Посмотришь на фото и впомнится

Посмотришь на старое фото и всомнишь забытое.
Фото нашей семьи до войны, и я в 5 лет  играю в шофера.

Время неумолимо!   Не так уж много  осталось,  в странах  бывшего  СССР, тех,   кто  с гордостью  может называть   себя    участником   Великой Отечественной Войны.
Перевалило далеко  за   80   и тем,   кто помнит,  дату    22 июня 1941 года, -  черный   день в их жизни, -   разом   лишивший      счастливого  детства.   
Но  им   повезло   дожить  и   стать  свидетелями исторического дня    9-го  мая 1945 года, –  дня    Победы  Светского  Народа  над Фашисткой Германией.    Теперь   это – «Дети Войны»,  и я  Евгений Щукин   - один из них!

По просьбе  сына  Юрия, которому уже за 60, для внуков Максима и Павла, а также их потомков, в преддверии   празднования  80-й годовщины нашей Победы,  я попробую   кое-что  собрать, из ранее опубликованных  мной,   воспоминаний.
               
1, Жизнь до войны.   Я родился  в декабре 1935 года и, к  началу войны,  (к лету 1941 года)  мне было  уже  5 с половиной лет и в памяти  сохранились  некоторые эпизоды нашей  довоенной жизни.

Наша семья: папа, мама, брат Юрий  12 лет и я, уже несколько лет  проживали в  молодом  городе Краснокамске.

 Этот  город  родился в 1929 году   в  дикой  прибрежной  тайге  на правом берегу  Камы  в 47 километрах от Перми.
   
Город   был строительной площадкой  и рос параллельно с  возведением  целлюлозно-бумажный Комбината,   (в те годы   -  самого крупного   в Европе)   и,  приданной комбинату,  печатной фабрики  «Гознак».

Родители, оба  учителя,   ранее работавшие  с детьми  в сельских школах,  в  Краснокамске   сразу же   получили  2  комнаты в  квартире  4-х этажного  дома, сосеми удобствами: с  паровым отоплением,  водопроводом и канализацией  районе  «Гознака».
 
Родители стали работать  в вечерней школе взрослых,   ликвидируя  безграмотность  рабочих, приехавших на     стройку.

Город   Краснокамск, по замыслу архитекторов,  строился,  как «город  солнца»,  с широкими улицами из  удобных, кирпичных  4-х этажных домов с квартирами,  как сей час говорят,  -   «Сталинками».

В центе города был уже построен 205-ти квартирный дом,  на целый квартал, – визитная карточка города.
 
А наш   район «Гознака»,  имел уже  несколько настоящих городских    улиц.
Остальные  районы   города  имели  улицы из 2-х этажных деревянных домов    на  2 подъезда, эти дома,  собранные из добротных сосновых бревен, настолько добротных, что  и сейчас, кое-где,  сохранились. Дома  отапливались  дровами   и  каждой квартире придавался дровяник.

Квартиры деревянных домов имели большие окна, водопровод и другие удобства,   и  весь город утопал в зелени,  кроме молодых,  вновь посаженных  березок,  по всему  городу  и во дворах росли высоченные  сосны, мудро оставленные  строителями.

Город  уже имел    драматический театр с  постоянной  труппой  актеров,  кинотеатр,  больничный городок, достаточное  количество  магазинов  и  десяток  школ, в одной из которых (школа №8),  в Вечерней Школе Рабочей Молодежи, стали работать мои родителями.

Для  связи с внешним миром,  Краснокамск соединялся    веткой,   через полустанок  Оверята,   с  железнодорожной  магистралью   Пермь – Москва.

На берегу  Камы   всю   летнюю навигацию,  работала  пассажирская   пристань.   К  ней,  по расписанию  причаливали  пассажирские  пароходы,  курсирующие   из Перми,  вниз   по реке и   обратно.

В городе  был   построен хороший колхозный рынок, куда  из  окрестных   деревень  привозились свежие  продукты: мясо, мед, масло, овощи, грибы и лесные ягоды, молочные продукты.
 
За молоком и ходить было не нужно -   литр молока каждое утро молочница  оставляла  у  двери нашей квартиры.

Я помню это  довоенное  рыночное изобилие,  когда,  ожидая приезда   гостей  из Перми,    папа брал меня  с собой и, мы в мясном ряду  долго   выбирали   мясо,  (свинину и говядину), чтобы  дома сечкой в березовом корытце,  и только папе известной  пропорции, нарубить  «фирменный»  фарш  для  сибирских, тоже «фирменных»,  папиных   пельменей.

