - Кто?
     - Негритянка. Ушла, – поражен голый наглец.
     - Вознаграждение же!
     Вскочил, натянул брюки – и на улицу. Догнал и узнал – она.
     Остановил и, как мог, возблагодарил черную мадонну. "Как нашли?" –  спросил.   Ответила: "Дети. Узнали Горби по фото. Значит, потерял русский. Принесли ей.     А вчера прочла объявление на столбе, что напротив ее дома.  И вот пришла".
     Вручил ей тенниску из даров «гуру» детям в благодарность. И в искреннем порыве обнял.  Дама подалась объятию: ну да, все русские так сентиментальны...*
     Новое сообщение от нее, прервав беспокойный сон, прилетело под утро.
     В полутьме, очков не нашел, наспех выхватывал слипающимися глазами неразличимые буквы сообщения. И, не читая, ощутил их разящую бездну.
     Включил свет. Поднял упавшие под стол окуляры, успокоил дыхание и… Вот оно, алкай, упивайся тем, что предназначено тебе и никому другому: "Знаю, изголятса будите. А мне носрать. Тижолоя я стала, пузо три орбуза, толста как копна".
     Беглянка-изгой из уральской глубинки, на другом конце земного шарика понесла! Так и должно было быть. Никак по-другому. Таков финал.
     "Его" Анеле-Елена зачала. От кого, едва ли знает сама. От того, с кем свивалась в змеиный клубок? И "осеменитель", кто бы он ни был, уж точно ни рылом, ни чушкой не сочтет себя таковым. Клубок он и есть клубок. Поучаствовал и свободен…
     Непутевая уральская наркоманка с перевернутым именем и мозгами, беременна. В чужой стране. Без документов, средств существования, жилья.
     Будет рожать? Избавляться?
     Вляпалась ты, красавица, по самое темечко. По самое не могу.
     ………………
     (Чтобы не нарушать логику повествования, рассказ о попытке связаться с власть предержащими тех лет перенесен в ссылку - ниже).      
     *Через неделю после регистрации Центра в него прибыли два эмиссара «УЖчителя» с посланием Перестройщику Михаилу Горбачеву в поддержку и с благословением его деяний. Озадачили: нужна лазейка на самый верх.
     Объяснять заполошенным американцам, что затея эта фантастическая, бесполезно. Долго ломал голову, через кого бы дотянуться?
     Нашел!
     Зав университетской кафедрой Владимир Кондауров, пластичный и всеконтактный, как-то обронил: знаком с человеком-партией, некем Жириновским, рвущимся наверх, за покровительством, к самому Генсеку Горбачеву.
     Переговорил.
     - Может зацепить. В закордонных контактах он нуждается. Спрошу.
     И получилось! Человек-партия согласен на аудиенцию. Немедленную.
     Американцы в сдержанном экстазе: а что мы говорили! Значит, можно.  Это Гуру помогает нам...
     …Комнатка на втором этаже возле театра Ермоловой – “офис” ЛДПР. Пять приветливых лиц. И – парт босс, добродушный гостеприимный, велеречивый, щедро обещающий.
     - Лично вложу в белые руки Михал Сергеича. Завтра же. На встрече с лидерами партий. Я приглашен. Что передать на словах? Ничего? Что-нибудь скажу от себя.
     Деловые американцы вручают Жириновскому пакет-послание, снимая торжественный акт на фото: для памяти, для истории.  Дарят Владимиру Вольфовичу тенниску с портретом «гуру». И опять фотографируют.
     А ночью, факсом посланное фото уже лежит на столе «учителя» в Нью-Йорке.    И молния от него: не мешкая, отозвать пакет от Жириновского.    Предотвратить передачу его. “Мастеру Перестройки” из рук вождя ЛДПР.  По фото-ауре заокеанский провидец определил: это – черная душа.  Для Горби роковая.
     Забрать пакет и искать чистых путей доставки его Генсеку – непреклонный указ «гуру».
     С невиданным перенапряжением нервов, подставив Кондаурова, снеся бешенство лидера ЛДПР и его брань (“Я этого «гуру» в ...видел!”), забрали заветный пакет. Да так никому и не передали...*

                6. Марафон

     *00.00 часов. Нью-Йоркская жара спряталась в темных закоулках. На школьном стадионе около двух сотен разновозрастных учеников "Челорка", взбудораженных предстоящим забегом на марафонную дистанцию, который вот-вот грядет.
     Марш!
     Дружный старт заряженных, напирающих, неуступчивых ног, устремленных вдоль огибающей стадион ограды, на улицу, другую с заходом на него же, бегом мимо судейских столиков – снова на улицу. Таков маршрут. И по этому кольцу надо сделать несколько сотен оборотов.
     Вдоль всей трассы на видимом расстоянии одна от другой – группы музыкантов-певцов. Звучат размеренно-ритмичные мелодии "Челорка".
     Через час вдоль беговых дорожек выросли столы с закусками. Остановись, съешь яблоко или киви, арбуз или виноград, отведай джем или мед, выпей сок или воду.
     Не вредно? Ни-ни! Супермен знает, что делает.
     Шаг за шагом, круг за кругом, миля за милей погружаешься в стихию, самоценность и логику бега. О, нет. Сразу они не даются. Но упорство-упертость, но характер-воля тащат, волокут вперед, вперед. Через "зачем?". Через "для чего?" Через "не могу".
     Уже перехватывает дыхание, сдавливает грудь, сводит икры ног. Но... бедром, рукой, плечом, спиной – туда, за обошедшими тебя.  К тому, что кажется целью самого твоего существования.  Ну, еще чуток!  Еще крошечку!  Ну!
     И вдруг – свобода. Взрыв неведомо откуда взявшейся энергии.
     Второе дыхание!
     Несешься неостановимо мимо докторов, хлопочущих над сошедшими с дистанции, массирующих ноги переутомленным. Вперед! Вперед!  Свой последний круг идешь с подъемом, на невидимых крыльях. Даже хватает сил, чтобы улыбнуться в ответ на приветственные возгласы: Nikolay! Nikolay! Go. Go. Go!
     11 утра. Финиш.
     Yes! Конец! Goal! Цель! Победа! Жизнь состоялась!
     Блаженный релакс на еще прохладной траве стадиона.
     ...Марафон, как принцип жизни – культурологическое открытие бенгальского американца – «гуру». Испытанное им на самом себе несчетное количество раз. И во всем. В беге, музыке, поэзии, "лифтинге" с его феноменальным взятием веса.
     "Учитель" не сочиняет мелодию. Он погружается в музыку, становится ею. Он сам звучит мелодией. Ученикам остается только записать ее. Марафон. Он не пишет стихов. Он погружается в поэтический транс, в стихию стиха. И она начинает говорить его языком, его голосом. Марафон!
      ...Видел, как он создает картины.
      Несколько дней ученики устанавливают пюпитры, подрамники, натягивают и грунтуют холсты. Он ходит, сидит, дремлет рядом. Час за часом. Денно-нощно. Нет! Упрямая порода живописания не дается, не открывается. Снова медитация. Еще одно погружение в непокорную сферу формы и цвета.
     И вот он миг свободы, второе дыхание. Он подходит к полотну и неуловимыми движениями, необъяснимыми приемами запечатлевает являющееся через зажатые в его пальцах кисточки цвето-формо-бытие. Многоликое, узнаваемо-незнакомое. Одна картина, двадцать восьмая, сто сорок третья… Марафон!
     Вся его жизнь – марафон. Дистанцией для нее он стремился сделать всю планету. Его супермарафоны, устраиваемые им забеги на 1500 миль, длящиеся без перерыва пятнадцать-двадцать дней, поражают воображение. Марафоны Мира, проводимые им, в которых участвуют тысячи спортсменов – и его учеников и простых любителей бега на дальние дистанции, – опоясали земной шар.
