Сыворотка правды Глава 2

Начало здесь http://proza.ru/2025/07/24/1735

Провинциальный городок Мюсед на северо-востоке государства Мерундия, отделение тайной полиции округа, июнь 1896 года.

- Позвольте вам возразить, господин Финшеньер, в архиве нашего полицейского департамента нет и не может быть каких-то сомнительных документов, - холодно заметил своему боссу писарь и с достоинством поправил очки, хоть это и показалось со стороны некоей наглостью.

Это был невысокого роста человек, с тонкими пальцами, привыкшими часами скользить по пергаменту. Одет он был аккуратно – в чёрный жилет поверх белоснежной рубашки с высоко застёгнутым воротником, рукава которой, как и обычно, были слегка закатаны, чтобы не мешать в работе. А на носу усердного работника полицейского департамента красовались узкие очки в металлической оправе, сползающие при каждом движении, но никогда не мешающие писарю-профессионалу записывать происходящее с молниеносной точностью. Помимо своей основной работы Антоний много времени проводил также в архиве, на полках которого и обнаружил документ, что только что представил своим слушателям. Лицо писаря было бледное, вытянутое, фигура – с легкой сутулостью от бесконечного сидения над бумагами. Волосы гладко зачёсаны назад. Обычно его облик дополняла редкая, аккуратно подстриженная бородка, правда недавно он её сбрил, чтобы выглядеть помоложе – комплексы бумажного червя.

Его стол — мир порядка: стопки документов, аккуратно рассортированные, песок для осушения чернил, и лампа с масляным пламенем, дающая мягкий тёплый свет на закате. Он по роду своей деятельности почти не участвовал в задержаниях преступников, но знал все их дела, все имена, и мог пересказать развитие расследования так, будто сам был на месте преступления. Антоний Вирт считал себя не просто писарем, а летописцем правосудия. Да и, конечно, так оно и было, ведь всё, что происходило в полицейском департаменте, проходило через его перо.

У писаря полицейского департамента всегда имелись с собой чернильная ручка и карманный блокнот — чтобы фиксировать показания, распоряжения начальства и срочные телеграммы. Но теперь же все его мысли были заняты, попахивающими даже какой-то мистикой, сомнительными документами, потому он отложил блокнот и ручку ради упомянутой уже папки с названием «Сыворотка правды».

- Так что вы на это скажите, господин барон? – настаивал на ответе посетителя подконтрольного ему учреждения полицмейстер, скорее для того, чтобы просто о чём-то поговорить.   

- Что? Вы что-то сказали? – промямлил Адольф фон Штауффенберг, очнувшись от своих глубоких раздумий и, по всей видимости, совершенно не слыша обращённого к нему вопроса ввиду того, что находился в какой-то прострации, а мысли его витали неведомо где.

Да, барон вёл себя странно. Чего только стоил один его бегающий взгляд. Потом он и вовсе уставился в пол, что выдавало его тревогу, волнение, стеснение и желание избежать контакта с окружающими, поскольку ему было мучительно стыдно перед ними за то положение, в котором он оказался. А случилось с ним нечто такое ужасающее и невообразимое… Впрочем, об этом позже.

Адольф нервно сел на стул, что стоял рядом с ним в архивной комнате, потом потянулся к графину с водой, что находился на столе, налил воды в стакан, залпом выпил, потом уставился в потолок, нервно покачиваясь на сидении стула и постукивая кончиком ботинка по ножке стола, далее застыл в неудобной позе и снова ушёл в себя.

Полицмейстер Финшеньер с лёгким раздражением наблюдал эту сцену, надеясь всё-таки получить от барона ответ, но тщетно. Тогда он обратился снова к писарю, затеявшему, с его точки зрение совсем неуместное чтение в абсолютно неподходящий момент. 

