Камень за огородом

Тамбовское село Нижний Шибряй трудно было назвать центром вселенной. Обустроившись вдоль русла Шибряйки, село вело размеренный ритм жизни. Зимой, покуривая печными трубами, казалось спящим, по весне оживало, вместе с птицами и рычащими тракторами.

Пастух Степан, щёлкая кнутом, собирал отощавших за зиму коров и отводил в поле. Папы и мамы расходились по автобазам и фермам, рыбаки-пенсионеры по берегам Вороны и Шибряйки. Занятые по дому бабушки, на улице не показывались. И только детские возгласы, перемешанные с петушиными перекличками, говорили о том, что жизнь в Нижнем Шибряе не теплится, а бурлит.

Тёплый май наконец-то вступил в права. На ярко-голубом небе ни облачка. Дети улыбались и как коты щурились в лучах яркого солнца.

Родившиеся после войны, они не застали ни голода, ни истошного плача после похоронок, их детство считалось счастливым. Картошка на огородах посажена, учебный год завершается, впереди сенокос, где нужно помогать взрослым, и потому сейчас самое время для развлечений.

Собравшись вместе, решили играть в казаков-разбойников. Разделившись на две команды, выбрали капитанов, которым предстояло тянуть жребий. Лёшке, Сашке, Николаю и Наташке предстояло стать разбойниками. Они расстроились, но спорить не стали.

Всем хотелось быть именно казаками. По правилам, казаки должны гоняться за разбойниками. Если получалось осалить, разбойник отправлялся в шалаш, служивший темницей. Когда удавалось переловить разбойников, казаки побеждали.

О месте проведения игры договаривались заранее, выходить за пределы не разрешалось. Обязуясь не подглядывать, казаки предоставляли возможность убегающим спрятаться. Давая подсказку, разложенными по земле ветками, разбойники помечали маршрут, предлагая разгадать головоломку.

Не любивший проигрывать Жора набирал ребят постарше, и монету подбрасывал так, что они становилась казаками. Дошколята и первоклашки прятались, и их неизменно находили. Со стороны это напоминало забаву кошки с потасканным клубком.

Всякий раз Лёшка злился, старался укрыться как можно лучше, но его выявляли. И вот теперь, когда друзья разбежались, схоронившись кто в колхозном сарае, кто в берёзовой роще, Алексей смастерил стрелку, положил её неподалёку от своего дома, открыл калитку и залез под крыльцо.

Перед началом игры нужно было в очередной раз обговорить правила, исключив дома и огороды. Жора этого не сделал - а раз так, Лёшка правил не нарушал!

Через щель выглядывая на улицу, мальчишка видел, как казаки поочерёдно отвели в темницу друзей и отправились на дальний конец улицы. Тюрьма осталась незащищённой. Хитрый разбойник этим воспользовался, вылез и освободил товарищей. Малышня выиграла, и побагровевший лицом Жора не срывал злости.

- Ты где прятался? По правилам, должен рассказать?

- У себя дома под крыльцом.

- Перед началом игры о правилах не договаривались. Значит, можно было, - вступилась за друга Наташка.

- Махорыч, правила все знают! По домам и на огородах нельзя прятаться!

- А вот и можно. - А вот и можно, - стали дразниться малыши.

Вслед за капитаном, другие казаки тоже разозлились, и извечный молчун Толик выдал:
- У тебя в доме атаман Антонов прятался! Вместе с братом его на огороде у вас убили, а ты жухало, потому что правил не соблюдаешь!

Лёшка с яростью вцепился в Толика и повалил на землю. Визави был выше на целую голову, но не ожидал такого напора. Предполагая, что третьеклассник в два счёта одолеет малыша, Жора не позволял разнять дерущихся.

Извалявшись в пыли, они превратились в единый клубок, и расцепились только после вмешательства бабы Ани.
 
- А ну, по домам! Родители придут, расскажу про ваши игры!

Рукав Лёшкиной рубахи оказался разорван, зато у Толика намечался синяк, что означало поражение. Придя домой, задиристый победитель умылся из рукомойника, понимая, что предстоит серьёзный разговор, решил, в первую очередь обо всём рассказать маме.

Зоя Степановна занималась тяжёлым крестьянским трудом. Её огрубевшие руки нельзя было назвать женскими, зато, когда она ласкала сына по голове, Лёшке казалось, что нет в мире высшей нежности и счастья.
 
Муж Зои Степановны, Махоркин Максим Николаевич, он же отец Лёшки, крутил баранку бензовоза. Родители на работу уходили рано, предоставляя воспитание отпрыска старшим сёстрам. Погодки Вера и Люба заканчивали седьмой и восьмой класс. Стройные и пригожие, они уже дружили с парнями, и им было не до братишки.
 