Гости, (папин брат Николай и сестры Зинаида и Антонина),  обычно приплывали  и Перми  (тогда это был  глоолд Молотов)  на пароходе, и мы их встречали на  пристани.

Помню, как  красиво   выглядел     2-х, а иногда и   3-х  палубный   белый пароход,  медленно  подгребающий   к  пристани.

Звучала   музыка,  пассажиры   на палубах с интересом разглядывали наш город.    Отъезжающие пассажиры  толпились на дебаркадере.

Гудок, швартовка, поданы сходни и,  вот уже долгожданные гости поднимаются по  крутой,  широкой деревянной  лестнице  к нам  в город.  Поднявшись, обычно  отдыхали, любуясь  панорамой   широкой  Камы  и  другого,  заросшего  лесом, песчаного  берега.

Смотрели, как   отчаливает пароход, как он, дав длинный «прощальный»  гудок,    шлепая плицами гребных колес    и,    затихая музыкой,   уплывал  все  дальше   и  дальше, оставляя за собой небольшие  волны.

Пельмени   обычно  лепились  гостями и хозяевами  совместно,  (из расчета  по 100 штук на едока),  тут же   варились   и  несколькими  партиями, по мере готовности,   на большом фаянсовом  блюде, (маминого парадного сервиза на 12 персон)    подавались  на   наш,  максимально раздвинутый   круглый стол, накрытый  накрахмаленной белой  парадной   скатертью.

Стол был украшен несколькими бутылками французского вина  Шато д'Икем, свободно  продававшихся  в магазинах  города, возможно, завезенных   для иностранных специалистов,  работающих на строительстве ЦБК.

Пельмени  получались сочными и очень вкусными, и кушать их нужно было так:  сначала откусывался у пельменя  один из кончиков  и смаковался сок, и только после  этого, надкушенный  пельмень отправлялся в рот.

Скажу честно, сколько   живу,  таких пельменей  я  больше никогда не едал.

После трапезы обычно начиналась музыкальная часть. Папа, его  сестры и  братья Николай  и Александр,  выросли  в музыкальной семье.

Их отец, (мой дед),  Сильвестр  Андреевич Щукин - преподаватель музыки  и пения  в женской гимназии  города  Касли, а так же,  являясь регентом  церковного хора,  с детских лет приобщал   детей  к музыке,  хоровому пению,   и игре  на   музыкальных инструментах.

Папа  обычно уступал свою  скрипку  дяде Коле,  а сам брал мандолину, тетя Тоня и тетя Зина   исполняли  романсы, из которых мне запомнились: «Ночь светла …», «Вечерний  звон…»  и другие.

Мы  -  я,  брат Юра и мама,  не обладающие хорошим  музыкальным слухом, устраивались  на диване  и были   только слушателями.
               
Вечером  гости  последним пароходом уезжали в Пермь,  и  мы,   всей семьей,   снова шли на  пристань, и долго смотрели  на огни    парохода,  пока  он не  исчезал за поворотом реки.

Я хорошо   помню эти  мелочи   быта,   ведь  мальчик 5 лет живет одним днем, живет   впечатлениями  и, только  зрослея,  интересуется,   кто его родители  и  кто его родственники.

Вот и я,  повзрослев,  узнал, что мой   папа - Щукин Антонин Сильвестрович   и его близкие родственники,  считают  малой Родиной города    Кыштым и Касли.

Там  с 1830  года, жили    несколько поколений   их   предков  Щукиных  -    крестьян,   при  «железоделательных»   заводах,  построенных   еще потомками  Демидова  и   работавших  в режиме: – неделя на заводе, другая на своем подворье.

Сильвестр  Андреевич  Щукин, ( мой дед)   в 1914 году, из Кыштыма   переехал  с  семьей  в Пермь,   их  семья,  (мама- Анна  Андреевна, сыновья  Николай ,Александр и Антонин, - мой будущий папа, и дочери Зинаида  и Антонина  стали жить  в  доме  № 67,  на  улице  Большая Ямская.

На момент моего рождения,  папе,  Антонину Сильвестровичу  Щукину  исполнилось  37 лет.  У него от первой жены остался сын  Юрий.     Отец,   при разводе,  не отдал 4-хлетнего сына легкомысленной  женщине и,  и   до женитьбы  на моей маме,  воспитывал  Юрия сам.