     Принцип марафонного продвижения им своих учеников в новые страны и внутри них – как можно больше, больше и быстрее, быстрее, – дал   результаты. Дисайплов, жаждущих постичь методологию его жизнедеятельности, можно встретить по всему свету.
     ...Но не присущ ли этот принцип всему творческому в мире? Не так ли свершаются великие открытия, сообщаются пророческие сведения, запечатлеваются картины Вселенной?  Не таким ли достоинством наделены удивительные полотна Николая и Святослава Рерихов, которые стали для меня подлинным откровением
     …Перестройка вернула ценителям живописи ранее запретное.
     …В Центральном Выставочном зале Москвы Рериховский вернисаж. Очередь в километр. Холод. Кусачие цены на билеты. И ажиотаж. Охота пуще неволи. Выстояв три часа, ворвались в фойе.
     И – потрясение.
     Горы, небо, космо-океан. Слепящие контрасты цветотеней. Скалистые изломы облаков. Наложение сфер. С полотен лились тепло и напряженная тайна. В них можно было уходить бесконечно – дальше, дальше, дальше... Марафон восприятия, в и д е н и я!
     И – погружения в токи энергии. Она исходила от наполненных светом полотен. Переплетение устремленных плоскостей и линий, созвучие свежих, острых цветов и форм словно пружиной выбрасывали ее на зрителя, увлекали в бесконечные просторы и глубины.
     Покидал выставку напоенным энергией. После нее на все смотрел другими глазами. Видел и ощущал: энергоносно все сущее, извечным смыслом напитанное: закат, рассвет, море, горы, лес. Энергоплодны театр, жест актера, его речь и движения, звуки оркестра, взмах дирижера. Музыка – всецелый проводник энергии высших сфер. Энергозвучны стихи, проза, шум и тишина.
     Энерготворно Мироздание! Что делает его таким? Вопрос запал глубоко, не давал покоя ни днем, ни ночью.
     И догадка: а, если  м а р а ф о н  Создателя?..*
     (Идея марафона, как способа самореализации, осуществления дарований человека и сейчас кажется мне здравой, с единственной оговоркой – во имя чего, с какой целью? Нет, тогда об этом не думал, казалось, марафонная устремленность и есть ее сермяжный смысл. Этим и объясняется мое слепое восхищение многокилометровыми забегами, устраиваемые Шри Чинмоем, новинкой для нас, скованных рамками советской нормативности.
     Осанны "марафону Создателя", родившаяся под впечатлением от захватывающих полотен Никлая Рериха несмотря на то, что навеяна марафоном «гуру» меньше всего относится к его забегам. Думаю, они прокладывали дорогу к пониманию вечной динамики божественной энергии Творца. 
     О Рерихах. Постепенное охлаждение интереса к их учению, о чем речь ниже, однако, не умаляет значимости выдающихся полотен Николая и Святослава Рерихов, идейно-эстетическое наполнение которых, к счастью, не притянуто к выдвигаемым ими концепциям.
     Название из "Богатства…" сохранено).
     Полночь.
     Сон прерван ужасающим кошмаром: Анеле-Елена, абсолютно "ню", на полу, посреди извивающихся змеиных тел. В изнеможении поднимается, подставляет руку под нацеленное в нее жало кобры.
     Долго переживал дикое видение. К чему оно? Немедленно забыть! Освободиться от кошмара.
     Кажется, чего проще после ее "сердечного" послания "Ты тама сам такой... старый дурак" – вон ее из памяти! Как тогда из ДК.
     Не получается. Ситуация требует вновь вернуться к оставленному, было, в покое – к социо-духовному видению, дабы узреть заявится ли "зафиксированная" мною необъяснимым к ней влечением порно-наложница сюда? Да ещё, не дай бог, на сносях или того хуже, с чадом на руках! Чтобы подбросить его, а самой замутить здесь карнавал растленности? Пиршество ино-ойкумены, разгул вседозволенности штатовской "мерности"? Спайку двух реальностей в одну под хэштегом потакания людским порокам, расчеловечению?
     Причем, в парадоксальном симбиозе с яко бы беспредельным личностным самоосуществлением. Это будет землетрясение.
     (Следующий ниже фрагмент книги лишил заголовка "Служение", необязательный для него и вполне вписывающегося в тему марафона, то есть, неудержимого устремления без границ устроенного).
     *Вечер "60 вопросов – 60 ответов" в честь 60-летия "Учителя". Предложен русской делегацией. Ей и вменено задать их, простодушных или умственных, растерянно или торжественно произнесенных.
     По вопросам и ответы: серьезные, сочувственные, ироничные, художественно воспареннные. Слушатели – более тысячи "дисайплов" со всего света восхищенно аплодируют.
     А поутру и в ресторане, и на корте, и в магазине «гуру» – уже кипы новой его книги "60 ответов на русский вопрос". Сделанные за одну ночь!  Куда! - за несколько часов. На английском и русском языках.
     Еще одно мини чудо?
     ...Бледная, с воспаленными глазами ученица-американка блаженствует: сумела! После занятий в институте – приехать в г"урино” издательство, занести транслировавшиеся до глубокой ночи его диалоги с русскими учениками на компьютер, вычленить и отделить в нем перевод от английского оригинала, вычистить и отредактировать.
     Тут же облаченные другими дисайплами в печатные формы тексты “60-ти ответов” превращались в книги. Доставленные на "точки" тоже волонтерами из числа переносчиков грузов, они, испускавшие запах не типографской краски, а некий пряный аромат курений, тут же учениками и раскупались.
     Таково  с л у ж е н и е, добровольное, безвозмездное делу «учителя».
     Модернизированное монашество на миру?   
     Способ преодоления стихии рынка, возможность обойти его?  А если – всего лишь вид, форма квази-духовного бизнеса? Но, быть может, правомочного, допустимого в обществе, где за все надо платить? Ведь торгуют церкви книгами, свечами, иконами. Ведь собирают пожертвования, даже с беднейших, на "строительство", либо "восстановление" храма!
     Коли так делают они, почему этого не может он?  И там и здесь бескорыстное служение, только у него – невиданное по самоотдаче. И там, и здесь доход и, как можно догадаться, немалый.
     ...Другой вечер – "Исполнение мечты".
     Неистощимый на придумывание чудес "Учитель" еще в день приезда русских пообещал невозможное: осуществить два желания каждого из них, какими бы они ни были. Отличный тест на тему: "Скажи мне, чего ты хочешь, и я скажу, кто ты".
     И вот час исполнения пробил.  Вручается загаданное. Леониду-переводчику электронный словарь. И еще нечто в коробке. Герману массажный пояс от желудочной немочи и видеокамера. Чемпиону-марафонцу Валентину супер кроссовки с амортизаторами плюс спорт свитер с капюшоном и цвет объемным портретом «гуру» на груди.
       Мне, чудику, билет в Нью-Йоркский музей Николая Рериха и шанс поведать о – поиске Того, Кого чем дальше, тем больше стал  о щ у щ а т ь...  о, о, о... неужели!?, да, да,  о Боге!*
     ( Было все, как сказано).
     Пока размышлял, как поступить, что ответить землячке из штата Оригон, пришло новое, увы, неминуемое продолжение. "Торнул миня хозяин к черножопым. Кормют и ладно. Рожу тоды привезу к вам. Вы еще тама?"
     Все правильно. Сбылось. Так и должно быть. До выделял, доопределял землячку. Вот и получи ее двойника – только уже о двух персонах.
     За что и выдворена из порнокоммуны.
     Стала балластом? Таким же, как прежняя кашеварка, вместо которой ее взял к себе "страсенс" Ниташ, избавившийся от обузы по той же причине.
     И где теперь изгнанница Анеле-Елена? С какими чер… африканарами "тосуется"? Что они ей могут дать? Что с ней сделать?
