Селезнёвские бани

Рассказ "Селезни" из книги "Опять 25".

Мне позвонил Влад, знакомый из Праги, и спросил:
– В баню сходим?
– Грешно смеяться над больными людьми, – ответил я фразой из «Кавказской пленницы». – Ты же знаешь, что я сейчас невыездной.
– Да не, я про Москву. Я в Праге в бани не хожу. И там не бани, а помывочные. Просто я сейчас по делам в Челябинск летал, вот обратно в Европу через Москву возвращаюсь, – ответил знакомый.
– Если в Москве, то давай, – согласился я. – А куда именно пойдём? В Сандуны? Или ещё какие знаковые места знаешь?
– Знаю. Селезнёвские бани. Всякие Сандуны и прочее – это понты. А вот на Селезнёвской – самая настоящая баня. Да ты увидишь. Это рядом с «Новослободской», – сообщил Влад.
– Далековато переться, – заметил я, быстро набрав в «Яндексе» адрес и описание Селезнёвских бань.
– Оно того стоит. Это самая настоящая баня, – повторил мой пражский знакомый. – Я как раз в четверг в обед прилетаю, и в пять вечера можем там встретиться.
Мы договорились. Правда, самолёт из Челябинска опоздал, и встреча плавно сдвинулась на шесть. Я добрался до бани, посидел на кожаном кресле рядом с гардеробной, потом купил себе шапку из фетра и кусок детского мыла. Пришёл приятель и сказал:
– Ты не туда зашёл. Надо в соседнее помещение, где вторая категория.
– А мы что, не можем себе позволить высшую или первую категорию? – спросил я, покидая уютный диван.
– Можем, – ответил Влад, – только во второй печка ещё до революции построена. Там самый лучший пар в Москве. Да, всё по-простому, без выпендрёжа, зато лучший пар.
– Ну ладно, – протянул я, выходя из ставшего родным первого отделения.
Второе отделение находилось рядом с первым, почти таким же зданием. Мы вошли, заплатили за помывку и простыни. Затем с билетами отправились дальше. Их мы вручили двум банщикам, от которых получили по две простыни. После недолгих поисков нашли два места в кабинке для переодевания, рассчитанной на шестерых.
Мы разделись, обернулись простынями и прошествовали в помывочную. Это было длинное помещение, метров двадцать или двадцать пять в длину. Посередине – бетонные скамейки с мраморными квадратиками, по стенам – душевые.
Ополоснувшись, мы сразу прошли в парилку, которая на меня не произвела большого впечатления. Она была метров сто площади. Слева амфитеатриком располагались полки. Справа – деревянная пристройка с лестницей. В левом дальнем углу стояла печь из красного кирпича. Посередине – железный шест с ручками, который оканчивался двумя громадными лопастями под самым потолком. Называлось это чудо инженерной мысли «гравицаппа».
Мы с Владом взошли на ступеньки. Уселись ни вверху, ни внизу – где-то посередине, чтобы было нормально дышать.
– Что-то кирпич не дореволюционный, – глядя на свежую кладку, произнёс я.
– Так, естественно, кладку обновляют постоянно, – ответил приятель. – А вот внутренности с тех пор сохранились, их ещё при царе делали.
Я задумался о том, из чего состоят внутренности банной печки. В это время с меня потихоньку потёк пот.
– Хорошего помаленьку, – сказал я после десяти минут потения и отправился в душевую.
Влад чуть-чуть посидел в парной и потом присоединился ко мне. Когда мы вышли из помывочной, он предложил:
– Пошли в бар.
Мы накинули на себя простыни, словно они были древнегреческими туниками, и отправились в бар, находящийся недалеко от кассы. Там сидели люди, пили пиво и квас, заедая всё это рыбой и сухариками. Я заказал себе квас, а Влад – пиво. К этому взяли ещё кальмарчиков.
За барной стойкой стояло юное создание в круглых очках. Девушке было лет двадцать максимум, но огромное скопище полуголых мужчин её ничуть не смущало. Она налила мне квас и, вынув из холодильника замороженную кружку, собралась налить туда пиво.
– Нет! – истошно закричал Влад. – Пиво надо лить в обычную мокрую кружку. От замороженной оно теряет свой вкус.
Девица пожала плечами и ополоснула пивную кружку в холодной воде.
– Ну никакой культуры пивного пития! – горячо говорил после этого инцидента мой знакомый, потягивая моршанское пиво. – Ну вообще необученные люди. Так же нельзя пиво подавать. В Чехии стаканы и кружки лежат в холодной проточной воде. Кружку достают, не вытирают, наливают туда пиво и подают на стол. А тут – из холодильника. С ума сойти!
– Ну мы же не в Чехии, – флегматично заметил я. – Да и ты мне пар обещал, а не пиво. А пар тут обычный, как везде.
– Нет, не обычный, – возразил приятель. – Это мы просто разогреться зашли. А тут каждый час местные мастера всех выгоняют, проветривают парную и напускают пар с разными травками и прочими делами.
В это время народ начал срочно покидать бар.
– Всё, пошли, – Влад отодвинул недопитое пиво. – Потом, всё потом. Сейчас будут пар пускать.
Мы, не заходя в раздевалку, завёрнутые в высохшие на нас простыни, как два патриция второго класса, прошествовали в помывочную. Там я увидел фантастическую картину. Около двери в парилку сгрудилось человек сто или более того. Большинство из них были в одинаковых войлочных шапках с надписью «Селезни-2024». Одни были совсем голые, а другие, по нашему примеру, повязали на себя простыни. Люди стояли и о чём-то разговаривали. Вокруг разливался гул голосов.
Вдруг дверь парной отворилась, и оттуда выскочил мужичок с бородой. Он спросил:
– Травки готовы?