Моя   мама была из Уржума,  небольшого  городка Вятской   губернии. 
Ее отец,  Акунин Анисимович Шишкин,    родом  со стороны села Вотского, торговец хлебом  из старообрядцев, имел  дом в Уржуме и  дом в  селе Лебяжье на реке  Вятке
   
От  Лебяжья,  по судоходной Вятке,   он,   кооперируясь  с другими  коммерсантами,  сплавлял хлеб   до  Камы,  а далее    по  Волге на  зерновые  ярмарки.
 
Мама рассказывала, что  в годы революции ее семье пришлось  пережить много горя, ее  старшие браться  погибли, один  от рук белых, другой от  красных. 

Маме  и ее старшей сестре  Вере,  окончившим   гимназию   и учительские  курсы, став  учителями начальных  классов,  по совету    их   мудрого отца, (понявшего,  что   избежать   раскулачивания  не удастся), пришлось    уехать из Уржума   и жить самостоятельно.   Уехал  из  дома  в город  Верх  Нейвинск   и младший брат  Яша,  устроившись работать  бухгалтером на военном  заводе. 

В  Уржуме  с родителями оставалась  только    младшая сестра Анна, которая    стала свидетелем   разорения  семейного  гнезда.   Осенью 1929 года  отца   и мать  арестовали  и ей,  в чем была  одета,  пришлось  убежать    к жениху.  Благо, что он жил на соседней улице.               

Мама  об этом узнала из писем,  она    учительствовала  в глубинке,  на реке  Ангаре,  в  таежных сибирских   селеньях и, только к 1930 году,  смогла перебраться поближе к Перми.
 
В Перми на осенней учительской конференции мама  встретилась с моим отцом  и  согласилась стать его женой.

Вот так, соединились  воедино  два, истинно  русских   рода, создав   новую  семью,  чтобы   жить,    и    дальше   воспитывать   детей  в  условиях  победившего социализма,   в новом, молодом  государстве,  -  в  Союзе Советских Социалистических Республик, сокращенно,  в - СССР.

Считаю,  что эти  предвоенные годы, для нашей семьи, были самыми  счастливыми.     Ранее,  работая в сельских школах, снимая углы  у деревенских жителей,  родители и мечтать не могли о такой квартире   и  городской школе, оборудованной  всем  необходимым  для качественного учебного процесса.

Общего  заработка  им   вполне хватало на нормальное питание  и  покупку необходимой мебели..

Квартира была обставлена скромно, без излишеств: 
- в большой комнате стояли наши с братом кровати, его   подростковая, односпальная и моя детская;
- круглый, обеденный стол располагался у широкого    окна, с гардинами и тюлем, который  сверху донизу, был  увешан   горшочками  ниспадающих  лиан;
- вокруг стола размещались венские стулья. Слева стола стоял   диван с обивкой под  черную  кожу, над диваном  висело большое широкое   зеркало;
- в углу за диваном было мое место,  место игрушек и книжек с картинками;
- в свободных углах размещались высокие подставки для ваз с  домашними цветами. Довольно много места  у окна занимала кадка с финиковой  пальмой;
- гордостью отца  была его библиотека, хранящаяся   за стеклами  в книжном шкафу. Рядом с ним стоял высокий   буфет с посудой  и зеркальным баром, над которым   красовался  не большой никелированный самовар;
-. комната освещалась  одной лампочкой в стандартном,  стеклянном   матовом плафоне.
-на  белой  оштукатуренной стене, над Юриной кроватью, висела картина под стеклом, – мальчик  бежит за собакой,  а  выше двери  была радиоточка с черной большой  тарелкой репродуктора.

В нашей комнате  поменьше,   в спальне  родителей,  она же   кабинет отца,  кроме их  2-х спальной, с панцирной сеткой, кроватью,  в ведении мамы,  был комод, трюмо и шифоньер. Кроме  цветов на окне в комнате, рос в  большом вазоне,   ветвистый розан и фикус
.
А у отца,  у окна  справа,  стоял  старинный письменный стол, с резными толстыми ножками,  с тумбами и ящичками, покрытый зеленым сукном, на котором красовались бронзовые  пресс-папье  и  письменный прибор  с чернильницей, крышка которой  была  в виде  головы   рычащего  льва.

