Сапожник
Много поколений моих подмосковных предков по папиной линии были сапожниками и башмашниками. Именно так говорили в Тверской губернии, где кучно базировались обувные мастера средней полосы России - через "Ш".
Хотя словарь утверждает, что сапожник и башмачник - слова-синонимы, бабушка Евдокия не соглашалась: разница есть. Сапожник может стачать простую обувь - сапоги, чуни какие-нибудь, и отремонтировать старую. А башмашник - виртуоз сапожного дела, умеет делать то же, что и сапожник, плюс владеет навыками высшего пилотажа: шьёт модельные туфельки, изящные сапожки как женские, так и мужские.
Короче, башмашники нашего рода в Талдомском уезде слыли элитой. До революции они гордились тем, что у них в предках не было крепостных, только ремесленники - свободные люди. Потому-то прабабушке Федосье не по душе пришлись колхозы и артели, куда мастеров сгоняли принудительно. О чем она принародно заявляла в самом что ни на есть общественном месте села Великий Двор Талдомского уезда - у магазина.
На слова старой неграмотной бабы до 1941 года советская власть внимания не обращала, но когда немцы подошли к Москве, прабабку Федосью арестовали, судили трибуналом и приговорили к 5 годам лагерей и 3 годам поражения в правах. На этом история жизни Феодосии Фёдоровны заканчивается - никаких следов её существования после приговора найти не удалось.
Но не заканчивается история башмашников Куликовых.
Евдокия, дочка Феодосии и её мужа Матвея (по прозвищу Цыган) стала работницей сапожной артели, а зять Кузьма вообще до артельного председателя дослужился. Может, и дальше пошёл бы по карьерной лестнице сапожной элиты, но в 1943-м погиб на Карельском перешейке.
Папа мой хоть и выучился на инженера-строителя, имел в своей городской квартире на Урале весь набор инструментов и материалов сапожника. Он с удовольствием менял набойки, ставил заплатки и подшивал валенки.
Мы с сестрой с детства знали, что такое шило, дратва, колодка...
После ухода отца из этого мира, мы отвезли отцовское наследие в Кимры, в "музей сапога" (очень рекомендую к посещению!).
Я это всё к чему? К тому, что где-то в ДНК у меня блуждает загадочная хромосома, определяющая особое отношение к сапожному ремеслу: уважительное, даже, не побоюсь этого слова, любовное. Запахи кожи и клея, вид башмака на колодке подошвой кверху и человека, постукивающего по нему молоточком, или орудующего острейшим сапожным ножом, будоражат мою генетическую память и на душе теплеет.
Как ни странно, в обществе развитого потребления, при наличии забитых обувью прилавков, сохранились ещё люди моей родовой профессии! На днях я с изумлением обнаружила, что в киоске, ранее торговавшем сладостями, обосновался молодой(!) мужчина, занятый починкой обуви и сумок! Но свою торбочку, у которой оторвался ремень, я всё-равно понесла к дедушке Вардану. Привычка - вторая натура!
Дедушка Вардан трудится в торговом центре под лестницей. Каморка "два на полтора" плотно забита разнообразными инструментами, механизмами, ящичками, полочками... В центре располагается сам дедушка Вардан. Всё необходимое он достаёт не вставая с табуретки, лишь потянув руку.
Ценник у дедушки свободный. В точности, как у моих предков: если заказчик не пожалеет времени выслушать подробный рассказ дедушки о том, отчего возникла проблема и как именно она будет устранена, то может рассчитывать на скидку. Понятно, что таинственная хромосома помогает мне не только подолгу выслушивать дедушку Вардана не перебивая, но и делать это с удовольствием, с душевной нежностью.
Пиетет наших отношений не перешёл в дружбу, дистанция "мастер-заказчик" с годами не сократилась. Темы бесед никогда не выходят за рамки профессиональных, благо мне не приходится вникать в ремесленную терминологию и тонкости починки кожаных изделий.
Никогда не задумывалась, где и как живёт дедушка Вардан. Откуда он приехал в Подмосковье, как давно, есть ли у него семья? Передо мной была словно ожившая картина: "сапожник в своей мастерской", напоминающая о... Ну, вы поняли: Феодосия, Евдокия, Кузьма, отец в фартуке башмашника с дратвой и шилом в руках...
Так было до того дня, когда мы с внучкой отправились "в поход за речку".
Шли мы полем, шли мы лесом.
За речкой Серовкой присели на полянке и съели по пирожку. Насладились летним пейзажем, ароматом трав, обсудили жизнь муравьёв, комаров, кузнечиков и пошли дальше. Через деревню Соболиха - к автобусной остановке.
Собственно, деревней Соболиха была очень давно, сейчас это благоустроенный коттеджный посёлок, где вдоль высоких заборов, скрывающих прекрасные двух-трёхэтажные дома с подворьями, нет пешеходных дорожек. Жильцы этих домов пешком не ходят, они ездят на машинах.
Медленно шли мы с внучкой по дороге и нас постоянно обгоняли авто, которые останавливались у ворот, а потом быстро скрывались за ними. И жаркая летняя улица снова становилась пустынной.
Один из автомобилей - огромный, чёрный внедорожник - встал так, что обойти его нам было неудобно, мы решили подождать, когда он, как все прочие, скроется за воротами. Однако, даже после того, как кто-то невидимый ворота открыл, водитель не спешил отгонять машину с дороги. Из неё вышел вальяжный пожилой мужчина, высадил с заднего сидения маленькую девочку и повёл её к калитке. В этом мужчине я с изумлением узнала дедушку Вардана. Он на нас внимания не обратил.
Дедушка Вардан и девочка скрылись за калиткой. Сверкающий, как свеженачищенный чёрной ваксой штиблет щёголя, джип медленно пополз в ворота, за которыми мы увидели аккуратно вымощенный серой плиткой двор и роскошный особняк с башенками, с витыми чугунными перилами высокого крыльца, с небольшой туевой аллеей, уходящей к заднему двору, где в тени дерев красовалась резная беседка...
Это был дом мечты моего папы. Всю жизнь он хотел построить дом - с башенками и беседкой под деревьями. Но в советское время горожане могли рассчитывать только на квартиру площадью по одной санитарной норме на каждого члена семьи. Хочешь дом - езжай в деревню, вступай в колхоз. Папа и мама были первым поколением рода, кто появился на свет и вырос в собственном доме, но прожил жизнь в городской квартире.
Выстраивая генеалогическое древо, я познакомилась с последним владельцем родового гнезда - племянником бабушки Евдокии Николаем. Он живёт в Лобне. Дом наших общих с ним предков был ему уже не нужен и он его продавал. Недорого, но всё равно мне денег на покупку не хватило, и в доме, где родились мои бабушка и отец, поселились беженцы с Донбасса.
Наверное, тот ген, который хранит во мне родовую память о свободных ремесленниках, вытеснил из ДНК ген зависти. Я никогда и никому не завидую - такая вот патология. И, глядя как богатое подворье дедушки Вардана будто "чёрная дыра" втягивает в себя лоснящийся "гуталиновый" внедорожник, я только порадовалась за семью классного сапожника.
Свидетельство о публикации №225081100871