Как рыжая Пушинка вернула Артёму краски жизни

Беличье чудо.
Как рыжая Пушинка вернула Артёму краски жизни

Дождь стучал по крыше старого деревянного дома на тихой улице в Переславле-Залесском. За окном бушевал ноябрьский ветер, срывая последние рыжие листья с берез, а внутри, в мансарде, в уютной мастерской под самой крышей, было тихо, тепло и... пусто. Художник Артём сидел перед мольбертом. На холсте — туманное озеро Плещеево, знакомое до боли, написанное в сотый раз. Но сегодня краски не ложились. Кисть в его руке казалась чужой, тяжелой. Внутри — та же промозглая сырость, что и за окном. Творческий кризис? Усталость? Одиночество? Он и сам не знал. Просто душа ныла, будто разхворавшийся зуб.

Артём отложил кисть, подошел к маленькому окошку, подёрнутому морозными узорами. Он с удовольствием глотал осеннюю промозглость, глядя куда-то вдаль. Ветер выл в печной трубе. И вдруг... сквозь этот вой он услышал другой звук. Тонкий, жалобный, едва различимый. Писк? Стон? Показалось? Он прислушался. Звук повторился. Точнее, не повторился — он не прекращался. Шёл явно со двора, из-под старого покосившегося сарая, где хранились дрова.

Артём накинул потрёпанную дубленку, натянул сапоги и вышел в кромешную тьму и колючий дождь со снегом. Фонарик выхватил из мрака кучу дров, наметённые сугробы и... маленький, дрожащий комочек рыжего меха, прижавшийся к сырому бревну. Белка. Совсем молоденькая, должно быть, бельчонок из последнего помёта. Она была мокрая насквозь, шерсть слиплась, огромные чёрные глаза смотрели на свет фонарика с немым ужасом и мольбой. Она пыталась спрятаться, но сил уже не было. Только мелкая дрожь сотрясала ее крошечное тельце.

— Эх ты, бедолага... — пробормотал Артём, сердце его неожиданно екнуло. — Как же тебя угораздило?

Он аккуратно, стараясь не напугать, протянул руку. Бельчонок лишь слабо запищал, но не убежал. Артём снял тёплую шерстяную варежку, бережно завернул в нее дрожащий комочек и понёс в дом, прижимая к груди. Холодок от мокрой шубки проникал даже сквозь дубленку.

В тёплой мансарде он устроил импровизированное "гнездо" в старой плетеной корзинке, застеленной мягкими тряпками и его собственным шарфом. Поставил рядом блюдечко с теплым молоком и крошками хлеба. Бельчонок сначала забился в угол корзинки, дрожа и щурясь от света. Но запах молока и тепло сделали своё дело. Осторожно, неуклюже, малышка подползла к блюдечку и стала жадно лакать, забавно дергая розовым носиком. Артём сидел рядом на корточках, наблюдая, и впервые за долгие дни на его лице появилось выражение, не связанное с мучительным поиском вдохновения. Простое человеческое участие.

Так в жизни художника Артёма появилась Пушинка. Так он её назвал — за невероятно мягкую, пушистую шёрстку, которая, высохнув, встала дыбом, делая её похожей на рыжий одуванчик.

Первые дни были тревожными. Артём, человек по натуре не суетливый и довольно замкнутый, вдруг превратился в трепетную няньку. Он изучал в интернете, чем кормить бельчонка (орешки, семечки, сухофрукты, немного фруктов — никакого миндаля или шоколада!), купил специальную поилку, чтобы малышка не опрокидывала воду. Он разговаривал с ней тихим голосом, пока она спала в своей корзинке, свернувшись калачиком и накрывшись хвостом, как теплейшим одеялом.

А потом Пушинка окрепла. И началось... волшебство обыденности, окрашенное в рыжие тона.