На стене аккуратно висели  папина  скрипка в черном чехле и его мандолина.
Тут же стояла   этажерка из бамбука с учебниками и книгами Юры, уроки он делал  за  папиным столом  и очень этим гордился.

Письменный  стол, книжный  шкаф  из карельской березы, музыкальные  инструменты  отец привез из Перми, как   часть имущества, оставшегося  от родителей,  от прошлой жизни.

У мамы, кроме, альбома с фотографиями, где отсутствовала  фотокарточка раскулаченного отца,  небольшой   резной шкатулки   из липы,  и большой плетеной  корзины с   ее носильными вещами,  от прошлой  жизни ни чего  не сохранилось.

С одеждой у нас  тоже было все в порядке. Для зимы  у меня была теплая «барчатка», валенки,  шапка,  летом меня одевали в костюмчик с короткими штанишками, а парадным  костюмом была матроска, брат Юра тоже  всем необходимым  был обеспечен.

Лучше всех была одета  мама. Из Сибири она привезла  доху, теплую   пушистую шаль, меховую шапочку, а на ноги, модные тогда белые боты, в которые нога помещалась вместе с туфлей.  К дохе  была еще  муфта,  из того же меха.

Для работы у мамы  было несколько платьев,  пара  туфель  на высоком каблуке, а для дома папа ей подарил    очень красивый махровый халат,  голубого цвета с цветами,   который  нам с Юрой  очень нравился.

Отец одевался  скромнее. У него было  пальто  на вате, но  с меховым   воротником  из каракуля, меховая  из каракуля  шапка – кубанка, ботинки с калошами, а на морозную погоду  валенки.

Костюмов он имел два,  один на выход, другой для занятий в школе. Дома он носил  рубаху-толстовку.
Костюмы были с жилетами, под которыми отец носил  крахмальные  манишки с, ежедневно сменяющимися, тоже накрахмаленными,  белыми  воротничками. – (Проблема для мамы, тогда не было  стиральных машин, порошков, стирали  руками  в жестяном корыте,   хозяйственным   мылом на ребристой  стиральной доске).

 Галстуки отец любил неяркие,  а белые манжеты  застегивались  на  запонки.
В очках, в строгом,  недорогом  отглаженном  костюме-тройке, с не броским галстуком и   в белоснежном воротничке,  - отец  соответствовал   образу   интеллигента,  педагога   довоенного времени.

Папа и мама внимательно следили за тем, что происходило в  стране и  мире.
Не в каждом доме тогда был радиоприемник, а  мы купили один из лучших, у нас всегда были  свежие газеты,   выписывались журналы,   для нас  с  Юрой  - «Мурзилка»  и «Вокруг Света».

Время от времени, мама и папа ездили в Пермь  в гости к родственникам  и  посещали   оперный  театр. А еще мама продолжала учиться на курсах совершенствования, чтобы преподавать  биологию и химию в старших классах.               

Юра учился  в 5-м классе,  учился хорошо,  и ему был  куплен  фотоаппарат  Фотокор -1, с треногой, с пластинками из стекла,  правда,  с очень непростой технологией обработки негативов и получения снимков.

Папа и Юра справились с этой задачей, у меня и сейчас  есть часть нашего довоенного  архива.


Мне был куплен  3-х колесный  велосипед, а к прежним игрушкам: кубикам, пирамидкам, машинкам,  добавился дорогой  конструктор, из которого можно было собрать массу конструкций,  например  семафор, подъемный кран  и много чего еще, а главное научиться соображать, глядя в чертеж  и работать  маленьким  гаечным ключом и отверткой.

Кстати, я не ходил в  детский сад,  родители в своей  вечерней школе спланировали уроки  так,  что в один  день к 6 вечера в школу одил папа, а в другой  -  мама,  так что мы с Юрой  всегда были под присмотром.

Рядом с нашей улицей Чапаева в сторону  берега   Камы  был  еще  не застроен  сосновый массив  с уютными полянками,  усеянный  шишками  и , буквально  в двух шагах от нашего дома. 

 Это было излюбленное место наших прогулок.  Папа  расстилал на полянке  плед, мы  с Юрой наигравшись в прятки, устраивались рядом и  папа читал нам сказки.
 