Мальчишка ходил в школу, учил уроки и бегал по деревне, предоставленный сам себе.
Когда семья собралась ужинать, мать вытащила из печи чугунок с картошкой, разложила картофелины на большом блюде и поставила на стол. Далее появилась крынка молока, из которой каждый должен был наливать в кружку самостоятельно.

Ели молча, при этом отец поглядывал на сына. Когда Махоркин младший насытился, старший спросил о причинах драки. Слушая сбивчивые объяснения, Максим Николаевич слегка занервничал, но вида старался не показывать, успокоив сына, дескать, дети всегда обзываются и болтают глупости.

Лысый, с орлиным носом и пушистыми усами, отец походил на писателя или учёного, но никак не на водителя. По окончании школы отец ушёл добровольцем на фронт, и воевал с первых дней до Победы. Когда вернулся, председатель начал уговаривать остаться в родном селе и не искать работу в Уварово, а чтобы парень имел возможность жениться, пообещал пустовавший дом.

Семья, которая ранее там проживала, перед войной распалась. Завести детей не успели. Мужа призвали в армию, и он погиб в первый год войны. Опечаленная жена начала выпивать и скоропостижно скончалась.

Помимо этого, изба имела более раннюю предысторию. Прежний дом в гражданскую войну сгорел, и на его фундаменте построили новый. В Нижнем Шибряе об этом знали, но старались помалкивать, ибо дети, подхватив обрывки фраз, могли сболтнуть лишнего.

Отец Максима успокоил: «Подумаешь, четверть века назад что-то тут было, теперь всё забылось. Эка невидаль! На каждом месте что-то когда-то происходило. Что с этого? Не жить что ли? На дом желающих полно. Предлагают – нужно заселяться, тем более что женился».
 
Многие мужчины с войны не вернулись, парни были в цене, и девки проявляли активность. Зоя на танцах Максима из толпы выцепила, на следующий день, когда проходил мимо, пригласила к себе, угостила молоком и, не желая тянуть, сделала предложение.

В любви и при полной гармонии родились две дочери. Максим своё жилище старался облагородить, пристроил сарай, срубил крыльцо, заказал наличники, которые жена покрасила в голубой цвет. Когда появился Лёшка, Махоркины на новом месте уже обжились, приведя в порядок не только дом, но и огород.

Дни плавно перетекали в недели, а месяцы в года. Послевоенное детство у многих было похожим. Лёшка спал на печи. Уроки учил за общим столом, за которым завтракали и ужинали. Совместно обедать не получалось. Мать и отец целыми днями работали и возвращались под вечер.

Хороших оценок Алексей Махоркин не получал. К учёбе относился рационально - на второй год не оставляют и ладно. При этом в Нижнем Шибряе не было человека, кого бы он не знал, и его, сына Максима Махоркина, тоже все знали. Фотографии отца и матери висели на доске почёта. Зоя и Максим числились передовиками производства.

Односельчане Махоркиных уважали, и лишь сверстники в пылу злобы иногда вставляли для Лёшки обидные пять копеек, дескать, у вас на огороде атамана убили. За разъяснениями сын обращался к отцу, на что тот отделывался общими фразами: не обращай внимания, всё это ерунда, вырастешь – сам во всём разберёшься и т.п.

По окончании школы сёстры отправились – Вера в Тамбов, Люба в Москву. Их домашние дела перешли на Лёшку. Как-то раз, собирая по осени картошку, он нашёл на огороде гильзу и показала родителям. Мать промолчала, а отец ответил: «Раньше много где стреляли, вот гильза к нам и угодила».
 
Про фронт и про гражданскую отец говорить не любил. Исключением были моменты, когда приходил друг. Выпив самогонки, дядя Коля пускался в беседы про хоккей и футбол, которые плавно перетекали на тему злобной советской власти.

Мать и отец старались гостя одёргивать. Тот на время умолкал, но дальше всякий раз начинал прежнюю песню.

Дядя Коля жил на соседней улице. Его отец, первый председатель колхоза, перед войной с должности оказался снят и посажен в тюрьму. Сам Николай в первые месяцы войны лишился ступни и был комиссован. Ему сделали протез, но ходить без костыля он так и не научился. Когда ковылял по улице, разговаривал сам с собой и, чаще всего, нецензурно ругался.

С семьёй опять-таки не сложилось. После победного 45-ого следующие два года оказались ещё более сложными.

Колхозники голодали, а когда наконец собрали достойный урожай, каждая семья получила мешок муки. На радостях стали печь хлеб и блины. На следующий день скрутило животы. Жена Николая умерла, и он остался один. За огородом следить не получалось, из живности держал только кур.