     Во всяком случае не ждать. Действовать. Не дать впасть в ступор пофигизма.  Да-да! Пока через СМС.
     "Привет, гуляка! Где ты сейчас? В каких условиях? Тебе, твоему будущему ребенку  нужен хороший уход. Чем я могу тебя поддержать? Деньгами? Не таись, скажи". 
    *После невероятного происшествия  – потери,  в и д е н и я  и точно по нему случившегося возвращения книги, словаря и очков – выстроил в один ряд "феномены", схожие проявления необычного, открывшиеся в последние полтора года. Это: мигающие с газетного листа глаза «учителя», беззвучный контакт-перевод его хрипов, зрившее в меня "свыше" Око. А еще увиденную в многоразовой медитации собственную  л и ч н у ю  эволюцию, картины ранения отца в страшной битве под Москвой, и даже, кажется, свою суженую...
     Это было, было, было со мной.
     Значит, т а м  есть  Н е ч т о!  Высший Разум, Космический Принцип, Хранитель Знаний или что еще? Так может, назвать Его, коли Он  е с т ь,  русским словом, близким понятию БЫТЬ, словом - Б О Г.  Есть-Быть-Бог... Есть Бог. Бог есть.
     Но – какой Он?
     Какова дилемма: Он и мы? Он и вы? Он и ты? Он и я? Каково соотнесение? Его – участие в земном, а наше – в надземном? Его влияние на нас, на каждого и всех, наше – на Него? И каково пред Его образом наше назначение?
     Обо всем этом, собрав воедино волю, нервы, скудные познания и несдержимое  желание  з н а т ь,  в е р и т ь,  и поведал ученикам «гуру».  Но не с глазу на глаз как того хотел, а – перед многолюдным кортом, слушавшим меня полтора часа. Педагогическая закалка не дала увязнуть в неразрешимой теме и одолеть беспардонный фото и видео обстрел добровольцами-репортерами, также осуществлявшими, как позже выяснилось, с л у ж е н и е.
     Когда кончил, «гуру», лежа на откинутой спинке своего эксклюзивного кресла, поаплодировал мне прикосновением вытянутых вперед пальцев. Не поднимаясь, в поднесенный к нему микрофон, сказал, снова без переводчика понятое мною: ты на пути к Суприму-Всевышнему. Это и цель, и смысл, и существование. Счастлив идущий по этому пути!
     И – сюрприз-сенсация!
     "Учитель" поднимается – сильные руки помогают ему – и направляется ко мне. Неведомо как в его ладонях оказывается нечто невероятное – грамота Nikolai-лектору. В резной рамке, с внушительным, типографского исполнения текстом и двумя цветными фотографиями.
     Приготовлен заранее?
     Но одно фото – из только что снятых на лекции. Вот «гуру» со своей свитой из волонтеров, а там вдали – я. Значит, и здесь – молниеносно быстрое исполнение дела, и здесь   с л у ж е н и е  Учителю. Ибо его принцип – воздавать по заслугам немедленно. Выходит, пока я говорил и отвечал на вопросы, кто-то в темпе проявлял и печатал снимки, набирал и тискал текст, сводил все в нужную композицию, помещал в рамку.  И в миг доставил на корт.
     Это – служение.
     Включиться в него может всяк желающий.
     И русские ученики тоже.
     Первой из них стала Вера Годына. Застенчивая в свои пятьдесят, запинавшаяся и красневшая на каждом слове, она была допущена ко служению в "гурином" ресторане. Через три месяца вернулась светлая, преображенная. И красноречивая!
     - Сто дней счастья, – призналась она московским ученикам, завистливо обозревавшим шоколадный загар ее щек, который особенно оттеняло накинутое на плечи нежно-розовое сари. Через месяц Вера снова была взята в служение на полгода. Потом снова, в тот же ресторан, где проработала вплоть до ее внезапной кончины. О причинах которой не берусь судить...
     Не знаю наверняка, что подвигало на безотчетное служение богатых и благополучных западных дисайплов. Рискну предположить, что многие шли на это из чувства признательности к своему патрону. Ибо в свое время он подсказал, какого рода поприще кому избрать, каким бизнесом заняться. Другим рекомендовал, напротив – отойти от дел, посвятить себя духовной практике. Вняв его советам и добившись успехов в своем начинании, ученики воздавали должное своему благодетелю.
     Служение русских отпрысков огромной, раздетой и некормленой, не знавшей свобод и прав, но все же великой страны, в одночасье, затем, превратившейся в раздробленную, проклинаемую и попираемую псевдоколонию, – вещь совершенно ни с чем не сопоставимая.  Оно отнюдь не того же свойства, что служение американца, немца или француза.*
     (Да, этот вывод был сделан уже тогда, в Штатах. Ощущалось в истовом служении "гуру"-супермену что-то схожее с религиозным экстазом, мистическим трепетом перед "небесностью" его личности, обожествлением человека, играющего во всемогущего Творца. Делающего это легко, талантливо, с юмором, напористо и уверенно. что проглатывалось западными учениками, принималось за чистую монету. Мы же, только что освободившиеся от культа вождей Союза Нерушимого, считывали это лицедейство и воспринимали его манифестации как гнет. Да, кратковременное, спонтанное обаяние его чудодейственного шарма принимали на раз, часто восторженно. Длительное, марафонное – нет. Именно в этом я вижу причину неожиданной кончины Веры Годыны. И не только ее одной.
     В полной мере я осознал это только теперь, хотя задумываться о странностях русского служения "гуру" начал уже тогда, более двадцати лет назад, о чем далее поведают страницы "Богатства убогой нивы".
   
             7. Отставка

    *В Московском Центре медитации форс-мажорное событие – прибыл конвой с гуманитарной помощью, искренне и от души собранной дисайплами Европы и США, Латинской Америки и Австралии. Есть одежда и обувь, есть продукты и лекарства. И даже средства для стимуляции сексуальной активности. Правда, все с чуть просроченными сроками годности. Так коню дареному в зубы не смотрят...  Тем более в страдалице-России.
     Зато, какой стимул для возвышения духа русских учеников! Ведь по слову «гуру» вещный мир предназначен именно для этого.  Живи, бей рекорды, тренируй мышцы, занимайся бизнесом, делай деньги – во имя и для восхождения по лестнице Духа, ведущей к Суприму-Богу.  Материя – для духа.  Пища, одежда, жилье – для одухотворения человека.
     ...Доставившие конвой, донельзя утомленные, но преданные в служении дисайплы рассаживаются в фойе Клуба, арендованного для медитаций: долгожданная помощь, выгруженная здесь, должна быть предоставлена собравшимся в зале немедленно. В их руках фотоаппараты и видеокамеры.  Нужно запечатлеть, как ангелеют потрясенные благодеянием русские ученики.
     Но что это? Вместо заботливой раздачи помощи нуждающимся по их заявкам – остервенелый набег, отпихивание друг друга локтями, давка, свалка, драка, драка! Мне! Мне! Еще! И еще! Это и то.  А джинсовый костюм сыну. А платье жене.  А концентраты! А галеты. А соки!  А... Ты чего? Ты куда? А меж глаз засветить? Бум!  Бам!  Бах!*
     (Для лучшего понимания происшедшего произведена редакторская замена начальных слов абзаца, а название главы перенесено на пару десятков строк ниже по тексту, чем в «Богатстве…»).
    *Потрясенные волонтеры молча снимают позор, срам, конфуз. Благодеяние, обернувшееся бедой.
     Несколько наших, поставленных ко служению – раздаче подарков, – пробуют охладить дерущихся.  Да бросив бесполезное занятие, сами ввязываются в дележку: а ну как не достанется!   
     И чье-то лицо с пламенным взором и перекошенным ртом, бросающим в меня напрасно-обидные слова.
     - Отойди! Набил баул – дай другим!*
     (Позорное ЧП с «благотворительным грузом» в тот вечер завершилось полным его расхищением. Но отголоски его получили неожиданное продолжение, о чем речь ниже).