Она оказалась невероятно любопытной и ловкой. Мансарда Артёма стала ее королевством. Она исследовала каждую полку, каждый уголок. Особенно ее привлекал... мольберт. Однажды Артём, углубившись в попытку набросать эскиз, услышал подозрительный шорох. Обернулся — Пушинка, балансируя на задних лапках, с невероятной серьезностью рассматривала тюбик с ультрамарином. Потом осторожно тронула его лапкой. Тюбик покатился по полу. Пушинка прыгнула за ним, ловко поймала и... гордо потащила в свою корзинку, как драгоценную добычу! Артём не мог не расхохотаться. Это был первый по-настоящему искренний смех за последние месяцы.

Пушинка обожала сидеть у него на плече, пока он работал. Теплый комочек, легкое прикосновение лапок, шевелящийся от любопытства нос, упирающийся в щеку, и пушистый хвост, обвивающий шею, как самый мягкий шарф. Она внимательно следила за движением кисти, будто пытаясь понять магию рождения цвета на холсте. Иногда она решала "помочь". Однажды она стремительно спустилась по его руке, схватила тонкую кисточку для прорисовки деталей (которую Артём только что положил) и унесла ее на самый верх книжного шкафа, где торжественно уложила среди пыльных фолиантов. Артём долго уговаривал ее "вернуть инструмент", суля горсть кедровых орешков.

Её любимым местом для сна стал старый вязаный свитер Артёма, который он вешал на спинку стула. Она устраивалась в нём, как в гнезде, свернувшись так, что торчал только рыжий кончик носа и пушистый хвост. Артём старался не шевелиться, если она спала, боясь потревожить. А просыпалась она всегда внезапно и бурно: потягивалась, зевала, показывая крошечные острые зубки, трясла головой и — начинала свой ежедневный осмотр владений, скачкообразно передвигаясь по комнате с невероятной скоростью и грацией.

Она принесла в дом Артёма не только хаос и веселые разрушения (провода от наушников были безнадежно погрызены, а резинка для волос превратилась в любимую игрушку-добычу), но и что-то неосязаемое, зато очень важное. Тишина в мансарде больше не была гнетущей. Она была наполнена легким шорохом лапок по дереву, цоканьем коготков, довольным урчанием, когда она грызла орешек, зажав его в лапках, и забавным фырканьем, если что-то ее удивляло. Артём ловил себя на том, что просто наблюдает за ней — как она умывается, тщательно вылизывая лапку и проводя ею за ушком, как она прыгает, отталкиваясь мощными задними лапами, как она замирает столбиком, насторожив уши, услышав шум с улицы.

И самое удивительное — краски снова начали оживать. Сначала это были просто быстрые зарисовки Пушинки в блокноте: спящий рыжий шарик, момент прыжка, настороженный взгляд чёрных бусинок-глаз. Потом Артём вдруг увидел мир по-новому. Он заметил, как играет свет на рыжей шубке Пушинки, превращая ее в живое пламя. Он увидел невероятную грацию в ее движениях, достойную балета. Он ощутил ту самую жизненную силу, энергию и беззаботную радость бытия, которые излучало это крошечное существо.

Он начал новую серию картин. Не просто пейзажи Переславля, а Переславль глазами Пушинки. Огромный, заснеженный мир, увиденный снизу вверх. Гигантские сапоги Артёма у двери. Башня книжного шкафа, уходящая в небо. Заснеженная ветка рябины за окном — не просто элемент пейзажа, а целая вселенная, полная вкусных красных бусин. И сам Артём за работой — добрый великан, от которого пахнет красками, деревом и... кедровыми орешками. Он писал с азартом, которого не знал давно. Пушинка, сидя у него на плече или дремля в свитере, была его музой и строгим критиком. Если картина ей нравилась, она могла подойти и легонько ткнуть носом в холст, словно говоря: "Да, вот это похоже на мою рябинку!". Если что-то было не так — равнодушно уходила грызть свой запас орешков, спрятанный за батареей.

Соседка, баба Аня, добрая, но вечно ворчливая старушка, сначала качала головой: "Белены объелся, Артёмка? Дикого зверя в дом взял! Пора бы жениться, а не с белкой возиться!". Но однажды, зайдя за солью, она застала Пушинку, которая, сидя на столе, с невероятным достоинством и аккуратностью очищала подсолнечное семечко, откладывая шелуху аккуратненько в сторону. Баба Аня замерла.