Неразговорчивый и неприветливый, дядя Коля работал в правлении писарем, с обращавшимися за справкой скандалил, с соседями ругался и только со старым другом Максимом поддерживал отношения.

В один из дней он пришёл в гости навеселе. Махоркина старшего дома не было, а поговорить хотелось. Пристроившись на завалинку, дядя Коля рассказал Лёшке, что его отца, Худякова Василия Петровича, при Сталине посадили за «три колоска».

Вместе с агрономом, обходя колхозное поле, они увидели Ульяну, собиравшую колосья пшеницы. По закону подобное считалось преступлением. Девушка испугалась и начала плакать. Председатель и агроном прошли мимо, словно её не было вовсе.
 
Семья Ульяны была большой. В тот год народ жевал лебеду, а вместо супа варили кору. Председатель о случившемся умолчал, а агроном заявил в милицию. Василия Петровича арестовали и отправили в лагерь, где через три года он умер, не выдержав условий.

Позже Николай беседовал с агрономом. Свой поступок тот объяснил страхом, дескать, боялся, что председатель заявит, а он нет, думал, проверяет.

Для Лёшки извечно злой и ругавший всё на свете дядя Коля открылся с другой стороны. Одинокого инвалида, которого пацаны дразнили, стало жалко. Между мальчиком и взрослым мужиком завязалась ниточка дружбы.

Возвращаясь с грибами, либо с рыбалки, часть добычи Лёшка заносил дяде Коле. Тот сердечно благодарил, а один раз даже прослезился. В качестве ответной меры разрешил, у себя в саду собирать смородину.

Как-то раз по весне повзрослевший Лёшка отправился с удочкой на берег Вороны. Трава ещё не успела покрыть землю, и он приметил торчавшую железяку. Заинтересовался и начал вытаскивать.

Железка оказалась гильзой от снаряда. Возвращаясь домой, Лёшка решил забрать гильзу. Когда проходил мимо дяди Коли, похвастался находкой.

- О-оо, Алексей, видать ты сам не понял, что нашёл! Это не просто гильза от снаряда. Наши мужики в лесу от Красной Армии прятались, а Тухачевский их окружил и газом из леса выкуривал. Это болванка от химснаряда. Выброси. Домой такое тащить не нужно.

Про обстрел химснарядами Лёшка от дяди Коли уже слышал, когда тот в очередной раз спорил с отцом. Лояльный к власти отец утверждал, что с бандитами необходимо бороться любыми методами. Дядя Коля злился, дескать, человека газом травить последнее дело – такое вытворять могли только фашисты, с которыми они воевали на фронте.
 
И вот теперь, выведя своего взрослого друга на разговор, мальчишка начал допытываться. На первых порах тот отвечать не хотел, но в итоге рассказал про Тамбовское восстание, которое возглавлял Антонов. Как крестьяне против советской власти, обиравшей их до нитки, поднялись, их подавили, загнали в лес и травили газом.

В заключении дядя Коля поведал, что разводивший пчёл Сергеич, старый безобидный дед, в гражданскую воевал вместе с Антоновым.

- Да что ты хочешь, у нас полдеревни за Антонова была, другая половина за красных. Если копнуть прошлое, тут много чего вылезет.

- А почему пацаны говорят, что атамана на огороде у нас убили? – не выдержал Лёшка.

- Так это действительно так. На месте вашего дома другой стоял и Антонов вместе с братом там прятался. Чекисты его выследили, окружили и предложили сдаться. Братья не согласились. Дом подожгли, а когда они к лесу побежали, их застрелили.

Ситуация прояснилась, при этом для Лёшки открывшаяся правда стала чем-то по типу удара под дых. По книгам и фильмам он хорошо представлял, как выглядят бандиты: злые, жестокие, неприятные внешне.

Сергеич, у которого вся деревня покупала мёд, подобного впечатления не производил. Мягкий и обходительный, с женщинами старик был вежлив, а детвору угощал яблоками.

А атаман с братом? Получается, та гильза, которую он нашёл, была свидетельницей событий. Они растили картошку на том месте, где застрелили атамана!

От набежавших мыслей мальчишка вздрогнул, после чего всеми способами решил их прогнать: «Ну и что? Сколько раз отец курам во дворе башки рубил. Теперь что, по двору не ходить? Он пионер, скоро в комсомол заявление подавать будет! Если застрелили бандитов, пусть даже у них на огороде, значит так нужно было!»

Жизнь правильность выводов подтверждала. Про убитых на огороде бандитов сверстники напоминать перестали.

Отец, по настоянию матери, наконец-то купил телевизор, и не чёрно-белый как у соседей, а цветной. По вечерам всей семьёй они усаживались перед экраном, смотрели фильмы и программу Время.