Потом мы шли домой обедать, а  на опушке леса я обязательно находил  « клад», то от  белочки, то  от   зайчика, - пару конфет, одну   я  делил на троих, а другую нес  подарить маме, которая  пока мы гуляли, готовила  нам.  обед.

Мама неплохо готовила, могла и  пироги испечь.  Наша  кухня имела плиту  с чугунными  конфорками  и духовку, но отапливалась дровами. Был и дровяной  сарайчик, спрятанный за домом. 

Но чаще всего, пищу   готовили на   медном блестящем примусе, который  приходилось накачивать специальным  поршнем и часто  протыкать  специальной  иголкой.     А для чая у нас уже был электрический  чайник.
 
А еще у   нас  были эмалированные судки, они  ставились друг на друга и закреплялись  ручкой, С ними мы,  (папа всегда брал меня с собой),   ходили в соседнюю столовую, когда мама уезжала в Пермь  на семинары и сессии.
 
Мне очень нравились  эти походы, а еще больше нравились  столовские котлеты с  картофельным пюре и сметанным чесночным подливом.

И  еще мне хорошо запомнился  один счастливый день  последнего мирного месяца, мы выезжали  купаться   и загорать  на  другой  берег Камы.

Через  Каму мы переправлялись на  веслах, на большой  лодке, в которой  находилось  человек  8,  и   вода   реки   плескалась  почти    у  края борта.   Я   в лодке  плыл   впервые  и очень боялся, что зачерпнем воду, а плавать я еще не умею.

Но с нами  на пляж приехала семья папиных и маминых друзей по работе в школе, с  таким же мальчиком  Витей,   как я, и все страхи   мои  исчезли.

Мы резвились   с Витей  на  мелководье, валялись на теплом песочке, играли в прятки в прибрежных кустиках, а устав, присоединялись к взрослым, устроивших   в тени деревьев  пикник,  нас угощали  лимонадом, крутыми яичками, бутербродами и конфетами.   А потом   нас уложили в тенечке спать.

Юра, не поленился взять с  собой фотоаппарат  и, установив  его на штатив, делал снимки природы  и  надоедал взрослым, уговаривая их,  принимать эффектные позы.

Как мы оказались дома,  я уже не помню, наверное,  спал у мамы на руках. Помню только ,что  немного   сгорел,  кожа на спине и плечах слезала.

Вот так мне запомнилось  предвоенное время.   Но неумолимо приближалась война.

Как-то увидел у папы в  письменном столе коробочку с незнакомыми  мне блестящими трубочками  с черными головками. Юра мне объяснил, что это патроны, и они  с папой будут сдавать зачет на значок «Ворошиловский Стрелок».
   
Потом мы с мамой стояли  и смотрели, как  по центру города прошли строем взрослые дяди  с  одинаковыми  зелеными сумками через плечо.
И в этом строю  я увидел и нашего папу.

А потом эту сумку я увидел  на вешалке дома,  называлась  она  противогаз.
А потом наступил день, который  запомнился  на всю жизнь.

В воскресенье 22 июня 1941 года мы,  папа  Юра и я,  не пошли  гулять, а сидели за круглым столом и  играли в лото.

 Юра доставал из мешочка  бочонки,  и  называл цифры, (я уже считал до 100), папа сидел рядом со мной и помогал  двигать  монетку  по карте. Мама была на кухне.

Где то к полудню захрипела черная тарелка репродуктора,  папа бросил игру, взял стул, залез на него и стал слушать сообщение.   Подошла из кухни и  мама.

Это, как  я теперь знаю,  что  выступал  Молотов  о   вероломном нападении 
Германии на Советский Союз!

Выступление   Молотова транслировалось   минут 15 , папа, стоя на стуле, пытался не пропустить ни одного слова, а я почти ничего не слышал, но ощущал  серьезность момента.

Когда  папа  сошел со стула, Юра первым нарушил  молчание, заявив, что   тут же  побежит в магазин и купит конфет, которые  быстро раскупят,  - у Юры   были  какие-то личные деньги.

Через пару дней  папа сдал  в милицию  радиоприемник ,  а так же узнали, что     в 8 –й, папиной и маминой   школе,  начали готовить классы под госпитальные палаты.      .               
   
Вечерняя   Школа Рабочей Молодежи закрывается,  ее ученики призваны  военкоматами  -  защищать нашу Родину.   И   Папе  с мамой,    теперь   предстояло   искать   для работы  другую  школу.

Счастливое мое детство  закончилось.