— Ох, и чистюля же ты! — невольно вырвалось у неё. Пушинка подняла на неё свои чёрные блестящие глаза, дощёлкала семечко и, словно кивнув, прыгнула на плечо подошедшему Артёму. С тех пор баба Аня стала тайно подкармливать "рыжуху" сушёными яблоками и молоком, да приносила Артёму мешочки с кедровыми орешками: "Это не тебе, художник, это нашей барышне!"

Зима пролетела в уютной суете. Пришла весна. За окном зазеленела трава, распустились первые цветы. Пушинка стала чаще подолгу сидеть у окна, распахнутом настежь, вдыхая свежий воздух, полный новых запахов. Она замирала, глядя на просыпающийся лес за озером, на скачущих по ветвям сородичей. В её глазах Артём читал древний зов. Зов свободы, леса, весны.

Он знал, что этот день настанет. И он боялся его. Как боялся пустоты, которая была в его жизни до неё.

Артем понимал: Пушинка — дикое создание. Ее дом — лес, ветки, дупла, а не старая корзинка в человеческом жилище. Чтобы помочь ей вернуться в ее мир, нужно было создать "мостик", знакомый островок безопасности среди огромного и пока незнакомого сада. Он вспомнил, как выпускают в природу выкормышей — часто ставят знакомый домик или подстилку с родным запахом в безопасном месте на воле. Это дает зверьку точку опоры, укрытие, пока он осваивается.

Поэтому он взял ее привычное "гнездо" — старый свитер, пропитанный её и его запахом — и отнёс в сад. Устроил под любимой яблоней бабы Ани, в укромном уголке, защищенном от ветра, дождя и любопытных взглядов котов. Положил туда горсть её любимых кедровых орешков. Это был его прощальный подарок и маячок: "Вот твоя база, малышка. Здесь безопасно. Здесь пахнет домом".

Потом, с тяжелым сердцем, но с уверенностью, что поступает правильно, он вернулся в мансарду. Взял Пушинку на руки. Она доверчиво устроилась, как всегда, не подозревая, что этот поцелуй в макушку — прощальный.

— Ну что, девочка, — прошептал он, гладя ее по тёплой спинке, ощущая под пальцами ставшую уже привычной шелковистость. — Пора, наверное? Твоя весна пришла. Твой лес зовет. А там, под яблоней... — он запнулся и, набираясь сил, глубоко вздохнул, — там для тебя гостинец. И твой домик.

Он вынес её на залитое солнцем крыльцо. Весенний воздух, напоенный запахом земли и почек, окатил их обоих с головы до ног. Пушинка насторожила уши, а её носик задвигался, улавливая десятки дурманящих запахов. Потом резко повернула голову к лесу. Артём почувствовал, как напряглись ее лапки. Он осторожно поставил ее на перила. Она замерла на секунду, оглянулась на него своими бездонными чёрными глазами. В них не было страха, только решимость и что-то невыразимо дикое и свободное.

— Иди, — тихо сказал Артём. — Будь счастлива.

Пушинка метнулась вперед. Рыжий комочек стрелой пронёсся по зелёной траве двора, взлетел на забор, еще мгновение — и она уже скакала по ветвям старой липы за периметром участка. Еще прыжок — и она скрылась в молодой листве, уносясь в сторону леса. Только шелест листьев нарушил внезапно наступившую тишину.

В мансарде снова стало тихо. Пусто. Артём стоял у окна, глядя на лес, и чувствовал, как в горле встаёт ком. Он потерял не просто питомца. Он потерял друга, музу, кусочек тепла и безумной радости, который согрел его самую тёмную зиму.

Прошли дни. Артём пытался работать, но всё казалось пресным. Краски блекли без её рыжего огонька рядом. Баба Аня приносила пирожков и молча вздыхала, глядя на опустевшую корзинку. "Улетела пташка...", — бормотала она.