По окончании восьми классов Лёшка поступил в техникум, решив стать агрономом. Жить в общежитии не пришлось. Нижний Шибряй от районного центра Уварово располагался в двух километрах. Два года подряд летом Алексей пробовал себя в качестве помощника комбайнёра, и оба раза получил хорошую зарплату.

Сёстры в городах вышли замуж и возвращаться в родительский дом не собирались. Он же, наоборот, будущее связывал с родным селом и колхозом. Крепкий и широкоплечий, в шестнадцать лет Алексей получил в военкомате приписку к ВДВ.

Тамбовских ребят в десантуру брали через одного. Возвращаясь домой, дембеля красовались тельняшками, беретками и значком с количеством прыжков.
 
Зарезав поросёнка, Махоркины готовились к новогодним праздникам. До окончания учёбы оставалось полгода, после чего Лёшку должны были забрать в армию. Он уже представлял, как вернётся домой в красивой форме, и все девки будут его... Всё изменил Афган.

«Шестьсот сорок пять, шестьсот сорок шесть, шестьсот сорок семь… Кольцо», - повторив заученное, Махоркин дёрнул чеку. Над ним раскрылся парашют. Свободное падение прекратилось, выжженная солнцем земля уже не приближалась стремительно. Управляя стропами, он мог направлять себя в ту или иную сторону.

Сердце колотилось кувалдой, глядя на купола сослуживцев, он испытал чувство гордости. В Москве началась Олимпиада, а у них рота прыгнула в полном составе и им сам чёрт не страшен, от любого врага отобьёмся.

Любуясь землёй и небом, он напрочь забыл про автомат. Лейтенант предупреждал, перед приземлением убрать его назад. Он этого не сделал и получил по морде прикладом.

Следующие прыжки были более удачными. Учебку в Термезе Махоркин окончил с отличием, вот только прыгать в Афгане не пришлось. Выполнение интернационального долга оказалось совсем другим, нежели они себе представляли.

В Демократическую Республику Афганистан направили в конце сентября. Десантникам пришлось обустраиваться в восточных отрогах Гиндукуша, по другую сторону Амударьи.

Удушливое лето закончилось. Дни были тёплыми, а ночи прохладными, но идиллия продлилась недолго. Вторая половина осени остудила ветрами, а зима, забираясь под шинель, пронзала ледяной сыростью.

Десантный полк размещался бок о бок с вертолётным. Для лётчиков условия постарались создать лучше, полагая, что небесная пехота к трудностям привычна.
 
- Ничего, молодцы, старыми станете, про Афганистан внукам рассказывать будете, - приободрял комбат. Майор Моисеев своими пушистыми усами напоминал Алексею отца. В батальоне его так и звали – Батя.

С подчинёнными майор был строг и держал дистанцию. Как-то раз, увидев, что солдаты едят неспелый арбуз, Моисеев понял, что его не выменяли, а украли с бахчи. Командиру роты влепил выговор, а едоков отправил на выгребную яму.

Пока строили казарму, жили в палатках с буржуйкой. Железные кровати, матрасы, простыни, одеяла были привезены из Союза. Табуретки, стол, скамейки сделали из ящиков, в которых доставлялись продукты и оружие. Посуды не хватало. Старые вёдра служили в качестве урны. Крупу и муку засыпали в танковые гильзы и колпачки от НУРСов.

По территории проходил арык. После зарядки, набрав ведро, солдаты поливали друг другу. Офицеры умывались из чайника. После завтрака личный состав на плацу выстраивался, и Моисеев ставил задачу. Одни оставались в расположении части, где занимались хозяйственными делами. Другие ложились отдыхать, чтобы уйти в ночь на задание.

От агентуры стали поступать сведения о врагах революции, готовивших переворот. Из соседних стран направлялось оружие, которое шло по тайным тропам.

Десантников вертолётами закидывали в горы, где они устраивали засады. В ожидании каравана могли просидеть несколько суток. Позицию занимали возле тропы, либо вблизи кишлака. Собак местные не держали и потому разведчиков чаще всего не замечали, а десантники за кишлаком наблюдали.
 
В горах благоухали хвойные деревья, однако афганцы, в качестве строительного материала, сосну и пихту срубали редко, предпочитая речной тростник. Обмазывая глиной, его использовали при возведении стен и заборов.

Из тростника плели циновки, которыми в глинобитных домах подбивали потолки и устилали полы.

В небольших магазинах можно было видеть двухкассетные магнитофоны, джинсы, антибиотики. Макароны и консервы афганцам выдавали в качестве помощи, но в итоге всё оказывалось в лавке.

По дорогам ездили японские грузовики и джипы, при этом землю обрабатывали деревянной сохой, а молотили цепями. У кого было два вола, считался богатым, ибо мог запросто прокормить себя.