     *И два следствия: ажиотажный наплыв желающих в ряды учеников.  И неудержимое стремление ко  с л у ж е н и ю   возле съестного, платяного, обувного... Среди них заметно выделялись особенно рьяные и преданные  с л у ж е н и ю, но никому не ведомые индивидуумы, явившиеся по рекомендации ОТТУДА (?!) и цепко взявшие в руки дармовые блага, а равно авто- и электронную технику.*
     (Перечитывая собственные строки, десятилетия тому назад опубликованные в «Богатстве…», как ни пытаюсь, не могу понять подтекста выделенного заглавными буквами слова «ОТТУДА (?!)», увенчанного вопросительный и восклицательным знаками. Что я имел в виду? Людей из «конторы», как именовались тогда структуры КГБ? Криминал? Пришельцев из темной ино-ойкумены? И все же, похоже, – первое. Мой однокурсник, оказавшийся после выпуска функционером «конторы», узнав о моем президенстве в Центре медитации, как-то при встрече полушутя бросил мне: «если что, наших там не дербань»).
     *Первых охладил Абарита.
     Увидев однажды до предела забитый незнакомыми лицами тысячеместный зал Центра, он был шокирован настолько, что сорвался на русский вопль:
     - Ноу дат! Нот быит презент, подарк... Никакому. Итти дом! –  И потом повторял это перед каждой медитацией, пока на скамьях не оставалось около сотни-полутора постоянных посетителей.
     Какая зияющая душевная голь!
     Какая страшная постсоветская пустыня сердца.
     Со вторыми совладать невозможно. Потому что их подлинная цель не служение, но –  у с л у ж е н и е.  Служение есть помощь делу. Услужение – это угождение персоне.  Служение, даже если имеет личную заинтересованность в нем, честно и прозрачно. Услужение всегда корыстно и темно. Поэтому оно опасно, а чтобы маскировать это, услужение лицемерно и подобострастно. И всегда чрезмерно.
     Услужение – это эрзац духовности, оставленный обществом запретов. Казалось, с его падением это недоброе наследие падет само  собой. Но, как ни странно, с наступлением свобод как раз оно воспрянуло быстрее и беззастенчивее остального. Ведь  р а з р е ш е н о   в с е, а, значит, привычное, не требующее внутренней работы, при этом питающее и согревающее – угодничество.*
     (Незначительная техническая редактура, общей картины не меняющая).
     Так, сталкер теорий и трактовок запредельных мерностей. Вернись на землю. Там гибнет человек. Небезразличный тебе. Которого ты заподозрил в связи с чертовщиной, обвинил во всех своих бедах и выгнал на улицу. Тем более, женщину, девушку. Уралочку. Теперь она не одна. В ней бьется новая жизнь. Пусть неведомо чьих кровей и ген, но данная свыше.
     Думай, как ей помочь. Что предпринять такого, чтобы вытащить ее, вынашивающую дитя, из передряги.
     Как тяжко бессилие!.. 
    *Россия, только что разорвавшая оковы, но еще не разогнувшаяся после тирании, снова подгибала колени!  Увы, – и под марафонным продвижением «гуриного учения».
     Удивленный видел: чем дальше оно проникало вглубь областей  и  провинций,  тем больше людей  побуждало   к   у с л у ж е н и ю. Которое открывало  для  многих  и многих единственный  в бесцветно  канувшей  жизни  шанс  –  узнать  в    л и ц а х  другой мир, вырваться в него волею всемилостивого, всемогущего  «учителя»...
     Гуру богат. Корт, дома, рестораны, магазины, издательства, производство и торговля всем, на чем можно разместить его афоризмы, стихи и песни, его лик.  Все его, от него и к нему.  Его приходы неведомы, расходы колоссальны.
     Такова правда и такова жизнь.
     Существует бескорыстие и существует необходимость есть, пить, иметь очаг, быть любимым. И искать истину. И поддерживать всем, чем сподобится, устремленных к ней. «Гуру», конечно, делает это. 
     Но: “Служить бы рад, прислуживаться тошно” – уравнение, в России доселе не решенное. Вечное. Вставшее, наверное, и перед Христом!
     Конечно! И Он решал и решил его. Потому что и Ему  с л у ж и л и   ученики.  Бескорыстно? Верно? За мзду? Надо читать, читать, постигать “Писание”, знать Его   “Завет” об этом. Изучить досконально!
     Чем и занялся при первой же возможности…* 
    (Только самонадеянность невежды незнакомого со Священным Писанием объясняет столь неловкие  рассуждения о служении апостолов Спасителю. Увы!).
     Ждать новых ее посланий бесполезно. Ясно, сидит на нулевом балансе. Пополнить ей счет? Мне? Ну да. Почему, нет. Бывшей техничке-повару спорт-клуба. Землячке.
     Как? Чудеса! Оказалось, можно! Через тот же интернет! Не будь его, мир онемел бы! И – недорого. Пару сотен хватит?   
     Где она теперь? Девяносто девять – у наркоманов. Нужно вытащить ее из их лап. Куда?
     Есть шансы! Когда-то ему самому довелось познакомиться с заведением для их БОМЖей, там, где они одеты и накормлены. 
     Так или иначе, лови весть, скиталица.
     «Привет, подруга! Почему молчишь? Как ты, в каких краях обитаешь?  Но где бы ты ни была, поздравляю! В тебе зреет новая жизнь. Которую надо беречь. И тебе и ребенку нужен надлежащий присмотр. Знай: у них есть заведения для бездомных. «Соушел атенатив» называются. Бесплатные. С душем, чистой постелью и безвозмездным питанием. Разыщи, переберись туда. Там тебе помогут и с приглядом, и с родами. Из компании, с которой якшаешься, уходи. Если нужны деньги, скажи, я вышлю».
    *Учение, дело ценны не сами по себе, но людьми, их творящими. Окрыленный ими человек – это и есть цена деяния, его потенциал.
     Таковым творцом, на мой взгляд, была Наташа – сотрудница Рерховского Центра, работавшая там, кажется, секретарем и, по моему суждению, вполне качественно.
     Не было случая, чтобы она не уведомила, кого это касалось, о предстоящих в Центре делах, не сообщила бы с извинениями об их переносе, отмене и т.д., коли такое случалось. Не приберегла бы методичку, программку, разработку и т.п. завтрашней конференции для ее участников, а по ее завершении не позаботилась, чтобы их материалы были включены в готовящееся издание и прочее и прочее.
     При этом сама активно вступала в обсуждения и дискуссии, хорошо владела словом. Ее доклады воспринимались на одном дыхании, обнаруживали знание первоисточников, которые легко извлекались ею из памяти, приводились тактично и к месту. Отвечала на вопросы откровенно и заинтересованно.
     Но всегда уходила от разговоров о житейском, личном... Только однажды ненароком заставил ее высказаться об этом, случайно встретив сбегающую вниз по ступеням высотки главного корпуса МГУ.
     Окликнул, поинтересовался:
     -  Здесь работаете?
     -  Живу. Последние дни. Аспирантство кончилось, из общежития попросили.
     -  А при МРЦ?
     -  Там я на волоске.
     -  Интриги?
     С виноватой улыбкой:
     -  Нет... Все сложнее...
     -  А устроиться на стороне?
     -  Не получается, нет прописки...
     С тех пор больше ее не видел. Ни звонков, ни деловых контактов.
     Итак, отставка? Житейская неустроенность? Вытеснение яркой личности?  Но что бы там ни было – для Центра потеря. Дело само уходит а отставку, если его покидают такие работники! Оно не может быть чистым, если практика – нет. Так не бывает.*
     (Редакторская правка и сокращение нескольких фраз, сути дела не меняющих).
    *Не было так и в президенствуемом мною Московском Центре медитации Шри Чинмоя.