– Готовы, – ответил стоявший рядом с нами лысый мужик и показал на две полные водой шайки, в которых плавали связки трав.
Мужчины схватили шайки и скрылись в парной. Толпа заволновалась.
– Сейчас будут запускать, – почему-то шёпотом сказал мне Влад.
И правда, через несколько минут двери парной вновь отворились, и толпа, словно единое живое существо, втянулась внутрь. Вошли и мы. Нашлось немного места на второй полке снизу, у ступенек на второй этаж. Там, на втором этаже, народ лежал на досках, постелив под себя простыни. Остальные расселись на амфитеатре и лестнице.
Вошли двое мастеров – те, что возились с травами. В руках у них были громадные опахала, которые представляли собой подобие длинного сачка, только вместо сетки на круг была натянута какая-то материя с уже знакомым слоганом «Селезни-2024».
– Николай Семёнович, а когда майки будут готовы? – раздался чей-то голос.
– Всё потом, – ответил лысый, – всё потом. В баре обсудим. А сейчас паримся.
– Горная лаванда с тимьяном и морской солью! – вдруг тонким и пронзительным голосом объявил бородатый.
В парилку вошёл третий мастер и, встав у гравицаппы, начал её вращать. Лопасти под потолком зашевелились. Откуда-то сверху пахнуло жаром.
– Хорошо, – не выдержав, сказал кто-то.
– Тишина! – тут же строго произнёс Николай Семёнович и, подняв опахало, погнал воздух вдоль амфитеатра.
Бородатый же залез на второй этаж и стал орудовать там, разгоняя воздух над спинами лежащих мужчин.
Мимо меня пронеслось полотно опахала. В тело ударила горячая волна. Я от неожиданности закрыл глаза и втянул в себя горячий воздух, сразу же почувствовав и лаванду, и тимьян, и морскую соль. На мгновенье мне показалось, что я стою на скале на берегу моря, где-то внизу плещется вода, в небе кричат чайки. Я открыл глаза и увидел амфитеатр с рядами сидящих на нём мужчин, мокрых от пота, и опахала, убыстряющие свой темп. Я снова закрыл глаза. Опять море, чайки и чувство неземного блаженства.
Первыми парилку покинули двое пацанов. Одному было лет восемь, второму немного за десять. Они просто молча встали и ушли. За ними потихоньку потянулись мужчины в возрасте – пенсионеры.
Чуть погодя встал и я. Просто понял, что пора. Я вышел в помывочную, залез под прохладный душ, пришёл в себя. Следом за мной появился Влад. Мы, не сговариваясь, направились в бар.
Мой приятель во второй раз провёл инструктаж для молоденькой барменши, и она нацедила ему пиво в мокрую кружку, как и предписывал пивной этикет.
– И обрати внимание, – сказал мне Влад, садясь за столик, – носики у наливочных аппаратов здесь не медные. Не медные носики. А должны быть медные. Никакой культуры распития пива! Ну никакой!
– Да бог с ними, с носиками, – ответил я. – У меня до сих пор в собственном носу запах лаванды и этого... как его... тимьяна с солью, не говоря уже о том, что я просто пропах всем этим. Они тут каждый четверг, что ли, такое устраивают?
– Нет. По четвергам эта компания собирается. В остальные дни – другие. Завтра вот в основном банкиры и прочие небедные люди будут. Но, в принципе, всё то же самое. В бане все одинаковые. Тут не видно, сколько у тебя денег, – сообщил Влад.
– Это точно, – согласился я и спросил: – А селезень – это кто? Я чего-то забыл. Рыба, что ли, такая?
– Селезень – это муж утки, – разрывая взятую к пиву воблу, ответил мой знакомый. – Бани по имени улицы названы, а улица – от фамилии. Жил тут какой-то Селезнёв.
– А кто он такой, этот Селезнёв? – поинтересовался я.
– Муж Уткиной, – схохмил Влад и ловко вытащил кусок икры из второй воблы.
Мы просидели в баре ещё полчаса, остывая и накачивая организм жидкостью: я – квасом, приятель – пивом. Потом мы вместе со всеми снова переместились в помывочную. Народу прибавилось. Было уже примерно полторы сотни человек.
– А мы все поместимся? – с опаской спросил я.
– Поместимся, – успокоил меня пражский знакомый. – Тут же рассчитано всё. Раздевалка не резиновая.
Поместиться-то мы поместились, но нам с Владом пришлось стоять. Он протиснулся к самой печке, а я оказался рядом с гравицаппой.
Теперь пар был горчично-медовый. Когда первый раз мимо меня пролетело опахало и я от горячего воздуха закрыл глаза, то мне привиделось бескрайнее летнее поле, пение птиц и раскалённое солнце. Дышалось легко и свободно.
В этот раз приятель вышел из парной раньше меня.
– У печки очень жарко, – объяснил он, – зато пропотел весь. Ничего, на следующий час уже народа поменьше будет.
– Мне идти надо, – с сожалением сказал я, – иначе двойняшки Леночку съедят. Их укладывать надо. Без твёрдой мужской руки никак.
Мы распрощались. Я оделся и вышел на улицу. С неба падали снежинки. Я шёл в сторону «Новослободской» и улыбался. Вдруг раздался телефонный звонок.
– Ты где? – спросила жена.
– Уже к метро иду, – ответил я.
– Как баня? – поинтересовалась она.
– Я был не в бане, я был в раю, – пошутил я.
В телефонной трубке послышался чей-то рёв.
– Ага, давай возвращайся на нашу грешную землю, а то тут два рыжих бесёнка пытаются устроить ад, – сказала Леночка.
– Бегу, – произнёс я и прибавил шаг.