Как деревенского жителя Махоркина более всего удивили ухоженные поля, где афганцы выращивали ячмень, пшеницу, рис, коноплю и опийный мак. Дыни, арбузы, виноград, гранаты, яблоки, орехи, хлопок – произрастало всё. Палку воткни – вырастет яблоня, единственное, не забывай поливать.

В общении с местными командиры требовали проявлять уважение, объясняя, что советский солдат помогает строить социализм. Замполит на построении добавил:

«Население провинции таджики, узбеки, туркмены – дети и внуки тех, кто не захотел советской власти и ушёл за речку. Будем говорить честно, местные - потомки басмачей. Чтобы солдата превратить в наркомана, вам будут предлагать наркотик. В общем, бдительность и ещё раз бдительность!»

На первых порах казалось, что командиры сгущают краски. Всё встало на место, когда колонну обстреляли и появились первые убитые. На народную милицию Царандой полагаться не приходилось. Благодушие улетучилось, сигареты и сахар менять на фрукты более не хотелось.

Женщины, если выходили из дома, покрывали себя накидкой, за которой нельзя было увидеть лицо. Мужчины одевались в длинные однотонные рубахи с такого же цвета штанами.

Молодые носили тюбетейки и особые шапки пуштунки, которые при ветре разматывали на лицо. Старики, словно актёры из фильма про Алладина, покрывали голову чалмой. Солдат приветствовали, но за улыбками чувствовалась хитрость.
 
Каждый разведвыход не походил на предыдущий, и что будет в следующий раз, никто не знал. На первом задании, которого Алексей с волнением ждал, ничего особого не произошло.

Вертушка десантников на точке высадила, шли по горам, под утро залегли, день провели на позиции, в следующую ночь их доставили обратно.

Боясь жажды, Махоркин прикрепил на ремень сразу две фляги, за что получил нагоняй от сержанта. Лишний вес – потеря скорости и сил. Со временем он это и сам понял.
 
Второй выход оказался более напряжённым. Пилот кружил на очень низкой высоте, отчего казалось, что они вот-вот зацепят ту или иную вершину. Выпрыгнув из вертолёта, стали спускаться к кишлаку. Тропа петляла вдоль арыка, куда в темноте сослуживцы периодически проваливались.

Мокрые и грязные, не имея возможности просушиться, шли дальше. На краю кишлака залегли, и, как оказалось, вовремя. В тусклом свете луны ребята увидели, как крайнем доме открылись ворота, и ишак выкатил телегу.

Осла в поводу вёл худощавый мальчишка. Рядом двигался мужчина в халате. Они огляделись, убедились, что никого нет и направились в сторону десантников. Лейтенант передал по цепочке – огня не открывать!

Судя по всему, ишак незнакомцев учуял, проявляя непокорность, начал мотать головой. Мальчишка хлестнул его вожжами, и тот угомонился. Отец с сыном остановили повозку возле пригорка. Отодвинув ветки, открыли вход в пещеру и загрузили туда мешки.

Дехканин сильно нервничал, это было заметно по суетливым движениям. Когда афганцы ушли, лейтенант послал Махоркина и Таримбаева проверить пещеру. Оружия не обнаружили, в мешках оказалось зерно. Судя по всему, отец семейства зерно спрятал, чтобы не отдавать властям.

Глядя на мешки, Махоркин вспомнил родную деревню. Его прадед наверняка действовал таким же образом. За кого он воевал в гражданскую? Про деда Алексей знал всё, а про прадеда ничего. Про Савелия Ильича старались не говорить. А что если за Антонова?...
От мыслей отвлёк лейтенант, дав команду на отход группы.

К середине зимы было закончено строительство казармы. В любом случае, помёрзнуть пришлось. Местные, выходя из дома, закутывались в пледы и одеяла.

У солдат такой возможности не было. От пронизывающего ветра не спасали ни шапка, ни шинель, ни бушлат. Когда поступал приказ, десантники загружались в вертушки, летели до места, и с полной выкладкой шли до заданного квадрата. Грязные и потные залегали, и грели собой камни.

Первый караван с оружием удалось задержать в марте 81-ого года. Увидев направленные на них автоматы, афганцы поняли, что окружены. Сержант Безоев зычно крикнул им по-таджикски, и караванщики предпочли сдаться.

Процессия состояла из десяти ишаков, гружёных мешками. Ослы перевозили тяжести, которые были равны их собственному весу, и при этом шли спокойно, не проявляя усталости. Разбирая содержимое, разведчики обнаружили гранаты, патроны, американские винтовки и автоматы.

Изучая басмачей, Безоев сделал вывод, что это афганские цыгане кочи, которых наняли за деньги. Позже на построении в очередной раз довели приказ о бдительности.