     Собственно, никакого “президенствования” не существовало (потому и  оглаголил слово – иронически). Возложенные на меня обязанности кончились с официальным узаконением    Центра медитации и обретением им своего статуса. Мавр сделал свое дело...
     Обидно?
     Упаси Господи. В свое время, вкусив власти министерской, в кабинетах которой отбыл восемь лет, и, ко всеобщему изумлению и начальников и подчиненных добровольно оставил руководящий пост, – после этого командовать себе подобными зарекся.
     Президентский скипетр принял ввиду открывшегося вдруг нового горизонта, нового поприща – возможности работать в   д  у  х е. То есть, наполнять простые, ежедневные дела озарением осмысленной устремленности к единению в добре, сопричастности высоким чувствам и мыслям.      Через которые и за которыми – и это стал осознавать с первых дней работы в Центре – непостижимый Сверхразум, Всевышний, лишь изредка и немногим посылающий сигнал небесной силы, той, что чудесно преображает и возвышает даже самое малое начинание.
     Для этого властномочий не требуется. Потому обнулению их радовался.
     Но не бездействию. Не бессилию перед множеством неожиданно обступивших проблем.*
     Опять мысли о ней. Снова не отвечает. При оплаченном счете. Значит?
     Варианты.
     Нет зарядника. Не где зарядиться. Потеряла (прокурила, выменяла на дозу) телефон. Вычеркнула из жизни своего "Владимира Николаевича"?
     А я ее – нет. Читай, потерянная «уралочка»: «В некоторых американских парках устаиваются бесплатные завтраки и обеды. Во многих ресторанах и кафе есть графики безвозмездной раздачи продуктов с простроченным сроком годности. Для человека без средств в кармане – спасение. Найди их, если ты нуждаешься».
     Получит ли, прочтет ли? Будет ли искать.
    *За два года работы в Центре понял: в России марафонный ход «дела гуру», служение ему – вязнут, буксуют, уходят в гудок. Проверенные годами конструкции Центра – проседают. По замыслу «учителя» все его "центры" автономны. Подчинены единоначально только ему. Нет главного Центра и центров второстепенных. Даже если их несколько в одном городе, как, скажем, в Нью-Йорке.
     У нас иначе. «Гуру» далеко. Абарита – его полпред – мимолетен. «Центры», один за другим открываемые в бескрайних провинциях Руси, как шипами пронзаются проблемами неустроенной жизни. Отчаявшись справиться с ними "дома", шли и шли в Москву, в ее Центр, к его "президенту" челобитчики, как хаживали в Первопрестольную когда-то их прадеды, и не иссякает этот поток до сих пор. 
     Шли ото всюду – из Питера, Томска, Тулы, Волгограда... И с чем! Не с просьбами – криками о спасении. Высказанными, впрочем, шепотом, с оглядкой по сторонам, в темном уголке Московского Центра:
     - Пригрозил: "убью". В подвал запер. Не выпущу, говорит, пока не откажешься...
     - Кто? Зачем? От чего отказаться? – подавленно спрашиваю челобитчика.
     - Президент наш. Чтоб жену в Америку вписать. Вместо меня. Сам едет – и ее с собой. Она под другой фамилией. На медитации не ходит. Просто, на халяву...
     - Ученики другие что?
     - Молчат. Запугал. Если Абарите, говорит, скажете, придушим. У него дружки спортсмены. Эти могут... С ним тоже летят... в Америку
     Представил картину: разгоряченные лица, пылающие взоры: идет дележ дармовых мест для поездки в США. "Боярин" Центра, протащив в него дружину приятелей-крепышей, оформляет себя вместе с ними, да еще и левую "президентшу" – свою жену. Возвысившего же глас возмущения челобитчика – в подвал, да кулак под нос: загублю. И  молчат затерроризированные  искатели  духа.
     Обещал поговорить с Абаритой, сообщить «гуру».
     И говорил. И сообщал. Первый не верил. До второго, думаю, мои факсы не долетали. И ходок, ничего не добившись, раздавленный "духовным" беспределом, обиженный теперь и на меня, а то и подозревая в сговоре  с "боярином",  отбывал  в  неизвестность  тьмы.
     А мне уже жалобился следующий...
     Угнетенный, мог лишь повторять: бессилен, неполномочен. И утешать, советовать, порицать. Несколько раз, не выдержав челобитного напора, вмешивался в разборки провинциальных Центров – только словом, только урезонивающим "ай-яй-яй"!
     Периферийные "вожди" тут же – к Абарите: превышает полномочия, манипулирует, вносит разлад и смуту. Отвлекая внимание на мою персону, маскировали положение в "своем" Центре.
     Абарита верил им. И несколько раз громогласно: у нас только один президент – «гуру». Других нет и  быть не может.*
     Снова молчание беременной наркоманки. А, если попробовать разыскать ее. Как? К кому обратиться в штате Оригон? Кто у них этим занимается? Полиция? Едва ли. Ей потребуются указания. Тогда – прокуратура.
     Ну, и что я ей сообщу? Фамилию, имя, отчество – и? Ничего другого у него нет. Ни фото, ни паспортных данных. Нужно описать ее внешность: что из России, что красавица. Те, с кем контачила, вспомнят, подскажут, где искать. И, чтобы нашли и тряхнули Нитоша, чертова колдуна, ее хозяина. Пусть даст показания. За что выгнал повариху из уральской глубинки, где она может укрываться.
     Перевел на «ихий» (ее прононс!) язык просьбу разыскать Радаеву Елену Ивановну, русскую, двадцати двух лет, в положении, среднего роста, привлекательную шатенку, до исчезновения – повара в общине некого мага Нитоша.
     Отправил генеральному прокурору (адрес в сети) штата Оригон.
     На удачу. Да будет она с девой при мозгах шиворот-навыворот.      
    *Стало ясно: защиты обиженным нет.
     Число их росло, количество учеников падало.
     «Учитель» знал, что делал в США, Европе, даже – в Австралии.
     Но не знал России.
     Порядок, ритуалы, обычаи, организация – аналогичны всюду в его «центрах». В России они – экзотика.
     Нет, русские сто раз не правы.
     Разве так медитируют? Разве можно приходить на сеанс через полчаса после его начала?  А уходить – за час до окончания? Да еще в    п р о ц е с с е   друг с другом дискутировать?
     Зачем не в сари жены? Почто не в белых рубахах и штанах мужи?  Почему они в свитерах и джинсах, плащах и пальто? И вот уже запрет “задерживаться-торопиться” и являться без предписанной формы. И наказ: входящим блюсти тишину!
     Русичи искренне дивятся: а разве это важно? Разве главное не полет души, не поиск ответов на вопросы пробуждающейся  в е р ы?  Упрямятся, вредничают. Костюмироваться не желает половина  состава Центра. Не дело это – овосточиваться русскому человеку...  И шепотом сосед соседу – о чем-то головоломном, философско-божественном.
     И отвлекают других.
     Непорядок.
     Но без дисциплины нельзя.  Не сосредоточишься, не заглянешь вглубь себя, не растворишься в субстанции.  А без шествия по этим ступеням невозможна медитация. И вот уже на входе дежурные, отсеивают опоздавших, а в зале урезонивают собеседующих. А явившихся ко времени и тихих – на учет и “галочка” в списке: все плюсик на чашу будущих поощрений...
     Кто-то привычно подстроился под чужеродный регламент. Другие, независимые натуры, сопротивляются. Не по нраву уздечка только что обретшим свободу.  Инициативные сговорились встречаться помимо медитаций – дискутировать о нахлынувшем, устроив подобие семинария на тему  и с т и н н о й   веры. И – остановлены. Вначале вежливо: это не надо. Но непослушники сошлись снова и – в зал не допущены: арендован для медитаций, не для бесед. Словоблудствуйте дома.*
     Американская юриспруденция поразила оперативностью, на фоне затянувшейся немоты Анеле-Елены это выглядело чудом. Ответ генеральной прокуроры штата Оригон, спустя неделю, в конверте прочной желтой бумаги, с грехом пополам разобрав латиницу, которой был написан адрес, принес в спорт-ДК почтальон.
