Брайан Жак. Сказание о Рэдволле. Т. 2. Моссфлауэр

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Зажатого между двумя горностаями и яростно от них отбивающегося пленного мышонка втащили в спальню. Его сдерживала длинная верёвка, которую охранники пытались держать, туго натянув, пока он, изворачиваясь, прыгал, царапался и кусался, сначала давая верёвке ослабнуть, а затем энергично бросаясь вперёд, так что оба охранника буквально притягивались друг к другу; когда же они сталкивались, он прыгал на них, кусаясь и пинаясь, невзирая на верёвку, которой его лапы были привязаны к бокам. Со своего поста у двери прибежал на помощь охранник-хорёк. Втроём они всё-таки умудрились пригвоздить воинственного мышонка к полу. Они лежали на нём, пытаясь избежать столкновения с его бодающейся головой и кусающимися зубками. Мышонок тяжело дышал, в глазах его горел безрассудный вызов, который он бросил тем, кто взял его в плен.
Фердуга сел, позабыв о сне.
- Докладывайте! - приказал он обеим горностаям. - Что у нас тут?
Один из горностаев, высвободив лапу, быстро отсалютовал.
- Господин, этого поймали в границах Вашей земли. Это незнакомец, и к тому же, он вооружён.
Маршируя, в покои вошла ласка и положила в изножье кровати древний ржавый меч путешественника. Из-под прикрытых век Фердуга взглянул на меч и на сильного, отважного мышонка на полу.
- Носить оружие или самовольно проникать в мои владения - против введённого мной закона!
Сопротивляясь тем, кто его пленил, мышонок громко, сердито выкрикивал:
- Я не знал, что это твоя земля, кот! Прикажи своим охранникам убрать когти и отпустить меня! Ты не имеешь права арестовывать животное, родившееся свободным!
Фердуга не мог не восхититься очевидным мужеством пленника. Он уже собрался заговорить, когда, схватив подержанный меч и наведя остриё на горло мышонка, над ним встала Цармина.
- Ты, наглый мерзавец! А ну-ка, быстро отвечай - как тебя зовут?! И где ты украл эту ржавую реликвию?!
Когда охранники пригвоздили сопротивляющегося мышонка к полу, голос его дрожал от ярости.
- Меня зовут Мартин-Воин! Когда-то этот меч принадлежал моему отцу, а теперь он мой! И прихожу и ухожу я, когда захочу, кот! И такой вот приём ты оказываешь путешественникам?!
Кончиком меча Цармина вынудила мышонка опустить голову.
- Для мыши ты слишком много говоришь - куда больше, чем тебе положено, - презрительно сказала она. - Теперь ты в стране Моссфлауэра; и вся земля, которую ты видишь, когда всходит Солнце, принадлежит нам - по праву рождения или завоевания. Закон моего отца гласит, что ходить вооружённым не позволено никому - кроме его солдат. А штраф для тех, кто нарушит закон - смерть!
Движением, присущим всем холёным кошкам, она поманила охранников.
- Увести его и казнить!
Голос лорда Зеленоглазого остановил охрану; он повернулся к сыну.
- Джиндживер, тебе что, нечего сказать?! Что нам следует сделать с этой мышью?
- Некоторые говорят, что незнание закона - это не оправдание, - не повышая голоса, ответил Джиндживер. - Но даже в этом случае наказывать Мартина - несправедливо; он чужестранец, и от него нельзя ожидать, что он знает о нас или о наших законах. К тому же убить его - это было бы слишком для нас просто. Мне он кажется честным созданием. Если бы решать было мне, я бы приказал выпроводить его за пределы нашей территории, а потом отдать ему оружие. И тогда он предпочёл бы не возвращаться сюда снова.
Фердуга перевёл взгляд с сына на дочь.
- А теперь я оглашу вам своё решение. На свете хватает трУсов и без того, чтобы убивать храброе животное по такой мелкой причине. Этот Мартин - настоящий воин. На другой же стороне весов... Если ему позволить бродить свободно, как ветру, по нашей земле, это может быть расценено как знак нашей слабости. Своим судом я присуждаю отправить его на некоторое время в темницу, - пусть поостынет. Через какое-то время его можно будет освободить, - при условии, что он уже не прибежит сюда снова и не станет вторгаться в моё царство.
ЩЁЛК!
Этот резкий ответ услышали все. В ярости оттого, что её мнение отвергли, Цармина вставила меч в щель между дверью и каменным дверным косяком.
Очень энергично она налегла своим весом на старинное оружие. И внезапно оно сломалось - старое лезвие, упав на пол, зазвенело, а у неё в лапе осталась отломившаяся рукоять, которую она бросила охраннику.