За убитого солдата и офицера душманам платят. Уйдёшь в самоволку – застрелят, полезешь в сад или на бахчу – возьмут в плен. Впрочем, всё всем было понятно.

На втором году службы Алексей получил звание младшего сержанта, став командиром отделения. Как ни старались десантники, к лету ситуация ухудшилась. Оружие до повстанцев доходило, и они научились ставить мины.

Смерть и ранения сделались делом обыденным. Ещё одной опасностью стал гепатит. Воды не хватало. Набирали из арыков, кипятили, но победить антисанитарию не получалось. Медицинскую палатку расширили, кровати поставили двухъярусные, а койко-мест требовалось всё больше и больше.

В движениях появилась нервозность, курить стали чаще, извечные балагуры замолкли, шуток никто не отпускал, смех слышался всё реже и реже.

Как бы там ни было, дембель приближался. Махоркин считал дни до приказа, который должен был выйти в конце марта 1982 года. Разукрашивая листы, готовил дембельский альбом, куда намеревался наклеить фотографии. Кишлак Бангар изменил жизнь на до и после.
Одна из разведгрупп обнаружила караван, который укрылся в Бангаре. С трёх сторон к кишлаку подступали пологие холмы, а с севера тростниковые дебри. Совместно с народной милицией, десантники кишлак блокировали, основные силы сосредоточив на севере, предполагая, что духи постараются прорваться именно туда.

Царандой через парламентёра предложил сдаться. Начались переговоры, духи стали тянуть время. На третий день погода испортилась. Вертолёты остались на базе, а душманы, вместо того, чтобы идти в камыши, на рассвете полезли в гору.
 
Уставшие и основательно вымотанные десантники подобной дерзости не ожидали. Вдобавок к этому, ветер выступил на стороне противника. Врага обнаружили, когда тот начал закидывать их гранатами. Судя по оружию и экипировке, это были уже не крестьяне, взявшие в руки оружие, а хорошо обученное подразделение. Завязался бой, по результатам которого душманы из окружения вырвались.
 
От смерти спас бронежилет, но сам Махоркин оказался контужен, руки и ноги посекло осколками гранаты. Всё дальнейшее происходило как в замедленном фильме. К нему приблизился человек. Неестественно стеклянным взглядом посмотрел на раненного, улыбнулся, направил автомат, но добивать не стал.

Из двадцати товарищей по взводу, десять получили ранения, семеро погибли, в том числе лейтенант Солод.

Кровотечение удалось остановить, вкололи обезболивающее, но Алексею становилось всё хуже и хуже. Пригубив из фляги, он потерял сознание. Очнулся в Кабуле, откуда его, вместе с другими ранеными, доставили в Ташкент.

Лечение продлилось четыре месяца. Вместо мая, как представлялось, Махоркин вернулся домой в конце июля.

Чтобы мать не переживала, он ей писал, что подвернул ногу. Родители о чём-то догадывались, но в ответных письмах вопросами не донимали. Когда Алексей с чемоданом в руке вылез из автобуса и направился по знакомой до боли улице, соседи приветствовали героя восторженными криками, а на груди у него сияла медаль «За отвагу».

На скрип калитки мать обернулась, увидев сына, от волнения села на скамейку и не смогла встать, и отец, когда вернулся с работы, тоже пустил слезу.
 
Дембелю положено гулять три месяца и угощать друзей водкой – это было традицией. Узнав о возвращении Алексея, друзья готовились к празднику. Долго спать Махоркин не смог и к десяти утра уже был в магазине. Когда дошла его очередь, заказал лимонад Буратино, конфет, овсяное печенье, селёдку, консервы и три бутылки Пшеничной.

- Всё отпущу кроме водки. Алкоголь детям не продаём. Тебе нет двадцати одного года.
 
- Зоя, ты что, очумела? За Родину кровь лить не маленький, а водки выпить маленький? – возмутилась очередь.
 
- Ничего не знаю! Председатель постановление издал. Не имею права! – затараторила продавщица и спорить с ней было бесполезно.
 
Алексей Зою Михайловну знал с малых лет. Детвора за конфетами в магазин бегала, едва научившись ходить. Это с её сыном Толиком он в детстве подрался. Потом помирились, и на лошади вместе катались, и на речке рыбачили. Он много раз бывал у Зои Михайловны в гостях, но теперь, глотая ртом воздух, попросту не знал, что ответить. Его красивую форму украшала медаль, но выглядел он нелепо, словно из-под ног выдернули ковёр.

Узнав о произошедшем, в магазин приковылял дядя Коля, стучал костылём по прилавку, нецензурно ругался, однако Зоя стояла на своём. Водку для Алексея купил один из водителей, но настроение было испорчено.

Вечером собрались у речки. Парням и девчонкам хотелось Лёху обнять, приободрить, а после спросить: «Ну как там?»