     Быстро, не успев ни удивиться, ни обнадежиться, вскрыл послание и по двум выхваченным из короткого текста фразам («Ms. Radaeva Elena Ivanovna is not a resident of the… for her search can be…. by official structures… the Russian Embassy… not by private individuals»), понял – фигу. Так как «Радаева Елена Ивановна не является резидентом США, поэтому ее розыск может быть осуществлен только по письменному обращению посольства Российской Федерации в Соединенных Штатах Америки».             
    *Обратился  к «гуру», обосновал важность обсуждений, ответов на непроясненные вопросы, неразвеянные сомнения, несбывшиеся надежды.
     Безответно.
     Задумывающихся после этого в Центре поубавилось...
     Особенно выбивал из колеи запрет на симпатии.
     Среди учеников большинство – одинокие, неустроенные, бедствующие. Но внутренне трепетные, отзывчивые на ответное внимание, отклик, понимание. И вот уже неожиданно кто-то обнаруживает подругу в соседке, друга в соседе по медитации. Он замечает ЕЕ, она – ЕГО. Какое орошение души, освежение чувств!  Какая неземная любовь!
     Но – воспрещена. Ослушникам же, поддавшимся чувству, кара – отлучение из учеников, из Центра, из сердца «гуру». И рвутся перетянутые нервы. Не выдерживает удара душа. Одна из пылающих любовью пар лишает себя жизни... С трудом спасают только ЕЕ. ОН упокоен в земле.
     Трагедия стала последним доводом. Не может быть человечным «учение», если бесчеловечна практика. Участвовать в сим не хочу, не могу.
     Сообщил об этом Абарите в часовом телефонном разговоре. Трудном разговоре.
     - Ты болеет, Nikolaу! Я советат с «гуру», прерывает его он, устав растолковывать, что я не прав, что все не так, что «учитель» видит, знает и контролирует ситуацию...
     Назавтра отставка была принята. Без вопросов, без объяснений. Заочно. Видимо, поработали “бояре” из глубинковских   центров. Понятно, в паре с Абаритой...
     Молчать нельзя. «Учитель» должен знать правду.  Русские ученики тоже. Излил сомнения и раздумья в статье и – в офис Центра, где компьютеры, факсы, принтеры.
     - Послать «гуру»? Ознакомить учеников?
     Лица услужителей-волонтеров множительной аппаратуры насмешливы: а ху-ху не хо-хо!... И “сочувственный” вздох: к сожалению, невозможно - срочная работа, идет книга о медитации, техника перегружена...
     - Тогда публикую в газете.
     И, отчетливо понимая, что  э т о   за три минуты дойдет до бенгальского американца, оставляю статью волонтерам.
     Все точно. Через час звонок. На линии он. Десятиминутый ток хрипловато-гортанных увещеваний, вновь совершенно явственно схваченных  и понятых подсознанием: статью  публиковать не надо, она уже перед ним, будет изучена, рассмотрена, продумана и отреагирована... За президентство, создание Центра – небесное “спасибо”, пусть теперь дело продолжат другие... Ты же всегда желанный гость...
     Пусть будет так.       
     Если будет. Но стало... анкетирование учеников, градация на касты по степени лояльности  (у с л у ж е н и я) «учителю», отрешение от Центра недовольных («гуру»: кроме Nikolaу, его не трогать, как передали мне).  И тому подобное... Написал еще одно тревожное письмо, послал с оказией, чтобы знать – получено, прочитано.
     Ответа не последовало.   
     - Что стряслось? Где ты? В чем дело? – наседали ученики первых "призывов", требуя объяснений. Их, товарищей по Богооткровению, держать в неведении не мог.
     Опубликовал статью в своей институтской газете. Забрал тираж, отнес в Центр.  Сочтете полезной, Бог в помощь. Нет – Бог вам судья.
     И оставил московский Центр медитации навсегда.
     С недоумением и горечью в душе. Несмотря на поворот, случившийся в жизни, на пробуждение, на первые шаги к Сверхреальному, прикосновение к Нему, возжение жажды Богознания. Ибо все это растворялось в чуждой уму и сердцу практике.  Ушел с желанием узреть и оценить другие практики – церковные... Воспринять другие верования, давно сложившиеся – не ломлюсь ли в распахнутую дверь?! Погрузиться в Библию, Евангелие, дабы найти ответы на жалящие вопросы, неразрешенные в Центре, постичь Бого-Христа в личности Иисуса, усвоить Его Завет.
     Отставка стала началом поворота к  з р я ч е й духовности. Уход из рядов рериховцев – его завершением.*
     Да, талант «гуру», его удивительные достижения, тысячи последователей и прочее – реальность. Но зачем эти вьевшаяся в саму плоть его и кровь феерическая самореклама, ячество, тотальное извлечение из своего дара наживы? Не в этом ли истинная, неафишируемая цель его феноменальных рекордов? Отнюдь не запретная, но и не благая. Скорее, со знаком минус. Во всяком случае, для меня.
     Таков американский способ существования, которым в Соединённых Штатах руководствуются все?
     Допустим. Но смысл? Что дальше, когда цель достигнута, кубышка забита миллионами, миллиардами? Власть? Желание владеть миром? Не отсюда ли марафонное кредо  «челорка» "больше-быстрее-выше!", а его акции добра, милосердия, участия – только средство превзойти, встать над, подчинить?
     При его медитативном видении он должен осознавать, что это принижает, привязывает к нему, подчиняет ему последователей, чего они не могут не понимать, по крайней мере, не чувствовать. Или он полагает, что своими супер-рекордами, щедрыми акциями он компенсирует, делает медовым такое рабство? И его «ученики» принимают это. В самой свободной на планете стране? А не в подчинённой ли ему реальности?
     На осмысливание всего этого ушел не один год.
    *Уже окончено многолетнее погружение в живые родники Писания.  Уже поставлена точка в исследовании Личности Христа. Уже убедился, что без тугой пачки купюр опубликовать книгу о Нем не удастся.  Уже осыпан кровоточащими ссадинами в схватке с коварносильным ОнО. Но лишь  е щ е  не потеряна последняя надежда – издать книгу в Международном Рериховском Центре, последняя надежда.  Долго колебался: а вдруг напрасная!
     И вот решился, звоню. Можно уважаемую руководительницу. В ответ прежнее: больна, в Индии, в Думе; как и раньше, неуловима.
     Наташа?
     Какая?
     Да та, эта, которая тогда, ну – та, что...
     Трудно сказать. Вы, по какому вопросу? О публикации? Это в издательский отдел. Подходите...
     Подошел.
     Тот же особняк Лопухиных. Прежний коридор с перезвоном колокольчиков и тонким восточным ароматом, – все как десять лет назад, когда явился к одной из немногих  з р я ч и х,  рекомендованный г-жой Соколовой.
     ...Позже не раз пытался дозвониться по номеру ее телефона. Безответно. Писал по адресу “единокровной” сестры. Молчание.  Где вы многомудрые и самоотверженные хранительницы самиздатовской “Этики”?  На даче? Летом, положим. И зимой – тоже? И весной? И осенью? Или –  у ш л и? Жаль, если так, очень жаль... Хотелось поговорить. И поблагодарить...
     ...Итак, в МРЦ все как прежде. Новое – охрана при входе. За пультом с кнопками.  Сигнализация!  Тревожные времена?
     - К кому?
     - В издательский отдел...
     - Персонально?
     - Полагаю, к заведующей.      
     - Ее нет.
     - К любому сотруднику.
     - Никого нет.               
     - Только что звонил. Пригласили.