Как-то утром, пасмурным и прохладным, Артём сидел с чашкой остывшего кофе, глядя в окно. Вдруг он заметил движение на старой яблоне. Сердце его бешено заколотилось. Неужели?.. Да! Это была она! Пушинка! Она сидела на знакомой ветке, у самой его мансарды, и деловито чистила шишку. Она выглядела потрясающе: шёрстка блестела на скудном весеннем солнце, хвост стал еще пышнее. Она была сильной, здоровой, дикой.

Артём осторожно приоткрыл окно. Пушинка насторожилась, подняла голову. Их взгляды встретились. Она не убежала. Она просто смотрела на него своими умными чёрными глазами. Потом, закончив с шишкой, она ловко спрыгнула с ветки на подоконник. Не заходя внутрь, она постояла секунду, словно говоря: "Здравствуй. Я жива. Я свободна". Потом метнулась обратно на дерево и скрылась в листве.

Слёзы навернулись на глаза Артёма. Но это были слёзы облегчения и тихой радости. Она была жива. Она была свободна. И она помнила.

С этого дня Пушинка стала частой гостьей. Она не жила в доме, но регулярно наведывалась. То прибежит на часок, посидит на любимом плече, пока Артём рисует, получит свою порцию орешков (теперь Артём держал их специально в банке на подоконнике), то просто промчится по крыше, оглашая окрестности веселым стрекотанием, будто докладывая: "Я здесь! Все в порядке!".

А потом, в начале лета, произошло чудо. Пушинка прибежала не одна. За ней осторожно, плутая и оглядываясь, прыгали два крошечных, пушистых комочка — её бельчата! Рыженький и чуть более приглушённый, серовато-рыжий. Их круглые глазёнки-бусинки смотрели на огромный мир и на большого человека в окне с безграничным любопытством и лёгкой опаской.

Артём замер, боясь спугнуть. Пушинка что-то стрекнула своим деткам, подвела их к самому подоконнику, где лежали орешки. Она взяла один, показала им, как грызть, потом осторожно подтолкнула их лапкой к угощению. Малыши, сначала робко, а потом с азартом, набросились на лакомство. Пушинка сидела рядом, гордая и важная, поглядывая то на детей, то на Артёма. Её взгляд словно говорил: "Смотри, это мои. Я им рассказала про тебя. Про тёплый дом, про орешки, про добрые руки".

Артём сидел, не шевелясь, с теплой волной счастья, разливавшейся по груди. Его ручная белочка не просто выжила и обрела свободу. Она создала новую жизнь. И она привела своих детей к нему. В его дом, который стал для нее островком безопасности и доверия в огромном мире.

Он снова взял кисть. На новом холсте рождался солнечный летний пейзаж. Но главными героями были не купола древнего монастыря, не гладь любимого озёра. Главными были три белки: мама-Пушинка, гордо восседающая на ветке старой яблони, и два озорных бельчонка, один из которых пытался утащить из банки орешек, явно больше его самого. Артём назвал картину просто: "Семья. Возвращение Домой".

Пушинка научила его главному: настоящее чудо не в громких открытиях, а в тихой радости доверия, в умении видеть красоту в малом, в бескорыстной заботе и в том, что любовь и добро, однажды посеянные, возвращаются сторицей. Даже если это возвращение — в виде озорного рыжего хвоста, мелькающего среди яблоневых веток под окном художника из Переславля. И Артём знал, что теперь его кисть никогда не высохнет. Ведь пока в мире есть такие чудеса, как Пушинка и ее малыши, художнику есть что сказать миру. Миру, который вдруг стал таким большим, добрым и бесконечно вдохновляющим, если смотреть на него глазами, полными доверия и любопытства. Как у белки.

P.S. Рассказ основан на реальных событиях. Имена и некоторые детали изменены.

Искренне ваш
кризисный и семейный психолог, гуманистический психотерапевт, поэт-просветитель
Евгений Александрович Седов

Официальный сайт: www.easedov.ru
Личная страница: vk.com/easedov
Страница на сервере «Проза.ру»: http://proza.ru/avtor/easedov