После первых ста грамм Алексей ушёл в себя, погрустнел и отвечал общими фразами, а на вопрос: «Афганцы выбрали социализм, зачем с ними воевать?», чуть было не полез в драку.

Товарищи погибли, он насмотрелся на оставшихся без рук и без ног, а тут веселье. Праздник не состоялся. Никто реальности не понимал, и, самое главное, понимать не хотел.

Махоркина многое раздражало. Почему в Афганистан попал именно он? Он воевал, однако ни общество, ни власть оценить подобного не желали. Уловив состояние сына, мать Лёшку не трогала. Фронтовик отец пытался поговорить, но теперь уже сын отделывался общими фразами.
 
В мозгу щемящей занозой крутились события у кишлака Бангар. Он несколько раз дал показания в военной прокуратуре. Сам чуть было не погиб, находился на грани жизни и смерти, повезло, выжил, но на душе с каждым днём становилось всё тяжелей.

Он слышал, как по склону покатился камень... За ним второй, третий… Был уставший, подумал, камни стронуло ветром… Для прокурора такое подходит, а для родителей погибших – нет.

Несколько раз порывался написать им письма, но так и не смог. Излить душу пробовал дяде Коле, однако тот сильно постарел и разговор, как прежде, уже не клеился. Лёшка уходил в себя, обретая спокойствие при помощи алкоголя.

С работой тоже не задалось. С агрономом не сошлись характерами. На автобазе ему определи древний ЗИЛ, управлять которым из-за извечных поломок было невозможно. В сельхозтехнике поручили собирать тормозные цилиндры, а запчастей не было, дескать, проявляй смекалку. Вот он и смекнул, что в родном колхозе ловить нечего, в Уварово устроился на завод.

Вместе с работой в стране менялись генеральные секретари. В перестройку появилась надежда на улучшение жизни. Алексей женился на Светке. У невесты в Уварово была квартира, где и начали жить.

Когда родился Сашка, не помнящий себя от счастья Алексей нарвал полевых цветов и прибежал к роддому в свитере наизнанку. Рождение сына отмечал три дня, после чего жена закатила скандал. В надежде, что муж бросит пить, вслед за Сашкой супруга родила Алёнку. Какое-то время Алексей дружбу с зелёным змием действительно прекратил, но после похорон отца сорвался.
 
В девяностые цены поползли вверх, пенсии не платили, колхозы забуксовали, и всё это в первую очередь отразилось на деревенских жителях. Вслед за отцом ушёл в мир иной дядя Коля.
 
Участие в Афганской войне обесценилось, и в разговорах всё чаще проскальзывали фразы: «Мы тебя туда не посылали», «Не сумел отмазаться –  твои проблемы». В Первую чеченскую его вызвали в военкомат, предложив контракт. Алексей не согласился. В голове дятлом стучало – хватит, навоевался.

В конце перестройки он впервые прочёл о Тамбовском восстании. В последующем писать об этом стали часто. Тайна родного дома перестала быть тайной, а в голове начала выстраиваться хронология событий.
 
Будущий руководитель восстания Александр Антонов жил в Кирсанове. В юношеские годы примкнул к боевому крылу эсеров. Отличаясь дерзостью, стал организатором нескольких ограблении. Суд приговорил его к смертной казни, которую Столыпин заменил вечной каторгой.

Антонов провёл в тюрьме восемь лет, выйдя на свободу по амнистии Керенского. Обладая лидерскими качествами, у новых властей пользовался авторитетом. После возвращения в Тамбов сделал карьеру, став начальником Кирсановской милиции. Разоружал проходившие через Кирсанов эшелоны Чехословацкого корпуса. Осознавая разногласия с большевиками, оружие прятал до лучших времён. В должности начальника милиции находился до июля 1918 года. После восстания эсеров, ушёл в отпуск, и на службу более не возвращался.
 
Уйдя в подполье, создал боевую дружину, которая на подконтрольную территорию не допускала продотряды. Последние, выгребая закрома и амбары, обрекали селян на голодную смерть.

В сентябре 1920 года недовольство крестьян вылилось в восстание. Антонову удалось объединить разрозненные отряды. К февралю 1921 года его армия насчитывала до двадцати полков. В марте большевики провозгласили НЭП, отменив продразвёрстку, что способствовало успеху. Врангель разгромлен, война с Польшей окончена - это позволило бросить под Тамбов лучшие силы. Здесь воевали Гайдар, Котовский, Тухачевский, Жуков.

Свой первый орден Георгий Константинович получил именно здесь. Отбиваясь от превосходящих антоновцев, он чуть было не угодил в плен.
К концу мая мятеж подавили. Антонов перешёл к войне партизанской, со своими противниками был крайне жесток, и чекистам долго не удавалось его поймать.
 