- Вот! Бросьте его в темницу, а это привяжите к его шее. И если мы когда-нибудь его отпустим, тогда другие увидят его и поймут, до какой степени мы можем быть милосердны. Уведите прочь этого негодяя - его вид оскорбляет мой взор!
Когда охрана натянула верёвку, Мартин, удержавшись и сопротивляясь им, продолжал стоять на обеих лапах. На миг глаза его встретились с глазами Цармины. Голос его был звонким, и страха в нём не было.
- Отец твой принял справедливое решение, но твоё было правильным. Тебе надо было убить меня, когда у тебя был шанс - потому что я заявляю, что однажды настанет день, когда убью тебя я!
Чары исчезли. Охрана потянула за верёвки, таща Мартина прочь, - в темницу. Воцарилось молчание; Цармина тяжело упала в кресло и захихикала:
- Мышь! Убьёт меня! Вот уж действительно! Он даже не стОит того, чтобы волноваться!
Фердуга болезненно закашлялся и снова улёгся на подушки.
- Если ты так думаешь, дочь моя, тогда ты делаешь серьёзную ошибку. Я видел мужество раньше; оно принимает любые очертания и бывает каких угодно размеров. И то, что он - всего лишь мышонок, не делает его воином меньшим, чем я сам. У него сердце борца - и это я увидел в его глазах...
Проигнорировав слова отца, Цармина позвала Фортунату.
- Лиса, намешай-ка лорду Зеленоглазому питья покрепче! После всех треволнений ему надо поспать. Джиндживер, дай отцу лекарство! Ты - единственный, от кого он его примет.
Фортуната подала Джиндживеру кубок с приготовленным лекарством. Цармина кивнула ей, и они вместе вышли из комнаты. Снаружи, в коридоре, дикая кошка стиснула лапу лисы своими сильными, крепкими когтями.
- Ну, что, намешала ты лекарство?
Когда кошачьи когти вонзились ей в лапу, Фортуната вздрогнула и поморщилась от боли.
- Дважды. В первый раз - перед тем, как привели мышонка, и сейчас - прямо перед тем, как мы вышли. Он принял достаточно яда - этим количеством можно положить половину гарнизона.
Цармина притянула лисицу поближе к себе; жестокие глаза её горели.
- Хорошо; но если утром он всё ещё будет жив, тебе лучше бы приготовить немного и для себя. Это будет намного проще, чем столкнуться со мной, если ты завалишь всё дело...


Тюремные помещения в Котире располагались глубоко под землёй. Они были древние, вонючие, тёмные, сырые и холодные. Мартина-Воина бросили туда два охранника, которые протащили его по коридору и по лестнице. Он сопротивлялся им буквально на каждом сантиметре пути, и они были рады от него избавиться. Мартин лежал щекой на холодном каменном полу, куда его бросили. Когда дверь, лязгнув, захлопнулась за ним, один из горностаев всмотрелся в клеть сквозь решётку на двери, поворачивая в замкЕ ключ.
- Поблагодари свою счастливую звезду, мышь! Если бы леди Цармина настояла на своём, ты оказался бы в самой тёмной и самой мокрой клетке - дальше по коридору. Что тебя дОлжно было отправить в хорошую клетку, так это было желание лорда Зеленоглазого... да уж... и дать тебе хлеб и воду, и немножко сухой соломы, чтоб было на чём лежать. Ха! должно быть, он решил блеснуть перед тобой своим великолепием. Он странный, старик Фердуга...
Мартин лежал смирно, прислушиваясь, до тех пор, пока звуки, производимые тяжёлыми лапами охранников, не затихли, и он не остался один. Поднявшись, мышонок оценил всё то новое, что его окружало. По крайней мере, от факела, который горел на дальней стене в коридоре, в клеть проникал свет. Почувствовав лёгкий сквозняк, он посмотрел наверх. Там была высокая узкая решётка, вделанная в стену рядом с потолком. Всё ещё смотря вверх, Мартин менял позу до тех пор, пока не увидел сияющую снаружи, в ночном небе, звезду. То была его единственная связь со свободой и с лежащим за этими стенами миром. Опершись спиной о стену и съёжившись в своём истрёпанном плаще, чтобы хоть немного согреться, мышонок сел. Остальная часть его клети была точно такой же, как и в любой другой тюрьме - четыре голых стенки и ничего другого, что могло бы быть ценным; ни удобству, ни веселью здесь взяться было неоткуда. Он был заключённым - один в странном, непонятном месте...