- Но вы же видите, Антоний, в каком состоянии сейчас наш уважаемый посетитель! Разве не знаете, какое несчастье постигло недавно семейство фон Штауффенбергов? В результате разоблачения нами шпионского заговора в его доме, блестящая дипломатическая карьера барона была прервана, а жизнь его разбита в дребезги. Его мать – уважаемая баронесса Элизабет, не выдержав свалившихся на неё ужасных известий о заговоре зятя, умерла от сердечного приступа – вчера состоялись похороны. А сестра нашего милейшего Адольфа – Клара, узнав о предательстве любимого мужа, увезена сегодня утром в психиатрическую лечебницу – нервная горячка в тяжелейшей стадии. Нам бы всем понять состояние этого достойного человека, в одночасье потерявшего всё, что ему было дорого. А вы что делаете, Антоний? А вы, будучи лучше, чем кто-либо ещё, осведомлённым о сути проблемы, донимаете уважаемого господина Адольфа какими-то глупостями, читая древние летописи о нелепой «сыворотке правды». И зачем? 

- Это не глупости, господин Финшеньер, - снова настаивал на своём писарь. – Всё как раз наоборот, я и пытаюсь помочь… 

Но полицмейстер не дослушал подчинённого, прервав его на полуслове, поскольку счёл необходимым снова обратиться к своему рассеянному посетителю. 

- Кстати, господин фон Штауффенберг, очень надеюсь, вы на меня не остались в обиде.

- За что же, уважаемый? – барон всё-таки очнулся, видно, от своих скорбных мыслей.

- Ну как? Ведь я чувствую себя невольным виновником того, что с вами случилось…

Полицмейстер пристально посмотрел на Адольфа, который снова ушёл в себя, сжал кулаки, потом спрятал руки в карманы, потом вынул их, нервно перебирая пальцы что указывало на его скрытое раздражение, нервозность и желание закрыться от окружающих. 

- Однако, раскрыв шпионский заговор в вашем доме, - продолжал Финшеньер, так и не дождавшись реакции посетителя на свои реплики, - а также узнав о том, что зять ваш – берменгевский шпион, я просо не мог не предпринять положенных по закону мер, к тому же поставил, как и требуется согласно инструкции, в известность ваше столичное начальство, в результате чего вы и были уволены со всех должностей, к тому же лишены всех званий, орденов и регалий. Однако хоть я и с болью в сердце делал это, выполняя свой долг, учитывая наше давнее и очень близкое знакомство, а также взаимную симпатию, но мне пришлось. 

Да, полицмейстер действительно сделал всё то, о чём говорил. Но верно также и то, что он не мог поступить иначе – долг службы, ничего личного. Иметь зятя, который неожиданно оказался вражеским лазутчиком, да ещё в преддверии возможной войны, для высокопоставленного дипломата, каким и являлся Адольф фон Штауффенберг, это весьма серьёзно. К тому же, барон ещё легко отделался – могли бы и самого арестовать по подозрению в сообщничестве с преступным родственником. Но спасла безупречная репутация выдающегося дипломата, а также заслуги прошлого.

- Мне очень жаль, поверьте, - пытался снова достучаться до сердца собеседника Финшеньер (он был человеком не злым совсем, а потому совершенно искренне сочувствовал барону). - Но ведь речь идёт об утечке секретов государственной важности. Что же я должен был предпринять? Но я вас уверяю, что сами вы совершенно вне подозрений, по крайней мере для меня. И следствие обязательно найдёт свидетельства о вашей непричастности к шпионскому заговору вашего зятя, доказав вашу невинность. И об этом я тоже со всей определённостью доложил весьма высокому столичному начальству. Ведь я сам лично совершенно уверен, что вы лишь стали жертвой хитрого и изворотливого негодяя, обманом проникшего в ваш дом, в самое сердце вашей семьи, можно сказать. А вы просчитались лишь в том, что злонамеренному преступнику удалось обвести вас вокруг пальца.