     - Сейчас нет.
     - Тогда передайте рукопись, скажите от...
     Охрана жестом – нет! – Жмет клавишу на пульте и, не глядя:
     - Тут в издательский отдел. – И мне:
     - Ждите.
     Дождался прихода сухонькой, гладко причесанной седовласой старушки с землистым цветом лица и поникшим взором.
     Анкетно представился, поинтересовался:
     - С кем имею честь?
     - Вам зачем?
     Напрягшись, поведал: некогда участник семинаров, конференций МРЦ. Докладчик постоянно действующего лектория. Созвонившись, пришел с книгой, полагаю, “Этике” не чуждой.
     - Сторонних авторов не издаем.
     - Уже издавался. И не сторонний...
     - Теперь не издаем.
       Завелся: ах, так! Подать саму руководительницу!
     - Не принимает.
     - Скажете, кто и зачем, примет.
     - Запишитесь, вам позвонят.
     - Когда?
     - Как только, так сразу. Как только подойдет ваша очередь.  Вам сообщат.
     - Через месяц? Год?
     - Бестактный вопрос
     - Согласен. Беру назад.  А вы, пожалуйста, возьмите рукопись. Заключение отдела, думаю, лишним не будет...
     - Передать на отзыв, полагаю, отрицательный – пожалуйста.
     - Не читая, уверены – отрицательный? Почему же?
     Зловеще прищурившись:
     - Глаз наметан. – И охраннику: – Пусть оставит на столе. Заберут. Станет хулиганить, вызывайте наряд... 
     И скрылась в перезвоне длинного коридора.
     Сжав кулаки, выскочил вон.*
     Россию, разорвавшую оковы, но еще не разогнувшуюся после партийно-чиновной тирании, снова побуждали подогнуть колени! Под марафонным забегом американского «супермена» и, увы, движений подобных рерховскому, возможно, наиболее креативному,  но пораждавшее псевдоверие, лжепочитание истины, квазиследование ее. Вместо того, чтобы вести к вершинам духа.
     *Через неделю уведомили звонком: отзыв готов. Рукопись можно получить назад. Лучше сегодня же, скажем, в метро.
      Просчитанная предусмотрительность...
      Еду на станцию "Аэропорт". Предложил позвонивший юноша: "Вам удобно?". "Вполне". "И мне – недалеко живу".
      И еду.  Снова "Аэропорт", с которого все началось. Где произошла достопамятная встреча с  г-жой Соколовой, где мне доверены были   б е с ц е н н ы е, ибо утратили свою цену, листы самиздатовской “Этики”, и где был дан наказ о встрече со  з р я ч е й  Людмилой Шапошниковой.
     Снова предзнаменование?
     Совсем юный парень – узнал его по описанию, – сидя на скамье, перелистывал мою книгу-рукопись. Что-то заносил в свой блокнот.  Готовится к "аргументации" в отказе?
     - Интересно? – я уже миролюбиво, успокоившись, даже с любопытством.
     - Очень! – он.
     Представился: автор той самой, что в его руках рукописи, собственной персоной. И естественный вопрос:
     - А отзыв?
     - Отрицательный. – Юнец не смутился, не растерялся, противореча себе.
     - Что ж так? Ведь интересно...
     - Поручено...
     - Вы сотрудник МРЦ?
     - Не я, жена... Вот рецензия.   
     - Замечательно. Давайте, на память.
     Сунул пару машинописных листов в карман. Протянул пареньку руку:
     - Счастливо.
     - Желаю поскорее издаться...
     Попрощались дружески, по-русски.
     Круг замкнулся.*               
     Минувшие четверть века, пролетевшие с тех памятных дней, подтвердили искомое: да, взаимовлияние земного и надмирного – объективная данность. Задуманный мною социо-духовный метод постижения сущего сподобил не только проникать за пределы реального, в иные мерности, но и оценивать привносимое оттуда в социум. В частности, уяснить очевидное: мы получаем из инобытия то, что определяем, о чем вожделеем. Так, страна в девяностые получила американщину, которой упивалась. А я, как и сотни его последователей, – универсального человека, "челорка", невероятными достижениями которого был покорен. Уразумел я и то, что вначале своим равнодушием-отчуждением изгнал Анеле-Елену из нашего мира в  т о т, затем вспыхнувшими чувством вины, тягой к ней, повлек ее назад, в теперешнюю реальность, внутренне почти с ужасом ожидая, что она каким-то мистическим образом вот-вот объявится.
     Постепенно осознал: Рериховский Центр, «Живая Этика» также распахивает перед последователями перспективы ино-мерностей, привнося своими интеллектуальными фиксациями, определениями в наш социум субстанции некоей особой, изолированный, параллельной, чуждой православному мироощущению реальности.
     Сформулировал увиденное социо-духовным штурмом неоспоримое: не нужно фиксировать, «приручать» (по определению великого Экзюпери!) существующие мерности, неведомые ойкумены всуе. Даже если они  ф и к с и р у ю т  нас. Надо жить своей жизнью, определяться внутри себя, самими с собой.

       Вместо эпилога

     Итак, повествование о сталкере, дерзнувшем постичь действие надмирных проявлений в социуме, окончено.
     Но кончено ли? Разве исчерпан вопрос о фигурирующих в нем неких мерностях, обителях, других феноменах над-бытия? Разве расшифрованы их связи с обитателями социума, влияние, которое они на них оказывают, и – напротив? Или неопровержимо установлены случаи прорыва субъектов некоторой ино-ойкумены в нашу цивилизацию, попытки хищения-возвращения представителей земной юдоли, вскрыты мотивы этих деяний, прочие каверзы? Наконец, разве уяснены резоны наделения  "о т т у д а" одних персон нашего мира сверхвозможностями, и разрушительного воздействия на других.
     Ведь остался без разрешения вопрос, существует ли альянс надземных обителей с представителями человеческих общностей на самом деле, или перед читателем вольные фантазии автора на предмет, его помрачивший?
     Впрочем, в повести-очерке препарируются проверенные факты и удостоверенные сведения. Только вот можно ли их уразуметь, если не до конца, то хоть как-то? Увы-увы, несмотря на рискованную склонность сталкера ввязываться в эксперименты с трансцендентальными явлениями.
     И что прикажете делать, не замечать их? Но резонно ли игнорировать совет православных святоотцов "не хули, но и не принимай" относительно таких и иных в этом же роде "чудесных" манифестаций?
     И впрямь, как можно хулить американского супермена, свидетелем невообразимых достижений которого вместе с фанатами-поклонниками и последователями был сам герой повести-документа, а, сведения о котором можно почерпнуть в интернете? Или где весомые аргументы, опровергающие положения "Живой Этики", зовущей к духовному совершенству, движению к Абсолюту?
     То и другое, как и прочее в этом роде, существует, не нуждаясь ни в чьем соблаговолении, выдвигает и разрабатывает учения, обретает преемников-адептов, не обращая внимания на осуждающих и не приемлющих.
     Так что разумнее такие явления отпустить, оставить в покое, поскольку вхождение в контакт с ними невольный или намеренный, например, при попытке постичь природу и взаимодействие надмирного с миром, чревато обрушением на дерзновенного искателя – как в данной случае – неисчислимых страстей и бед. Пойди докажи, что это простое стечение обстоятельств, а не результат пагубного контакта с неведомыми параллельными сферами.
     Так герой повествования в итоге и поступает, отказавшись от следования "школе" человека-супермена и выкладкам "Живой Этики", не хуля или принимая, а стойко преодолевая выпавшие испытания. Это в итоге подвигло его к открытию Самого Творца небесных обителей в сонме нераздельной и неслиянной Троицы – Отца, Сына и Святаго Духа, – внять заповедям Иисуса Христа, принять православную христианскую веру. А, главное, найти и апробировать среди средств нейтрализации атак злобствующих параллельных сфер наиболее действенное – молитву. Испытанную на себе лично не раз.