В июне 1922 года поступили сведения, что Александр и Дмитрий будут ночевать в доме Наталии Катасоновой, находившейся с Александром (либо с Дмитрием) в любовных отношениях. Переодевшись под шабашников, на хутор выдвинулась группа захвата. Сдаваться братья не пожелали. Чекисты подожгли дом. Александр и Дмитрий выскочили, побежали в сторону леса и были убиты.

Незадолго до смерти отец признался, что его дед, Савелий Ильич, воевал за Антонова, что Алексея не удивило. Своей соседке Наталии, с которой в детстве играл в казаков-разбойников, Махоркин об этом рассказал и сделался врагом.

Забурлившее общество вновь распределилось на красных и белых, на город и деревню, где последней, вследствие либеральных реформ, досталось более всего.

Копившуюся злобу Наталия всякий раз выплёскивала на Алексея, когда тот приезжал к матери.

Помимо соседки появилась проблема более серьёзная. Мать стремительно теряла силы, натрудившись за день, засыпала едва коснувшись подушки. На выходные Алексей старался вместе с женой и детьми её посетить, чтобы помочь по хозяйству. Светлана всякий раз высказывала претензии, дескать, у вас в доме бандиты прятались, энергетика плохая. Половица заскрипела, в окно ветер стукнул – это бандиты лезут, всю ночь не спала, ночевать страшно.

На первых порах казалось, что это просто бабская дурь, но ситуация год от года ухудшалась. Ругань и уговоры не помогали. Посещать Нижний Шибряй Светлана отказалась. Семейное благополучие не ладилось. Всё шло к разводу, и он состоялся.
 
С чего жизнь начиналась, к тому и вернулась. После смерти матери он оказался в родительском доме. Предоставленный сам себе, пробовал заниматься фермерством, пытался гусей выращивать, брать землю в аренду, но неизменно прогорал.

Дети и сёстры Алексея Максимовича навещали редко, зато в Нижний Шибряй зачастили машины с номерами из самых разных регионов. Люди выходили, прогуливались по улице и неизменно останавливались возле его дома. В разговор не вступали, стояли, смотрели, а иногда фотографировали. Что их интересует, Алексей понимал, но в гости не звал.

Самый лучший лекарь время по отношению к их семье выписал горькое лекарство. Алексей родился через много лет после Тамбовского восстания. Отец фронтовик, он тоже участник боевых действий, - и всё это ушло на задний план.

Как при игре в пятнашки, вперёд рвануло позавчера, отодвинув вчера и сегодня. Над огородом поднималась тень грозного атамана, и хозяин домовладения ничего не мог с этим поделать.

- Ишь ты, видать страдаешь по Антонову! Забор на участке заделал, словно могильная ограда, - так язвительная Наталья оценила труды соседа.

Устанавливая арматуру, Алексей о подобном не думал. Пруты с поперечинами выменял за бутылку, собрал, поставил, а получилось не весть что. У соседей были заборы как надо, а у него словно с кладбища.

Слова соседки стали пророческими. Дружба с зелёным змием приносила свои плоды. Здоровье ухудшалось, Алексей часто болел и позаботиться о нём было некому. В пятьдесят пять Алексей Максимович скончался. Дочь от наследства отказалась. Сын Александр дом на себя оформил, но жить там, как и пользоваться в качестве дачи, не захотел.

Огород затянуло бурьяном, что для людей пришлых сделалось сигналом. В очередную годовщину гибели атамана по узкой полосе между лесом и огородами прокрался грузовик. Незнакомцы из кузова выгрузили большой камень и установили на краю участка Махоркиных. На участок не заходили, прав собственника не нарушали. Молча выпили водки, возложили цветы и уехали.
 
Надпись на табличке сообщает:

«На этом месте 24.06.1922 г. ушли в Бессмертие руководитель крестьянского восстания
Антонов Александр Степанович (7.08.1889 г)
и его брат
Антонов Дмитрий Степанович (7.11.1896 г)
Вечная память».

Позже возле камня хотели установить крест, но Наталья против подобного встала грудью. Её прадед от антоновцев погиб, креста на них не было и здесь не будет.
Отцовский дом Александр продать не смог. Многократно давал объявления, люди приезжали, смотрели на заколоченную избу, выходили на огород, по протоптанной тропинке шли до монумента, читали надпись, многозначительно молчали и поворачивали обратно.

В половодье Ворона всякий раз размывает берег. Река течёт в прежнем направлении, при этом отклоняется, то вправо, то влево. Жизнь подобна реке, двигаясь вперёд, она может спрятать одно, чтобы оголить другое. Сколько она ещё выявит позабытого, знает только Господь, которого раньше не было.