Сражённый усталостью, мышонок-воин спал. Незадолго до рассвета его разбудили лапы, набросившие что-то ему на голову и на шею. Ещё не проснувшись окончательно, Мартин попытался схватить тех, кто на него напал. Жестоко пнув, его свалили на бок, потом дверь, лязгнув, захлопнулась, и в замкЕ снова повернулся ключ. Вскочив, Мартин подбежал к двери. Стражник-горностай, взглянув через решётку, хохотнул и помахал ему лапой.
- На этот раз ты почти достал меня, мышонок!
Сердито заворчав, маленький воин прыгнул на решётку; но, улыбнувшись в ответ на эту тщетную попытку, горностай отступил.
- Слушай, мышонок, будь я тобой, я бы сидел здесь тихо-тихо, иначе можно привлечь внимание леди Цармины; и не думаю, что тебе бы это понравилось. Просто сиди на месте и веди себя хорошо; и тогда, может быть, через некоторое время, кто-нибудь вроде Джиндживера вспомнит, что ты здесь, и велит тебя выпустить.
Когда охранники ушли, Мартин увидел, что они оставили в углу охапку чистой соломы и немного хлеба и воды. Повинуясь инстинкту, он двинулся в ту сторону и почувствовал, как что-то ударилось ему в грудь. То была рукоять меча, свисающая с надетой ему на шею верёвки. Держа её перед глазами, Мартин долго и пристально в неё всматривался. Он будет её носить; но не потому, что его к этому приговорили, как к позорному клейму, а для того, чтобы напоминать себе, что однажды он убьёт злую кошку, которая сломала меч его отца.
Устроившись на сухой соломе, он выпил водЫ и, почувствовав, что голоден, стал грызть чёрствый хлеб. Мартин уже собирался заснуть снова, когда наверху, над лестницей, раздались крики и шум. Подтянувшись так, чтобы оказаться вровень со вделанной в дверь решёткой, мышонок прислушивался к звукам, которые эхом отдавались в тишине клетей.
- Милорд Зеленоглазый мёртв!
- Леди Цармина, скорее, это Ваш отец!
Повсюду раздавались громкий стук древков копий и топот словно в броню закованных лап, стремительно носящихся взад-вперёд, сопровождающиеся хлопаньем дверей. Послышался страдальческий вопль - то был голос Цармины:
- Убили, убили! Мой отец убит!
Крик этот подхватили Эшлег и Фортуната:
- Это убийство! Джиндживер отравил Фердугу!
Поднялся ужасный гомон. Что происходит, Мартину чётко слышно не было. Миг спустя на лестнице послышалась тяжёлая поступь чьих-то лап. Звук этот был такой, словно по коридору шло множество животных. Снова подтянувшись к решётке, Мартин увидел всё. Вниз по коридору, неся факелы, под предводительством Цармины маршем шла толпа солдат. Среди них были видны Эшлег и Фортуната. Когда они проходили мимо двери клети, Мартин мельком увидел ошеломлённую морду кроткого, вежливого дикого кота Джиндживера. Он был закован в цепи. Из раны у него на голове струилась кровь. На секунду глаза их встретились, затем его увлекла за собой волна разозлённых солдат; морды их были искажены мерцающим светом факелов.
- Убийца, убийца! Убейте убийцу! - скандировали они.
Из-за того, что поле его зрения было ограничено решёткой, Мартину они были больше не видны, однако ему до сих пор было слышно всё, что происходило. В некотором отдалении, ниже по коридору, хлопнула дверь и повернулся ключ. Над всеобщим шумом вознёсся голос Цармины:
- Молчать! Говорить о том, что здесь происходит, буду я! Хотя мой брат и убийца, я не могу причинить ему вреда! Он останется здесь, взаперти, до конца дней своих! Однако отныне для меня он мёртв - я больше никогда не желаю слышать, чтобы его имя произносилось в стенах Котира!
Мартину слышен был голос Джиндживера - тот ещё пытался что-то сказать - но его немедленно заглушили Эшлег и Фортуната, начавшие скандировать; за ними приветствие в полный голос подхватили солдаты:
- Да здравствует королева Цармина! Да здравствует королева Цармина!
Когда все проходили мимо клети Мартина, он отошёл от двери подальше, назад. Сквозь рёв толпы мышонок услышал, как, стоя рядом с дверью, Цармина говорит Эшлегу:
- Принеси из кладовых октябрьский эль и вино из бузины. И проследи, чтобы хватило на всех!
Заткнув уши, чтобы не слышать криков гуляк и кутил, Мартин лежал на соломе, прижимая к груди рукоять меча. Теперь, когда последняя его надежда исчезла, всё вокруг показалось ему долгой, тяжёлой зимой...