     Конечно, от страдальца потребовалась масса сил, стойкости, воли и здравого смысла, чтобы противостоять обрушившимся на него враждебным выпадам. Чего, по его убеждению, не удалось сделать как отдельным персонажам, так и целым сообществам. Итог – отход их от подлинных цивилизационных ценностей в пользу ложных, противных природе человека принципов и норм жизненного уклада, ведущих к деградации. Чем, по свидетельству автора, больно современное западное, прежде всего, американское общество.
     Не миновала эта беда и героиню повести-очерка Анеле-Елену, таки- возникшую из небытия, "о т т у д а". Беглянка из уральской глубинки на другом конце земного шарика втянутая в стихию "запредельной" гедонистической свободы с неизбежным последующим погружением в нарко-омут вполне ожидаемо понесла. От кого? Не очевидно ли, от того, с кем свивалась в змеиный клубок и по причине своего девственного невежества подзалетела. За что и была исторгнута из параллельного ада, чтобы, "прирученная" необъяснимым влечением к ней сталкера, объявиться в его краях снова. Что вскоре и подтвердилось сообщением, скинутом в ее манере, синтаксисе и орфографии: "Торнул миня хозяин к черножопым. Кормют и ладно. Рожу тоды привезу к вам. Вы еще тама?"
     Произошло то, что изыскатель мерностей предчувствовал, – ее мистическое явление. Но как, в каком виде!!
     Неожиданным, сразившим его наповал видео-файлом некой мисс Илон Гоеди, широколицей мулатки при инвалидной коляске и распластанным на ней малоподвижным существом в ползунках. Отчетливо вырисовывались его удлиненная голова, широкий рот с вывернутыми красными губами, выразительным взглядом взрослого человека.
     И сопроводительной припиской на английском: " your Russian girl Miss Elen due to irresistible reasonsgave birth to a disabled child, whom, according to her will, I must hand over to you personally". Означавшей, что в силу неких непреодолимых причин, его Russians подруга miss Elen произвела на свет божий уродца, который по волеизъявлению роженицы переправляется ему. Лично.
     В награду, надо полагать. Как знатоку надземных обителей, социо-духовным щупом растревоженных.
     Заслуженно!
     Можно только представить, сколь шоковой для него была ездка в Шереметьево за тем живым существом. Слава богу, не соло, а в сопровождении матери Димона, с которым когда-то он допрашивал Анеле-Елену, и потому знакомой с ее туда-сюда зигзагами, неожиданно согласившейся сопровождать его. Оказавшейся женщиной-загадкой. После подписания представленных Илон Гоеди бумаг и передачи герою человекообразного создания с удлиненной головой, широким ртом, вывернутыми красными губами и выразительным взглядом взрослого человека, вдруг  решительно произнесшей.
     - Его нужно спасти.
     И усыновила ребенка.
     С тех пор эта женщина, Надежда по имени и существу своему, - предмет самого его глубокого почитания. И поддержки в почти неодолимом деле превращения исковерканного чуждой враждебной силой существа в человека.
     Чем не повод для продолжения повести-документа? Как и вполне ожидаемый финт с возвращением из американской ино-ойкумены в Подмосковный спорт-ДК технички-повара Miss Анеле-Елены и дальнейшим непредсказуемым развитием событий с ее участием.
     Итак, повествование окончено?
     ..............

     Три прошлых жизни (Описание эксперимента автора над самим собой, имеющего прямое отношения к теме повествования, по-своему, уникального).
   
     Вы, конечно, наслышаны о регрессиях – методике извлечения из памяти воспоминаний о "прошлых жизнях", разработанной Р.Моуди, позволяющей каждому совершить путешествие в былое и лично убедиться в существовании  "богатого и исполненного значения мира по ту сторону сознания". См.: Моуди Р. Жизнь до жизни. Киев, "София" 1994, с 117.
     Верный правилу доверять, но проверять, сталкер решил прибегнуть к ним для вояжа в свои предыдущие воплощения, дабы зрить их воочию. Результат перед вами.
     Р е г р е с с и я    № 1. 8 августа.
     Пятиминутное расслабление по Моуди до полной отрешенности.
     Перед внутренним взором возникли очертания гор, у подножья которых приютились хижины. Возле самой большой – ярко горящий костер. Вокруг него люди. Одеты в светлые простроченные кожаные рубахи с медными украшениями и в такие же светлые добротные штаны.
     В одном из них узнал себя. Он что-то говорит. Сидящие вокруг костра внимательно, с напряжением слушают. Перемещаясь в свободном парении, вознесся над ними и еще раз увидел всю картину сверху.
     Р е г р е с с и я   № 2. 14 сентября.
     Покрытая цветущей зеленью поляна. Кипарисы. Возвышающиеся на высоких колоннах арка. Улица, залитая солнцем. Знойный день, и он, молодой мужчина с группой товарищей шествует по ней. Они энергично движутся по направлению к многолюдной площади. Вырисовываются крепкие, сильные фигуры людей идущей группы, загорелые, с бронзовым отливом рук и ног.
     На площади – ярмарка. Что-то продается-покупается. Стражей порядка интересует толпа людей, плотно окружившая какое-то зрелище. Через головы людей они замечают что-то вроде драки на ножах. При их появлении толпа быстро рассеивается.
     Р е г р е с с и я   № 3. 22 сентября.
     Взглядом сверху, как бы с низкого полета увидел хвойный лес – низкорослые ели, средний высоты сосны, отливающие золотисто-желтыми стволами, покрытыми зеленой кроной, густую траву под ними. В траве видна колесная дорога. По ней идет женщина в длинном платье, накидке со складками и оборками. Это он. В смысле, она.
     Далее она уже занимается домашними делами. Вот подходит к бричке, что-то говорит мужчине, тот поднимает довольно тяжелый мешок, несет его в дом. Жилище обставлено добротной мебелью. За столом гости. Трапеза. Много блюд. Слуги. Она – хозяйка стола.
     Ощущение пристальных взглядов со стороны мужчин и беззащитности перед их напором. Нашлось и применялось лишь одно действенное средство против притязательного внимания – показная холодность и надменность.
     А н т и-р е г р е с с и я. 28 сентября.
     Проанализировал привидевшееся. Что-то в нем было неестественное, киношное.
     Решил провести «анти-регрессию» – погрузиться в… сказку. Выбрал всем хорошо известную. "О Царе Салтане".
     Обряд расслабления… и он оказываюсь в рубленом тереме с крошечными резными окнами, скамьями, дубовыми столами, уставленными дорогим яствами, ощущая их запах и вкус, видя льстивые улыбки Ткачихи, Поварихи, Сватьи бабы Бабарихи и далее переживая все "положенные" перипетии с вышибанием дна бочки, выходом вон, встречей с царевной-лебедем и счастливым концом.
     Не поверил. "Вошел" в другую сказку о "Красной Шапочке". Вновь пережил вcе ее приключения, в том числе пребывание в волчьей пасти, даже рассмотрел сломанный, гноящийся клык зверя и чудесное спасение с участим охотников.
     …Глубоко разочарованный долго пытался понять произошедшее.
     Выходит, моудиевские "регрессии" не обязательно вызывают путешествия в прошлые жизни; они могут породить фантазии на случайные или заданные темы? Игру подсознательных фантомов воображения? Или оказаться способом проникновения в некую сферу, где роятся видения, произвольно притягиваемые нашей визуальной памятью?
     Оставил раз и навсегда сие тщетное деяние, подвластное, божественному, но не человеческому разуму.
     Молитва – вот канал связи с инобытием - Вседержителем, Его Сыном и Святым Духом, дарующими взывающим к Ним откровение не суетное, но истинное, спасительное.
     С чем каждый прошедший тяжелые испытания, побывав на краю жизненной пропасти, скорее всего, согласится без труда.