- Вам не стоит совершенно волноваться, господин Финшеньер, - рассеянно промолвил барон, придя наконец в себя и снизойдя до разговора, хотя речь его была сбивчива, а дыхание почему-то прерывисто, скорее всего от плохо скрываемого волнения, - вы действовали в рамках своих служебных обязанностей, не превышая своих полномочий. И сделали только то, что должны были сделать. А то, что я проморгал врага в собственном доме – это целиком и полностью моя вина. За что я и поплатился крушением своей дипломатической карьеры. Сам виноват! Для дипломата настолько не разбираться в людях – просто непростительно. И действительно, под моим покровительством орудовал несколько лет ловкий шпион, ставший моим зятем. Одному Богу только известно, какие государственные тайны он смог передать нашим врагам, а их по всему видно, было немало…. Это я сужу по открывшимся утечкам в стан наших врагов, проходящей лишь через меня и моих родственников, секретной информации.
Ах, Вильгельм! Вот негодяй! А я совершенно доверял ему во всём, сводил его с важными государственными деятелями, не скупясь на хвалебные рекомендации, знакомил с секретными документами, как собственного юриста, тем самым потворствуя его разведывательной деятельности. Хорошо ещё, что начальство, зная меня, не усомнилось после его разоблачения в моей честности, а только поставило под сомнение мои деловые качества. Мне инкриминировали неаккуратность в работе с секретной документацией, повлекшей за собой утечку важных государственных сведений. Только и всего. Могло быть и хуже.
Также виновата и моя матушка, упокой Господи её душу, поскольку проявила непозволительное для её зрелого возраста легкомыслие в союзе со своей дочерью, которой взялась во всём потакать, потворствуя её любовным приключениям. А также моя сестра Клара, которая, будучи в курсе тайной жизни своего супруга, не доложила об этом в соответствующие органы и даже не рассказала хотя бы мне… Впрочем, после похорон матери она во всём созналась, нашла в себе мужество, ведь лучше поздно, чем совсем никогда. Именно после данного разговора состояние её резко ухудшилось, как вы знаете, её нервная болезнь обострилась, а к утру случился припадок, после которого доктора вынуждены оказались её госпитализировать.

- Так ваша сестра знала, что её супруг – берменгевский шпион? – в великом удивлении вопросил полицмейстер, подозрительно сощурив глаза.

- О, нет! Поверьте! – эмоционально воскликнул барон, - Моя сестра только и знала, что её муж – Вильгельм Фишер – выдаёт себя за другого… То есть нет, - поправился он, заговариваясь от внутреннего волнения, - выдаёт себя за адвоката Вильгельма Фишера, являясь совсем другим лицом. Но Клара не знала всего остального, и об его истинной, шпионской личине не догадывалась совсем. А мой зять, взяв после венчания фамилию своей жены и став Вильгельмом фон Штауффенбергом, под прикрытием нашего звучного имени проворачивал свои шпионские дела. Это немыслимо! Но для Клары это всё было лишь любовным приключением, затянувшимся на многие годы. Некогда, много лет назад, она без памяти влюбилась в проходимца…

- Я слышал о тайном браке вашей сестры, - сообщил полицмейстер.

- Так вот, наши гордые родственники, а также в первую очередь и я, не приняли тогда того человека, на которого пал выбор Клары, отказавшись признать законным тайное венчание негодяя с моей сестрой. И были тысячу раз правы, как выяснилось. Я даже судился с ним тогда, чтобы аннулировать брак.

- Я помню.

- Да, суд-то я выиграл. Но мерзавец, которого я посчитал всего лишь брачным аферистом, явился совсем под другой, более благовидной личиной, совершенно преобразившись, как оборотень. Тогда он снова венчался с моей сестрой, вошёл в нашу семью и сумел-таки завоевать моё абсолютное доверие. И вот итог: мать в могиле, сестра в сумасшедшем доме, моя карьера рухнула, честное имя баронов фон Штауффенбергов поругано. А у меня лишь одна только мысль теперь: как отомстить негодяю? И ни о чём другом я просто думать не могу. Так что простите меня, уважаемые служители закона, за моё не совсем приличное поведение. 

- Да не волнуйтесь вы, милейший барон, мы вас хорошо понимаем, - заверил посетителя полицмейстер.

Продолжение здесь http://proza.ru/2025/07/26/1175